Бхагаван Раджниш - Путь мистика

Иногда это было сложно. Даже простыни исчезали, подушки исчезали - и ночью приходилось искать, куда девались подушки. Но я взял за правило, что если исчезают мои подушки, я беру подушки у него - потому что кто еще мог взять мои подушки? Он их куда-то спрятал.

В конце концов, однажды он мне сказал:

- Ты странный.

- Это правда, - сказал я. - Я немного странный, немного сумасшедший.

- Я всегда думал, что ты немного сумасшедший, потому что ты единственный человек, который не возражает. Я постоянно краду у тебя вещи - и я видел, что ты берешь их обратно, а потом снова кладешь в мой шкаф. И ты никогда не протестуешь.

- Я тебе доверяю. Ты мой друг. Наверное, ты заботишься о моих вещах - видя, что они лежат, как попало, ты аккуратно сложил их на свою полку. Что же в этом плохого? - когда они мне нужны, они всегда на месте.

- Но все считают меня вором, - сказал он.

- Я так не считаю. Ты просто веришь в коммунизм.

- Да, это правда. Я не верю, что кому-то что-то действительно принадлежит. Кто первый возьмет, того и вещь. Но мне никогда не приходила в голову идея, что я сторонник коммунизма. Боже мой! Если мой отец узнает, что я коммунист, он выгонит меня из дому.

- Тогда истина в том, что ты клептоман. Ты не коммунист, ты просто наслаждаешься тем, что воруешь вещи. В этом нет никакого вреда. Но однажды ты можешь попасть в беду, потому что я вижу, что вещи в твоем шкафу накапливаются. Пространство заполняется, и эти вещи не мои, значит, ты воруешь и у кого-то еще.

- Что касается воровства, - сказал он, - куда бы я ни пришел, меня всегда волнует, как что-то взять, - что угодно, чернильную ручку, чайную чашку. Только брать большие вещи мне немного не по себе, потому что однажды я выносил кресло моего преподавателя, и меня поймали.

Я знал этот случай, когда его поймали с креслом преподавателя. Мне пришлось его спасти. Я сказал:

- Я помню. Не напоминай мне, потому что мне пришлось тебя спасти.

- Как?

- Я сказал учителю: «Это кресло разболталось, и он нес его в мастерскую, чтобы починить».

- Боже мой, - сказал он, - так вот почему он ничего не сказал. Когда я вернулся, он поблагодарил меня. Несколько студентов поймали меня и сказали: «Вернись и отдай кресло обратно». И я пришел и принес обратно кресло, и преподаватель сказал: «Большое спасибо. Ты очень внимателен». Я никогда не мог понять, за что он меня благодарил, потому что на самом деле я нес это кресло в нашу комнату.

- Разве ты не видишь, что эта комната очень маленькая? - сказал я. - Ты уже принес столько вещей, столько полезных вещей.

Туфли, сандалии, чашки, чайники, все, что только оказывалось у него в руках... а когда никто не смотрел, он бросался вон.

Я привел его к университетскому психоаналитику. Он спросил:

- Зачем ты меня туда ведешь?

- Разве ты не знаешь? - сказал я. - У него много хороших вещей.

- Тогда ладно. Я готов. Сколько это займет? Должен ли я ходить каждый день?

- Два раза в неделю.

- Это нехорошо. Нельзя ходить чаще? У него есть хорошие вещи?

- Не волнуйся. У него есть хорошие вещи. А пока он занят психоанализом - я уже объяснил ему, что ты клептоман и ничего не можешь с этим поделать, - все в твоем распоряжении.

И он начал приносить вещи от психоаналитика. Однажды он принес кушетку психоаналитика! И я сказал:

- Это уже слишком! Где ты собираешься ее хранить?

- Мы что-нибудь придумаем, - сказал он, - ведь это такая хорошая кушетка, такая удобная. Я могу лечь, а ты будешь меня анализировать. Или ты можешь лечь, а я буду анализировать тебя.

- Но, - спросил я, - где же психоаналитик?

- Ему пришлось внезапно уйти домой. Ему позвонили, что заболела его жена, и я подумал, что это мой шанс. Небольшие вещи я уже перевез, оставалась только эта кушетка. Теперь его комната пуста. Я пойду еще раз и все осмотрю, пока он не вернулся.

Психоаналитик пришел ко мне в комнату. Он сказал:

- Где этот мальчик? Я все терпел, но это уже слишком! Он унес мою кушетку, а без нее я не могу даже работать.

- Не беспокойтесь, кушетка здесь, - сказал я.

- Я не хочу анализировать этого мальчика, - сказал он. - Это выше моих сил. Я его анализирую, а он засовывает руку мне в карман - прямо передо мной! И я знаю, что это очень невинно, - если оставить на виду просто оторванную пуговицу, он и ее утащит. Она для него бесполезна. Не поможешь ли ты мне найти мои вещи, которые он сюда принес?

- Не волнуйтесь, - сказал я. - Как я и обещал, я собирал ваши вещи.

Я отдал ему все его вещи и даже кушетку. Когда вернулся мальчик, он сказал:

- Что случилось? Комната кажется очень пустой.

- Раз ты вернулся, ей недолго оставаться пустой, - сказал я. - Продолжай. Пришел психоаналитик, и я отдал ему все его вещи.

- Это очень плохо, - сказал он. - Мне это совсем не нравится. Кушетка стоила мне больших трудов, я нес ее на плечах.

Весь университет это видел, и все знали, что он ворует эту кушетку. От кресла к кушетке - он действительно прогрессировал. Нам пришлось прекратить его психоаналитические занятия.

Я сказал:

- Просто делай, что тебе хочется, в пределах этой комнаты. Все мои вещи доступны, потому что они остаются в этой комнате - просто переходя из одного шкафа в другой.

Все мои полки были пусты. Однажды мой отец пришел меня навестить и увидел, что у меня нет никакой одежды, мои полки были пусты. Он спросил:

- Что случилось? Где твоя одежда?

- Не волнуйся, - ответил я. Я показал ему другую линию полок. Они были переполнены.

- В чем же дело? - спросил он. - Не могу поверить, что ты позволяешь этому идиоту воровать у тебя вещи.

- Но он не причиняет никакого вреда. Он просто наслаждается, и это так невинно... но я ему доверяю.

- Что ты подразумеваешь под доверием? Разве это доверие?

- Да, это доверие, потому что каждый раз, когда я спрашиваю: «Шрикант, не дашь ли ты мне на пять минут мою чернильную ручку?», он тут же дает мне не одну из шести чернильных ручек. Он говорит: «Выбирай любую. Если хочешь, можешь взять все шесть».

Он очень любящий человек. Иногда, когда мне нужны деньги, я говорю: «Шрикант, в киоске появилась новая книга, и мне нужно тридцать рупий, чтобы ее купить».

И он говорит: «Не волнуйся», - и дает мне тридцать рупий.

Я спрашиваю: «Где ты их взял?»

«Не беспокойся, - говорит он, - это не твоя забота. Если этот человек меня поймает, это моя ответственность, ты не имеешь к этому никакого отношения. Я просто одолжил их тебе. Купи книгу, а когда у тебя появятся деньги, отдашь. Я всегда собираю вещи, которые ворую... - а он был великим собирателем вещей, - ...и когда кто-то меня ловит, я просто возвращаю ему эту вещь и говорю: «Я достаточно наслаждался, можешь взять ее обратно»».

Жить с ним было поначалу немного трудно. Мое молоко оказывалось выпитым, завтрак - съеденным.

- Что случилось с моим завтраком, Шрикант? - говорил я.

- На завтраке не было написано ничьего имени, - отвечал он. - Он появился, а я был голоден.

- Но, - говорил я, - ты же уже завтракал.

- Это правда. Я уже завтракал, но все же был голоден. Если хочешь, я принесу тебе другой, или два, или три - сколько хочешь - потому что разносчики носят завтраки в другие комнаты гостиницы. - И он приносил еще один завтрак, сказав разносчику: «Ты совсем забыл про нашу комнату».

Он был очень добрым и любящим, но в этом смысле... Была эта клептомания, но это никогда не заставляло меня ему не доверять. Он никогда не лгал. Если он что-то украл, то так и говорил, что украл; если он не крал, то так и говорил. Это был в этом смысле очень честный человек. Эта клептомания была болезнью, умственной болезнью.

Доверяя какому-то человеку вне зависимости от него, ты почувствуешь совершенно другого рода энергию, нежели чем описывается в ваших словарях и обычно подразумевается под этим словом в мире; это объективно, это достоинство другого человека.

Когда я употребляю слово «доверие», это субъективно. Что бы с тобой ни сделали, это неважно: ты не теряешь доверия к присущей индивидуальности ценности, к ее целостности. Действия этого человека несущественны. У его действий может быть тысяча и одна причина, но ты не принимаешь во внимание его действий. Ты думаешь об индивидуальности, не о ее действиях.

И тогда это доверие, которое является полностью выросшей любовью, где больше нет возможности ненависти, где есть только сострадание.

Но за пределами любви и доверия тоже есть состояние, которое не объективно и не субъективно, которое просто есть. Иногда, сидя здесь, ты можешь упасть в это состояние - и это нечто такое, что никак нельзя назвать.

В существовании есть многие вещи, которые никак нельзя назвать, и это настоящие вещи. То, что можно назвать, - низшего качества, низшего уровня, чем это безымянное молчаливое пространство. Оно содержит любовь, оно содержит доверие - и что-то еще. И это «что-то еще» так безгранично... но это может только прийти, ты не можешь это притянуть.