Пётр Валуев - Черный бор: Повести, статьи
Впрочем, история христианской Церкви, в ее совокупности, и христианских церквей, в отдельности, не составляет в наше время предмета тщательного изучения. Она вошла в общий круг исторических дисциплин и даже между ними не занимает почетного места. Большинство образованных людей менее точно и подробно знают историю Вселенских соборов, разделения церквей и реформации, чем историю Пелопоннесской и Пунических войн, или римских императоров, или открытия Америки, или войны за наследство испанского престола. Между тем многое в нынешнем быте церквей объясняется только предыдущими фазисами их истории, и многое в этой истории так тесно связано с другими историческими событиями, что в виду их она как будто отходит на дальний план, или теми событиями заслоняется, или с ними смешивается. Таким образом в нашей памяти сохраняются о некоторых фактах церковной истории только отрывочные и недостаточно определенные представления. Сюда относятся, между прочим, бывшие в разные времена и в разных странах гонения за веру или из-за веры. Мы все знаем, что такие гонения происходили; мы помним их, так сказать, огульно и помним, в отдельности, такие выдающиеся явления, как испанскую инквизицию, тридцатилетнюю войну, правление герцога Албы в Нидерландах (и то преимущественно благодаря Шиллеру и Гёте) и Варфоломеевскую ночь. Но относительно продолжительности, преемственности, размеров, форм и психологической основы религиозных междуусобиц, преследований и гонений мы большею частью ограничиваемся смутными и шаткими понятиями. В настоящем очерке имеется в виду представить читателю одну сжатую хронику таких междуусобиц, преследований и гонений, с половины V века, потому что тогда уже был решен арианский спор и Вселенскими соборами окончательно установлены коренные христианские догматы, до конца XVII века, потому что отмена Нантского эдикта была в Европе последней мерою жестокой религиозной нетерпимости, направленной против масс безвинного населения.
Психологическая основа междуусобиц и гонений заключалась в изумительном сочетании христианских верований с совершенно нехристианскими способами распространения и защиты этих верований. В наше время нам продолжают быть понятными твердость, самоотвержение и, во многих случаях, геройское мужество гонимых. Гнет всегда усиливает встречаемое сопротивление, а в делах веры он возбуждает чувства нравственного долга, ставит прямой вопрос между земным и горним и вызывает энтузиазм, доходящий до фанатизма. Напротив того, нам трудно уразуметь действия гонителей, трудно понять их бесчеловечную свирепость, не щадившую ни возраста, ни пола, их изобретательность по части пыток и казней, их пренебрежение к нравственным страданиям и их равнодушие при виде физических мук. Мы достоверно знаем, что многие из них были люди безукоризненные в нравственном отношении, даже человеколюбиво-благотворительные, притом искренне веровавшие в истину тех христианских начал, которым их зверская жестокость так явно противоречила. Единственное объяснение этого противоречия можно находить в извращении человеческих чувств превратным пониманием своего долга, которое проистекало от непреклонной суровости догматических убеждений. Мысль, что вне резко очерченного катехизического пути нет спасения для души человека, лежит в основании всех средневековых религиозных преследований и всех пыток и казней испанской инквизиции. Эта мысль упрочилась уже в первые века христианства. Бл. Августин утверждал, что если из двух детей одной матери один ребенок случайно умер до окрещения, то его душа обречена на вечную погибель[16], а по другому поводу ставил вопрос: Что может быть смертоноснее для души, чем свобода заблуждений?[17] В пытках и мучительных казнях усматривали для еретиков ту пользу, что они побуждали их к отречению от ересей и как будто предоставляли для раскаяния льготный срок[18]. Постепенное смягчение нравов постепенно смягчало и практическое применение догматических взглядов; но они, тем не менее, долго сохраняли свою силу, и их влияние отражалось в проливаемых потоках крови. Веротерпимость признавалась преступлением против самой веры; преследование — долгом веры и логической необходимостью. Даже в Англии, в царствование королевы Марии, архиепископ Гардинер и другие богословы утверждали, что учение о свободе совести основано на самом явном нечестии, на равнодушии к какой бы то ни было вере и что из всех видов преследования самый жестокий и кровожадный наиболее может быть оправдан, как наиболее действительный[19]. Тот же самый дух нетерпимости господствовал и между пресвитерианцами. «Папизм, — говорит Бакстер[20], — магометанство, неверие и язычество суть пути к вечной погибели (damnation); но свобода их проповедовать и совращать есть способ делать из людей папистов, магометан, неверных и язычников; следовательно, эта свобода есть путь к вечной погибели людей». Замечательны также отзывы Паскаля о младенцах, обреченных на такую погибель[21], и Ж.-Ж. Руссо и Чарльза Фокса — о невозможности согласовать веротерпимость с крайними догматическими взглядами[22].
Не без основания сказано Граттаном, что совесть, стесняющая всякие пороки, сама становится источником пороков в деле религиозных гонений[23].
IIПосле Эфесского собора 449 года, известного в истории под наименованием разбойничьего, вследствие насилий, совершенных председательствовавшим на нем александрийским архиепископом Диоскором[24], император Маркиан, заменивший на византийском престоле императора Феодосия, созвал в Халкедоне законный Вселенский собор, бывший по счету четвертым Вселенским. Всех отцов было на нем до 630. Председательствовал Анатолий Константинопольский. Собор осудил действия Диоскора и его единомышленников, низложил Диоскора и по догматической части точнее определил вероучение, противное несторианству и восторжествовавшему на Эфесском соборе монофизитству. После собора император издал строгие законы относительно монофизитов. Приказано было всем принимать учение, определенное Халкедонским собором, а монофизитов ссылать в заточение или изгонять: сочинения их сжигать, а за распространение их — казнить[25].
Таким образом правительственная власть распространила на всех последователей еретических учений действие карательных мер, которым прежде подвергались основатели этих учений и еретики духовного сана или звания. Епископы были низлагаемы, ссылаемы, заточаемы; пресвитеры и монахи были гонимы; борьба между враждебными партиями сопровождалась кровопролитием; но религиозные раздоры, тем не менее, имели преимущественно характер междоусобиц. Со второй же половины V века эти раздоры представляют общую черту с прежними гонениями, направленными против христиан языческими властями. Место единоличных преследователей заступает огульное преследование всех последователей того или другого учения, осуждаемого, как во время иконоборческих распрей, правительственной властью.
В течение VI и VII веков церковные смуты продолжались под видом монофизитской, а затем монофилитской ересей, по временам находивших себе поддержку или некоторую терпимость в среде самого правительства[26].
В начале VIII, при императоре Льве Исаврянине, началось гонение иконопочитателей. В 730-м году издан эдикт, которым повелевалось вынести иконы из храмов. Епископы, противившиеся этому распоряжению, низложены; мятежи, им возбужденные, подавлены силою; иконы выведены из церковного употребления. Но, несмотря на жестокости императора, домашнее иконопочитание продолжалось.
По смерти Льва Исаврянина гонение икон было приостановлено захватившим престол его зятем, Артабардом, но возобновилось еще с большей силой при сыне Льва, Константине Копрониме, который в 743 году свергнул Артабарда с престола. В 754 году он собрал в Константинополе собор, который назвал Вселенским. На соборе было 338 епископов. Он постановил, что иконопочитание есть идолопоклонство и предал анафеме всех его защитников, в том числе особенно Иоанна Дамаскина. Определения собора приводились в исполнение с необыкновенной жестокостью. Преследование простиралось на домашнее иконопочитание, на почитание святых и их мощей и на монашескую жизнь; монахи были изгоняемы, а некоторые из них, открыто порицавшие действия императора, были предаваемы мучительной смерти. Воля императора исполнялась везде, кроме Рима[27].
После смерти Константина Копронима и его сына, Льва Хозара, вдова последнего, императрица Ирина, управляя государством в малолетство его сына, Константина Порфирородного, восстановила иконопочитание и в 787 году созвала в Никее собор, на котором присутствовали 367 отцов. Хотя в числе их были и иконоборческие епископы, но они составляли меньшинство и отреклись от иконоборства. Этот собор признается вторым Никейским и седьмым Вселенским. Однако же при императоре Льве Армянине, в первые годы IX века, иконоборство снова взяло верх. Возобновлялись прежние гонения, ссылки и разрушение монастырей. Почитание икон окончательно восстановлено только при императрице Феодоре, управлявшей государством во время малолетства сына, Михаила III, в 842 году[28].
