Джин Эдвардс - История трех царей
И такой человек нашелся. Немедленно разузнав о нем наш герой поспешил к его жилищу. С волнением он постучал в дверь. Когда та медленно открылась, юноша увидел перед собой беловласого великана, лицо которого покрывало множество морщин.
— Не вы ли, господин, один из храбрецов Давида, из далекого прошлого, один из тех, о коих мы так много слышали?
Старик долго смотрел на молодого человека, на его одежду и воинские доспехи. Затем старческим, но твердым голосом, не отводя взгляда от лица юноши, он произнес:
— Если ты спрашиваешь, не я ли бывший вор и пещерный житель, последовавший за плаксивым беглецом, то да, это я. Я был одним из «храбрецов Давида».
И хотя в словах старика звучала непочтительная усмешка, при последней фразе он с достоинством выпрямился.
— Но… почему Великого Царя вы называете слабаком? Разве он не был величайшим из всех правителей?
— Он не был, конечно, слабаком, — ответил старик. Затем, поняв причину, по которой этот увлеченный юноша стоял у его двери, он добавил мудро и мягко: «Но и великим вождем он не был тоже».
— Что же тогда, господин? Ведь я пришел узнать про Великого Царя и про его… храбрецов. В чем же было тогда величие Давида?
— В тебе, я вижу, говорит честолюбие юности, — сказал старый воин. Очевидно, ты мечтаешь и сам однажды повести людей. Помолчав, он продолжил задумчиво. Да… я расскажу тебе о величии моего царя, но мой рассказ может удивить тебя.
Глаза старика наполнились слезами. Он вспоминал Давида, потом подумал о безрассудном молодом царе, только вступившем на престол, и начал:
— Я расскажу тебе о моем царе и его величии.
Мой царь никогда не угрожал мне, как это делает ваш. Ваш новый царь начал свое правление с законов, правил, предписаний и запугиваний. Самое яркое воспоминание, оставшиеся у меня о моем царе, от тех дней, когда мы жили в пещерах, это то, что его жизнь была покорностью. Да, он показывал мне покорность, но не власть. Он учил меня не немедленным действиям по правилам и законам, а искусству терпения. Именно это изменило мою жизнь. Законничество есть не что иное, как попытка начальствующего избежать страданий. «Правила были изобретены старейшинами, чтобы они могли пораньше ложиться спать». Люди, твердящие о власти, тем самым только доказывают, что у них ее нет. Цари же, произносящие речи о подчинении, выдают двойной страх в своих сердцах: они не уверены, являются ли они истинными вождями, посланными Богом, и что живут в смертельном страхе восстания.
Мой царь не говорил о подчинении ему. Он не боялся восстания, потому что его не волновало свержение с трона! Даже тогда, когда он его получил.
Давид научил меня проигрывать, а не побеждать. Давать, а не брать. Он показал мне, что наставнику, а не ученику, достаются неудобства. Он ограждал нас от страданий, а не раздавал их нам.
Он научил меня понимать, что власть уступает восстанию, особенно когда это восстание — лишь результат незрелости, а то и глупости.
Старик замолк, очевидно, вспоминая какие-то эпизоды из той жизни в пещерах, — может быть, трагические, а, может быть, и курьезные.
— Нет, — продолжил он, на сей раз очень серьезно, — власть от Бога не страшится тех, кто бросает ей вызов, не оправдывается, не защищает себя и ни капли не боится свержения.
В этом-то и было величие нашего Вели… Настоящего Царя.
Старик повернулся, чтобы уйти. В этом его движении были величие и простота одновременно. Затем он еще раз обернулся к юноше:
— Была ли у Давида власть? Люди, у которых ее нет, только и твердят о ней: покорись! подчинись! У Давида — была власть. Только я не думаю, чтобы это когда-либо занимало его голову. Нас было шесть сотен, далеко не образцового поведения, идущих за ним, за нашим вождем, который много плакал. Вот и все о нас, кем и какие мы были.
Это были последние слова, которые молодой солдат услышал от старого воина.
Тихо выйдя на улицу, юноша не знал, будет ли он когда-нибудь счастлив, служа в армии своего царя Ровоама.
Глава XVIII
У Тебя не водворится злой
Ну что же? Ты узнал историю Саула и Давида. Изменилось ли что в твоем сознании? Теперь ты уверен, что человек, который правит тобой, совсем не обязательно от Бога?.. Или, если он от Бога, то, в лучшем случае, он — Саул? Боже, как бываем уверены мы, смертные, в том, о чем даже ангелы не судят.
Можно ли спросить тебя тогда, что собираешься ты делать с этим твоим новым знанием? Да, да, я знаю, конечно же, ты не Саул и не Давид, а всего лишь простой подданный своего царства. Но ты все же собираешься поделиться своими новыми открытиями с немногими друзьями? Понятно. Но тогда мне следует предупредить тебя: не будь опрометчив, здесь кроется опасность. С твоим сердцем может произойти нечто странное и неожиданное для тебя. Видишь ли, это возможно…, но, постой-ка!
Что это я вижу вон там? Там! В той далекой дымке позади тебя. Повернись. Ты видишь? Что это за призрачная фигура пробирается сквозь туман? Кажется, я видел ее раньше.
Посмотри получше. Разве мы не можем разобрать, что он там делает? Похоже, он наклоняется над каким-то древним сундуком. Да, смотри, он открыл его.
Кто же он такой? И что же все-таки он делает? Вот он вынул что-то из сундука. Какая-то накидка. Смотри, он надевает ее! Эта штука прекрасно сидит на нем, ниспадая с его плеч, как мантия.
И вот он снова залезает в сундук… Я знаю! Я видел этого человека где-то раньше. Что он еще вынимает? Кажется, щит… Нет, смотри — это… герб. Да, это герб какого-то древнего рода. Он держит его так, будто он — его собственность!
Кто этот человек? Эта манера держаться… Выправка. Осанка. Несомненно, я уже видел это раньше. Я уверен. Смотри, он вышел на свет. Сейчас мы увидим его ясно.
О, это лицо. Неужели это ты?!
Да, так. Это ты! Ты, который может так мудро определить присутствие недостойного Саула!
Пойди, посмотри в зеркало. Этот человек — ты! Посмотри-ка имя на гербе…
Видишь?
Авессалом Второй!!!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава XIX
Не восхотел благословения, — оно и удалится от него
— Посмотрите, Давид!
Широкие улыбки, радостные возгласы, веселый смех:
— Смотри, Давид, да и только!
Снова улыбки, приветственные взмахи рук, всеобщее удовольствие.
— Это не Давид, — воскликнул мальчик своему опекуну, когда они проходили по улице. Почему они так говорят? Этот человек не Давид!
— Правильно, дитя. Это не Давид. Это всего лишь шествие Авессалома.
— Но почему его называют Давидом? — не унимался мальчик, оглядываясь через плечо на красивого молодого мужчину в колеснице, перед которой бежали пятьдесят человек.
— Потому что он напоминает нам всем Давида, когда тот был молодым. И еще потому, что мы все рады сознавать, что когда-нибудь он будет достойным преемником своего отца. Может быть, еще и потому, что Авессалом красивее Давида. Возможно даже, что он самый красивый из всех живущих.
— А Авессалом скоро станет царем? Сколько лет Давиду? Ему пора умирать?
— Конечно, нет, мой мальчик. Давай подумаем: сколько лет Давиду… Вероятно, ему столько же, сколько было Саулу, когда его правление подошло к концу.
— А сколько лет Авессалому?
— Примерно столько же, сколько было Давиду, когда Саул так яростно пытался его уничтожить.
— Давид в возрасте Саула… Авессалом в возрасте Давида перед своим воцарением — вычислял мальчик. Некоторое время они шли молча. Наконец, после каких-то своих, видимо, глубоких размышлений ребенок вновь принялся расспрашивать:
— Саул очень жестоко притеснял Давида, да?
— Да, очень.
— И Давид собирается так же поступить с Авессаломом? Будет ли Давид его притеснять?
Старик помолчал, чтобы обдумать ответ, но мальчик продолжал:
— Если Давид будет плохо обращаться с Авессаломом, то будет ли Авессалом вести себя так же благородно, как Давид?
— Дитя, на это нам ответит будущее… Боже мой, какие вопросы ты задаешь! Если ты, когда вырастешь, сможешь отвечать на них так же хорошо, как сейчас спрашиваешь, то ты наверняка станешь известен как самый мудрый человек на свете.
Они вошли в ворота дворца…
Глава XX
Долго жила душа моя с ненавидящими мир
Знакомство с человеком, который видел все так ясно, радовало сердце. Его хотелось назвать проницательным.
Да, это слово прекрасно его определяло — проницательный. Он мог проникать в сердце любой проблемы.
Люди приобретали уверенность, уже просто находясь рядом с ним. И они стремились к этому. Общаясь с ним, они чувствовали себя мудрее, чем были. Такое открытие им нравилось. Когда он обсуждал вопрос за вопросом, решение за решением, люди начинали мечтать о том дне, когда он станет их царем. Очевидно, он мог бы выправить столько неправильного. Он вселял в них надежду.
