Владимир Лермонтов - Праздник навсегда!
Арсений глубоко и медленно вздохнул, наслаждаясь запахами, разлившимися по поляне. Потом погладил ладонью траву:
— Чуешь, как земля дышит? Гора твоя живая, в ней жилы пульсируют. — Арсений наклонился к земле и припал к ней лицом, вдыхая испарения, исходящие от земли. — Радость-то какая, Владимир, ты ж самый богатый и самый счастливый человек на свете! У тебя такие богатства есть, какие и не снились миллионерам. Им бы у тебя попросить этого богатства, а то ведь они по сути нищие, глупые и даже несчастные. Жизнь их проходит в кабинетах, на асфальтах, в машинах, от них весь свет Божий спрятан, закрыт. А тебя Господь такой радостью одарил! Ведь это только кажется тебе, что сам ты и место выбрал, и дело придумал, и построил, и имена дал, а на самом деле всему тебя Господь вразумил, подсказал, но так сделал Премудрый, что будто ты сам всего этого добился.
— Я часто думаю о том, что вы говорите, но как-то нет полной уверенности, что я сделал все правильно, сомнения порой одолевают. Может быть, как-то по-другому все нужно было делать. Не знаю.
— Сам говоришь, что в часовню Феодосия тысячи людей приходят, а он все сомневается! Какое же тебе еще подтверждение нужно?
— Честно говоря, когда делал часовню, не думал, что сюда, в эти глухие, безвестные края потекут паломники.
— Что бы ни случилось, Владимир, ты знай, что Господь все твои дела, заботы, переживания видит. И все, что сделано с душой и любовью, принимает. Ведь Ему-то, Господу нашему, разве храмики наши нужны, разве постройки всякие? — Нет, главное, чтобы мы строили храмы в душе своей, так называемые себенские, а внешние дела нам лишь помощь в нашем невидимом сердечном строительстве.
Арсений сорвал пучок травы, растер ее между пальцев и понюхал:
— Новый мир приходит, жизнь новая создается. Все меняется. Мне кажется, что даже природа приготовилась к какому-то прыжку. В ней, красавице, назрели силы, которые вскоре изменят все. Радость стучится во все двери земли. Тайна… Мы прямо в ее сердцевине находимся. Молчит-молчит вулкан, а потом в одно время, только Богу ведомое, проснется и выпустит в небо огонь. Земля дрожит…
— Я, знаете, дедушка, книгу написал об этих местах, о своей жизни.
— Как же назвал?
— Нужно жить.
Арсений задумался и одобрительно качнул головой:
— Хорошее название.
— Когда сдавал в редакцию, волновался ужасно, думал, примут или нет. Приняли, правда, пришлось поспорить насчет названия.
— Так что ж так?
— Издатели говорили, что неяркое название, что нет в нем привлекательности. Еле отстоял. Я ведь название несколько лет обдумывал.
— Верно, Владимир, что Бог вложил тебе на ум — тому и следуй, даже если весь мир против тебя будет.
— Не знаю, как люди ее примут, поймут ли? — А ты не думай, мил человек, что сделано от Бога, само себе дорогу пробьет и процветет, какие бы препятствия ни появлялись.
Вечером я лежал на кровати. Смотрел на огонек лампадки и мысли, впечатления, как огромный водоворот, кружились в моей голове, а перед глазами протекали картины — отрывки впечатлений прошедшего дня. Потом я спросил в темноту:
— Дедушка, что вы по ночам делаете?
— Когда все спят, я вслушиваюсь, как играет свирель вселенной.
— Что это за свирель?
— Ночью небеса открываются и можно услышать, как все живое на земле внемлет Богу, беседует с Ним. Каждый о своем, а вместе это похоже на колокольный перезвон, которому нет ни начала, ни конца.
Арсений стих.
— Есть, мил человек Владимир, вещи, о которых человеку нельзя знать, так как от этого неподготовленный разум помутиться может. К этим Божиим тайнам готовиться надо. Если бы ты знал, что это за чудо! — вздохнул старец. — Не каждому дается там побывать, а кто хоть раз коснется небесного мира, тот уже навсегда потеряет покой, ибо такая благодать душу посещает, что не выразить человеческим языком…
Глава 6
Закончились теплые деньки. Опять с утра зарядили дожди. Ручьи наполнились водой, и по горам зашумели потоки. В моем домике на плите стоял казанок, в котором булькал грибной суп. У меня с летних сборов оставалась низка сухих опят. Вот они и пошли сегодня в дело. Окна от испарений запотели. Старик сидел на своем месте в кресле. Мне даже было теперь трудно представить, что когда-то оно пустовало, что когда-то я не знал старца Арсения. Мне уже казалось, что так мы жили всегда, всегда знали друг друга и нам было хорошо вместе, по крайней мере мне.
Ассоль лежала у двери, положив морду на одну лапу, и наблюдала за мной, как я хлопочу над плитой. Пахло уютом, домом, грибным супом. Псина терпеливо ожидала, когда ей дадут покушать. Лучик бегал по комнатам, а потом кружился на месте, стараясь поймать свой хвост.
— Я вам еще не рассказал о дальней пустыньке, где мы построили еще одну часовенку, только каменную, — произнес я, нарезая лук.
— Вот как! Что ж ты меня не сводил туда? — оживился старец.
— Идти туда километров семь-восемь по горам, вам тяжело будет, да и скользко сейчас в лесу. Вот придет весна, подсохнет немножко и, дай Бог, свожу вас туда.
— Дай Бог, — вторил моим словам Арсений. — Вообще-то мы здесь все обошли, почти каждую тропинку и дорогу исследовали, много здесь мест загадочных и таинственных. Если перевалить мою гору и спуститься вниз, то там начинаются широкие поля, зажатые с двух сторон горными хребтами. Как-то во время таких исследовательских походов нам встретился в лесу странный старик в белой косоворотке, шароварах и босиком. Он-то и показал нам у подножия горы скалу, из которой бьет источник. Сказал, что этот родник святой и что в этих местах раньше был скит. По низине, почти вплотную к горе, речушка протекает, а в том месте, где из скалы вода святая бьет, делает изгиб, как бы полукругом ограждает его и небольшую полянку, прижимая ее к горе. Вот на этой полянке мы и воздвигли нашу каменную часовенку. Может быть, никогда там ничего не построили бы, если бы не болезнь, которая с Ассоль приключилась в тот год.
Ассоль подняла уши, поняв, что речь сейчас зашла о ней. А возможно, и вспомнила, как все это было.
— Ей было тогда всего четыре месяца, и вот на смене зубов, как мне потом объяснили, подхватила она какую-то инфекцию. За три дня от здоровой пушистой псины остались только глаза. Каждый день возил ее в ветлечебницу, часами под капельницей лежала, а улучшений никаких. Ничего не помогало, даже друзья стали говорить, что уже не спасти собаку. Носил я ее уже на руках, легкая как пушинка стала. Смотрит на меня и как бы говорит: «Хозяин мой, помоги, спаси меня». Я тоже отчаялся окончательно… Ну вот, суп готов, можно разливать, — сказал я специально, стараясь смягчить нахлынувшие невеселые воспоминания.
— Что же дальше было?
— Последняя надежда осталась на помощь Божию. Взял я икону Богородицы, вынес на двор, подошел к умирающей собаке и взмолился: «Матерь Божия, спаси собаку! Исцели ее. Если выздоровеет, то в честь Тебя построю часовню». И вот чудо! На следующее утро Ассоль стала поправляться. Так и появилась необходимость построить третью часовню в честь Успения Богородицы. Ведь все это выпало как раз на Успенский пост.
— Скорбями к Богу идем, а благополучием во тьму кромешную, — заключил Арсений мой рассказ.
— Много уголков чудных мы осмотрели в наших краях, но как-то пришелся нам по душе тот клочок земли около святого источника, который нам старик указал. Там и начали трудиться. Материалы на себе носили. А пока строили, пришло нам как-то откровение назвать этот источник в честь иконы Богородичной «Утоли моя печали». Кстати, у меня вода из него есть, последний раз, когда я ходил туда молиться, принес с собой бутылочку. Хотите попробовать?
Арсений медленно перекрестился и степенно пригубил стакан с водой из источника «Утоли моя печали».
— Чудна водица, — сказал Арсений. — А ну-ка Владимир, подай, мил друг, полотенце, я умоюсь ею.
Я поставил ему на колени небольшой тазик и наливал воду из бутылки в его морщинистые ладони. Старик умывал лицо и приговаривал с умилением:
— Слава Тебе, Господи! Слава Тебе за все! После окончания процедуры он откинул голову назад и закрыл глаза. Потом сказал:
— Знаешь, что, мил человек, я скажу тебе Родничок-то этот совсем необычный. В нем сила большая, неимоверная. Но самое удивительное то, что жила этого родника начало берет в Святой Земле, в Иерусалиме. Вот оно что! Но это большая тайна и до времени должна быть сокрыта от людей. Понял ты? И людей туда не води покамест. Место это до времени должно храниться от людских глаз.
У меня сердце затрепетало от его слов, так как подтвердилась моя давняя догадка о том, что и часовня эта, и источник, и место — будто закрытые до времени двери, но когда-нибудь они откроются, и произойдет что-то совершенно удивительное, сказочное. Правда, когда и что — неведомо.
— Будут просить тебя провести, а ты говори, что, дескать, некогда, не могу, в общем придумай что-нибудь. Когда будешь ходить туда, никого с собой не бери и воду не давай никому. Рано еще. Придет час, тогда тысячи людей найдут там упокоение душ и сердец своих.
