Кора Антарова - Две Жизни
– Я исполню легко и весело ваше желание. Но у меня нет ничего, что я мог бы предложить взамен. Что будет в моих маленьких силах – я буду рад для вас сделать.
На лице Бонды отразилось злобное разочарование, и он убрал, наконец,"свою руку.
– Ступайте отсюда, – тихо сказал ему сэр Уоми. – А вы, капитан, помогите Браццано добраться до дому и вернитесь сюда, – обратился он к моему доброму другу.
– Браццано, всё, что я могу для вас сделать, – это помочь вам укрыться в Тироле у моих друзей. Если вы хотите, капитан даст вам каюту на своём пароходе и довезёт вас до С. Там вас встретят и проводят до места, где ваши сообщники не дерзнут вас преследовать, – сказал сэр Уоми.
– Выбора у меня нет, – ответил тот. – Я согласен. Но ведь всё равно меня и там найдут и убьют мои вчерашние спутники, – безнадёжно, опустив голову и помолчав, прибавил он.
– Идите смело и ничего не бойтесь. Страшно не внешнее, а внутреннее ваше разложение, – всё так же тихо и твёрдо сказал сэр Уоми.
Капитан подошёл к Браццано, помог ему встать и увёл из комнаты, поддерживая его согнувшееся по-стариковски тело.
Вслед за их уходом все встали из-за стола, и часть общества перешла в кабинет Строганова. Когда все сели, я увидел, что кроме моих друзей здесь только муж и жена Строгановы, Анна и Леонид.
– Анна, во многом, что произошло сегодня, есть часть твоей вины, – сказал сэр Уоми. – Два года назад Ананда сказал тебе, чтобы ты покинула этот дом и сожгла феску Леонида. Ты не сделала ни того, ни другого. Но ты одержала над собой другую победу, – и у Ананды была ещё возможность взять на себя охрану твоей семьи. Когда он приехал сейчас, чтобы радостно увезти тебя в Индию, где ты должна была начать иную полосу жизни, он нашёл тебя в сомнениях, ревности, мыслях о своей молодости и красоте, увядающей без личного счастья.
Тот кусок материи, что прислал Али, я не могу тебе передать. Из неё шьют в Индии хитоны людям, видящим счастье жизни в освобождении от страстей. Ты же стала жаждать страсти.
Остальное – буря, от которой тебя спас Ананда и куда ты дала себя увлечь Браццано, – то только твоя тайна; и о ней говорить я здесь не буду.
Теперь трудись ещё семь лет, учись, работай в гуще простой жизни серых дней. Помоги Жанне достичь самообладания и храни пока её детей. Помогай князю; не дичись людей и не мечтай о жизни избранных. Не скупись на музыку; расточай людям сокровища своего дара. Играй и пой им, но не бери денег за свою музыку.
Нет времени, нет пространства как ограничения на пути вечного совершенствования человека. Радуйся, что испытание пришло сейчас и раскрыло тебе самой, как шатко твоё сердце.
Не плачьте, Елена Дмитриевна. Тяжёлый и страшный урок вам показал, как, решившись на компромисс, будешь всё глубже увязать в нём и кончишь падением.
Внесите теперь мир в свою семью, которую вы разбили. И поставьте своего младшего сына в нормальные условия, он должен трудиться. А для мужа постарайтесь быть доброй и заботливой сестрой милосердия, так как это по вашей вине он считает себя больным, на самом же деле ваш вечный страх заразил и его и выразился в мнимой болезни. Это были последние слова сэра Уоми.
В дверях комнаты появилась высокая фигура капитана. Сэр Уоми ласково ему улыбнулся, простился со всеми, и мы вышли на улицу, отказавшись от экипажа Строганова.
Я был счастлив вырваться из этого дома на воздух. Увидя небо в звёздах, вспомнил Флорентийца, как ехал с ним в повозке, ночью, по степи, к Ананде.
Каким тогда я чувствовал себя одиноким и брошенным! Теперь же, – ощутив, как нежно взяли меня под руку И. и капитан, как ласково смотрели на меня сэр Уоми и Ананда, – чувствовал себя в их защитном кольце, словно в неприступной, радостной крепости.
Я ещё раз мысленно поблагодарил Флорентийца, который дал мне возможность узнать всех этих людей и жить подле них.
Глава XXIV. Наши последние дни в Константинополе
Точно в девять часов на следующий день я стучался в двери сэра Уоми.
Каково же было моё изумление, когда, вместо работы, я нашёл сэра Уоми в дорожном костюме и в прихожей увидел увязанный чемодан.
В комнате был капитан, передававший сэру Уоми билеты на пароход. Он, очевидно, пришёл незадолго до меня. Лицо его было очень бледно, как будто он всю ночь не спал. А я, по обыкновению, вечером провалившийся в глубокий сон, ничего не знал о том, как мои друзья провели ночь.
Заметив мой расстроенный вид, сэр Уоми погладил меня по голове и ласково сказал:
– Как много разлук пришлось тебе пережить. Девушка, за последнее время. И все ты пережил и переживаешь тяжело. С одной стороны, – это показывает твою любовь и благодарность людям. С другой, – говорит об отсутствии ясного знания, что такое земная жизнь человека и как он должен ценить свой каждый день, не растрачивая его на слёзы и уныние.
Скоро, всего через несколько дней, ты уедешь с И. в Индию. И новые страны, через которые ты будешь проезжать, кое-где останавливаясь, и новые люди, их неведомые тебе обычаи и нравы – всё поможет расшириться твоему сознанию, толкнёт твою мысль к новому пониманию вещей.
Пройдёт несколько лет, мы с тобой увидимся; и годы эти – твои счастливейшие годы – мелькнут, как сон. Многое из того, что ты увидел и услышал за это короткое время, лежит сейчас в твоём подсознании, как на складе. Но ты не только поймёшь всё, что там копишь, но и перенесёшь большую часть в своё творчество.
На прощанье, мой дорогой секретарь, возьми от меня вот эту цепочку, надень на неё очищенный силой любви камень Браццано; и носи на груди, как знак вечной памяти о милосердии, обет которого ты сам добровольно принял. Где только возможно, – будь всегда милосерден и не суди никого. Любовь знает помощь; но она не знает наказаний и осуждения. Человек сам создаёт свою жизнь; а любовь, даже когда кажется, что она подвергает человека наказанию, – только ведёт его к высшей форме жизни.
Завет мой тебе: никогда, нигде и ни с чем не медли. От кого бы из нас ты ни получил весть – выполни тотчас же приказ, который она несёт; не вдавайся в рассуждения и не жди, пока у тебя где-то внутри что-то созреет. Эти промедления – только доказательство неполной верности; и ты видел, к чему привели они Анну, как разъели сомнения мост, ею же самой выстроенный, к уже сиявшему ей новому пути освобождения.
Этот камень, принесший людям столько горя и слёз, очищен такой же силой любви и сострадания, какая бросила тебя в объятия гада и заставила задрожать слезу в его глазах, не знавших никогда пощады. Твой поцелуи принёс ему привет закона вечности: закона пощады.
На этой цепочке, кажущейся тебе столь великолепной, сложены слова на языке, которого ты ещё не знаешь. Они значат: "любя побеждай". Я вижу, – засмеялся сэр Уоми, – ты уже решил изучить этот язык.
– Ах, сэр Уоми, несмотря на кашу в моей голове и огорчения, одним из которых является разлука с вами, я ясно сознаю, как я невежествен. Я уже дал себе однажды слово изучить восточные языки, когда ничего не понимал в речах Али и Флорентийца. Теперь этому моему слову пришло новое подкрепление.
И я подставил шею сэру Уоми, надевшему мне собственной рукой камень с цепочкой.
– Этот камень был украден у Флорентийца. На вершине треугольника были ещё крест и звезда из изумрудов. Когда ты приобретёшь полное самообладание и такт, ты, по всей вероятности, получишь их из рук самого Флорентийца. Теперь же он просил меня надеть камень милосердия тебе на шею. А моя цепь пусть свяжет тебя со мной.
В любую минуту, когда тебе будет казаться, что трудно воспитать себя, что недосягаемо полное бесстрашие, – коснись этой цепочки и подумай о моей любви и верности тебе. И сразу увидишь, как, единясь в красоте и любви, легко побеждать там, где всё казалось непобедимым.
Он обнял меня, я же едва сдерживал слёзы и был полон такой тишины, мира и блаженства, какие испытывал минутами только подле Флорентийца.
В комнату вошли И. и Ананда. Лица их были совершенно спокойны, глаза-звёзды Ананды сияли, как и подобает звёздам; и оба они, казалось, совсем не были расстроены предстоящей разлукой с сэром Уоми.
Этого я никак не мог взять в толк. Поглядев на капитана, я увидел на его лице отражение своей собственной скорби. Как ни ценил я своих высоких друзей, но с капитаном чувствовал себя как-то в большем ладу, чем с ними. Мне казалось, что непереступаемая грань лежит между мною и ими; точно стена иногда отделяла меня от них, а между тем никто из них преград мне не ставил ни в чём.
Ананда взглянул на меня – опять точно череп мой приподнял – и смеясь сказал:
– Стена стене рознь.
Я покраснел до корней волос, И. и сэр Уоми улыбнулись, а капитан с удивлением смотрел на меня, не понимая ни моего смущения, ни реплики Ананды, ни улыбок остальных.
