Dmitry - Кен Уилбер Б Л А Г О Д А Т Ь И С Т О Й К О С Т Ь
Взгляд с другого берега не так оптимистичен. За последние шесть недель все параметры моих опухолей поднялись вверх, поэтому недавно мой онколог потребовал, чтобы я сделала еще одну компьютерную томографию. Он позвонил рано утром и сказал, что все опухоли выросли на 30%, поэтому не могли бы мы немедленно зайти к нему, чтобы обсудить варианты лечения. Я не впала в панику (разве что совсем чуть- чуть...), потому что сначала хотела поговорить с доктором Гонзалесом, а еще я вспомнила, что мне сказала одна женщина про результаты сканирования костей. «На вид они хуже, чем когда я начинала лечиться по этой программе, — сказала она. — Врачи не знали, что и думать. Но тогда у меня болели все кости, а теперь не болят, поэтому я думаю, что томография фиксирует как раз лечебную реакцию, про которую говорит доктор Гонзалес». Слава богу, что мы тем же утром до него дозвонились. Он был совершенно спокоен, он был убежден, что со мной происходит то же самое: энзимы разъедают рак, и иммунная система бросает на бой все силы, вроде макрофагов и т. д. Компьютерная томография фиксирует эту активность, сказал он, и не может отличить ее от роста опухолей, лечебной реакции или даже зарубцевавшейся ткани. «Как минимум раз в неделю, — сказал он, — мне приходится отговаривать кого-нибудь из своих пациентов от химиотерапии или облучения, когда они собираются делать это из-за того, что результаты анализов стали хуже». Он спросил меня, не ухудшились ли мои симптомы. Нет, ответила я, не особенно, по крайней мере ничего не заметно, — и это успокаивает, потому что при росте опухолей на 30% я должна была хоть что-то почувствовать. «Хорошо, — сказала я, — искренне надеюсь, что вы правы. Но я не собираюсь полагаться на вашу правоту или укреплять свою надежду, пока вы сами не посмотрите на результаты томографии и не скажете, что действительно считаете это лечебной реакцией».
Мы с Кеном рванули, чтобы посмотреть томограммы; вид у них был устрашающий, но все ухудшилось примерно в одинаковой пропорции — это обстоятельство вроде бы работало в пользу того объяснения, которое давал Гонзалес, — и не усилилось смещение мозга (из-за обширной опухоли и воспаления в правой доле головного мозга она чуть-чуть сдвинула левую). Серьезных симптомов у меня не было: волнистость в левой четверти левого зрительного поля, из-за которой я иногда путалась с тем, что вижу боковым зрением, иногда — легкие головные боли, странное чувство тяжести после медитации (из-за этого я стала больше времени заниматься йогой) и долгого сидения с книгой, ино- гда возникало легкое чувство потери равновесия или ориентации. Иногда появлялась резкая боль в глазном яблоке — я считала ее результатом воспаления. С тех пор как я стала брать больше подушек, эта проблема почти полностью прекратилась.
Мы позвонили доктору Гонзалесу после того, как он посмотрел томограммы, и он подтвердил свое первоначальное мнение о том, что они на самом деле показывают. Он сказал, что позвал радиолога, который уже много раз сталкивался с подобным, и тот, на основании своего опыта с подобными случаями, совершенно точно считает: то, что выглядит как рост, на самом деле является воспалительной реакцией на некроз, то есть омертвение, опухолей.
Поэтому доктор Гонзалес посоветовал мне продолжать, и я решила — особенно потому, что остальные варианты были совсем уж непривлекательными (длительная химиотерапия с использованием различных веществ), — что овчинка стоит выделки. Кроме того, Гонзалес так уверенно говорит о возможности излечения, что мне кажется: рискнуть стоит. Да я и не вижу особенного риска в том, чтобы отвергнуть лечение, которое позволит мне выиграть несколько месяцев и при котором я буду чувствовать себя не лучшим образом. Мы сделаем еще одну компьютерную томографию в середине декабря, когда срок моего лечения по этой программе подойдет к шести месяцам. Доктор Гонзалес говорит, что после шести месяцев у 60—70% его пациентов происходят улучшения, которые видны на томограммах. Если так случится — прекрасный подарок будет мне на Рождество!
Я сказала Гонзалесу, что искренне восхищаюсь им за то, что он не боится риска, — это явный признак того, что он верит в свою программу. Майкл Лернер недавно говорил мне, что в этом буме вокруг Гонзале- са, который в последнее время охватил страну, что-то есть, поскольку и Патрик Макгрейди, и Майкл Шактер в Нью-Йорке рекомендуют обращаться к нему. Майкл добавил, что ему не приходилось слышать ничего плохого о Гонзалесе, и хотя сам Келли выглядит как что-то среднее между шарлатаном и хилером, он знает немало людей из маленьких городов в Канаде, которым помогла программа Келли.
Я по-прежнему чувствую усталость из-за энзимов. С нетерпением жду перерывов в лечении, которые делаются дважды в месяц (десять дней лечения, а потом — пять дней, когда я не принимаю ни энзимы, ни витамины и даю отдохнуть своему организму). На пятый день чувствую себя превосходно!
Хотя в ОПРБ есть две женщины, которым помогла длительная — что-то вроде двенадцатимесячной и двадцатичетырехмесячной — химиотерапия, они обе обладают конституцией покрепче, чем моя. У меня такое чувство, что для меня этот вариант не годится. Мне просто не нравится перспектива слабеть месяц за месяцем — даже если я буду чувствовать себя относительно неплохо, это будут сильные удары по организму, и с каждым ударом он будет все более истощен. Помню, насколько тяжелее проходил шестой цикл химиотерапии по сравнению с первым. Я очень довольна, что есть другая методика лечения, которая может сработать и в которую я верю. Впрочем, я всегда напоминаю себе, что убедительной статистики на этот счет нет, что лечение может и не помочь, несмотря на уверенность Гонзалеса (доктор Шейеф тоже говорил очень уверенно), и что опасность как раз в том, что я начинаю желать положительного результата и рассчитывать на него. В общем, что будет — то будет.
Похоже, скоро мне придется дышать через кислородную подушку, чтобы помочь легким. Чуть позже напишу об этом подробнее.
Тем временем перейду к более тривиальным вещам: мои волосы отрастают, но очень-очень медленно. Сочетание радиации и химиотерапии сильно замедли- ло процесс. Все бы ничего, если бы не этот большой участок у меня на макушке, где волосы растут совсем скверно. Это участок, где пересекались зоны облучения с двух сторон, так что кожа там в результате получила в два раза большую дозу, чем остальные участки головы. Ближе к концу лечения они могли это скорректировать, но к тому времени, когда я вспомнила, что надо попросить об этом, было уже поздно: оставалась всего одна процедура. Я не понимаю, почему такая корректировка не является стандартной процедурой, ведь люди, которым облучают мозг, и без того должны пройти через многое, чтобы еще иметь дело с огромной лысиной. У меня достаточно волос, чтобы выходить без платка или шляпы, но мне не нравится этот участок, где волос меньше, так что обычно я надеваю бейсболку, чтобы закрыть его. Если я буду жить и эта проблема не исчезнет, я всерьез подумаю сделать то, что уже сделали два моих приятеля [трансплантацию волос]!
Я продолжаю разговаривать по телефону с людьми, у которых рак, — это удовольствие, смешанное с болью: мне нравится, что я даю им возможность выговориться, нравится делиться наблюдениями над собой, которые кажутся мне пригодными и для них, но у меня разрывается сердце, когда я выслушиваю их истории — матери-одиночки, ушедшие из дому мужья; десять здоровых лет — а потом рецидив; счастливые жизни, плененные и исковерканные (хотя иногда усугубленные) этим недугом. В последнее время многие звонят, чтобы спросить моего мнения о Янкер- Клиник. Мне трудно отвечать на эти вопросы, потому что я безмерно уважаю доктора Шейефа, и хотя про лечение энзимами я пока не могу сказать ничего определенного, но программа доктора Шейефа все-таки очень токсична — это все-таки химиотерапия, и она далеко не всегда завершается исцелением. Кроме того, хотя результаты лечения не оправдали наших надежд, Шейеф не смог провести со мной свой обычных курс лечения из-за моей простуды. Еще надо учитывать затраты, стресс и время, с которыми связано долгое пребывание в Германии, — и если начнутся какие-нибудь сложности, хорошо бы, чтобы рядом оказался такой энергичный человек, как Кен. Принимая все это во внимание, я не могу ревностно советовать этот путь. Доктор Гонзалес говорит, что они работают прекрасно, но он рекомендует такие радикальные методы только тем, кому осталось жить три-четыре месяца, для того чтобы выиграть время для другого лечения (желательно — его собственного!).
В Асиене мне делали потрясающий массаж, но что мне особенно нравилось — так это молитва, с которой Джанет начинала каждый раз (она бывшая монахиня). Это была короткая целительная бахаистская* молитва.
Имя моего исцеления - Господь мой,
Память о Тебе - мое лекарство,
