Рафаил Нойка - Жизнь по Слову, данному нам от Бога
Почему многие наши молитвы остаются неуслышанными? Думаю, потому что мы не готовы получить просимое, или не расположены должным образом к тому, через что прежде должны пройти. Скажем, мы просим: «Господи, дай мне смирение». Но чтобы воспринять от Бога смирение, должно быть готовым к нему. Чтобы эта молитва исполнилась, должно пройти долгий нелёгкий путь. Мы просим смирение, и я уверен, Бог в тот же самый момент говорит: «Аминь, да будет по прошению твоему», но ведь мне надо сначала понять, что есть смирение. Преподобный авва Дорофей говорит, что если ты просишь у Бога смирение, то это значит, просишь быть гонимым. Отец Софроний, более нас внимательный к духовной жизни, встречал находящие на него скорби и напасти с мыслью: «Бог услышал мою молитву!» Если кто‑то обижал, оскорблял его, он принимал это как ответ от Бога на его просьбу о смирении, сознавая, что ещё не достиг должного духовного роста и потому нуждается в содействии скорбей. Вот почему, думаю, многие наши молитвы кажутся неуслышанными. Мы относимся к скорбям как к неудачам, мы считаем, что нам «не везёт». Не задумываясь о Боге и Его промысле, мы не видим связи между молитвой и тем, что происходит с нами. Отец Софроний был не таков. Хорошо бы и нам быть похожими на него. Когда нападают скорби, не будем смущаться, но скажем: «Бог услышал мою молитву, и начал что‑то творить со мною. Значит, наступит время, когда я получу просимое. Не знаю, даст ли Он мне смирение, или любовь, или терпение, но что‑то Он совершит».
Слово, приводящее сердце в движение, дано от Бога именно тебе, в данную минуту. Оно просвещает разум, и будет иметь значение для тебя в будущем. Будь внимателен к нему. Если ты просишь что‑то в молитве, и замечаешь, что слова молитвы созвучны чему‑то внутри тебя, то это тоже очень важный момент. Как‑то я думал: «Ну, неужели Богу так важно, какие слова я говорю Ему? Ведь Он знает все, прежде моего прошения». Однако, дело в том, что подобрать нужные слова важно для меня самого, потому что эти слова откроют мне нечто о моем пути и жизни в Боге. Бога не особо впечатляют вежливые или грубые обращения к Нему. Молитва — это не заполненный бланк или прошение, которые, если ты сделаешь ошибку, пропустишь что‑то, напишешь не то слово, не будут приняты. Нет, но найти созвучные сердцу слова мне важно, чтобы понять, как совершается спасение в моей жизни.
О переводе книг отца Софрония на румынский язык
Вопрос: Скажите, пожалуйста, когда Вы переводили книги отца Софрония, чувствовали ли Вы его присутствие, некое напряжение жизни?
Ответ: Признаюсь, не чувствовал. Но бывали моменты, когда я, скажем, не знал, как перевести слово, и тогда кто‑то из тех, кто был рядом, подсказывал его мне, хотя они почти не владели русским языком. Из таких случаев и некоторых других знаков я и заключал, что дело сие угодно отцу Софронию. А иногда бывал и уверен, что делаю то, что следует.
Пока я жил в монастыре, то у меня не было возможности читать книги отца Софрония последовательно, я прочитал их от начала до конца только в Румынии. Но я всегда чувствовал — книги Старец Силуан и Видеть Бога как Он есть являются исключительными для нашего времени. О книге Лествица преподобного Иоанна Синайского отец Софроний говорил, что она — произведение духовного гения, и в то же самое время — эпилог великого монашеского периода в истории Церкви: после святого Иоанна Лествичника монашество уже никогда не было таким, как прежде. Читая пояснение отцом Софронием слов Христа, данных святому Силуану: Держи ум твой во аде и не отчаивайся, я думал: его книги — откровение для человечества последних времён. И потому горячо желал перевести их на румынский язык, считая, что сделав это, воздам отцу Софронию должную благодарность и одновременно исполню свой долг пред румынским народом.
Враг хитёр, но Бог премудрее. Послушайте, как это случилось. Вернувшись в Румынию, я прожил много лет, так ничего и не сделав для отца Софрония. И я подумал: «Что ж, видно, переводить его книги — не моё послушание». Однако вскоре после этого, когда мы читали вслух Принципы православного аскетизма, меня попросили перевести эту статью на румынский язык. Я отказывался, но люди настояли, и тогда я перевёл её. Потом мы перевели первый том Духовных бесед. После этой книги мне от отца Софрония был дан некий знак благоволения, воодушевивший меня и на дальнейшие труды. Тогда же представилась возможность перевести книгу Видеть Бога как Он есть, и я с радостью взялся за неё. Далее последовал перевод писем к Бальфуру, второго тома Духовных бесед и книги Старец Силуан. Так, постепенно, Бог помог мне выполнить мой долг.
Сейчас я пока не перевожу, потому что мы перегружены работой другого рода, отнимающей все наше время. Но есть ещё одна книга для перевода — О молитве — которая является продолжением автобиографической книги Видеть Бога как Он есть. Прошу вас помолиться Богу, чтобы Он дал мне благословение сделать правильный шаг, верное решение, чтобы заниматься угодным Ему делом. Многие люди говорили мне, что эти новые переводы настолько отличаются от прежних, что словно бы была переведена иная книга. Книга Видеть Бога как Он есть появилась на румынском ещё до меня и вышла под названием «Мистика видения Бога», и, как мне известно, некоторые люди многое почерпнули из неё для себя, но, простите, если скажу, что перевод этот крайне неудачен. Работая над текстом, мне, незнакомому с некоторыми русскими идиоматическими выражениями, приходилось пользоваться и русским текстом, и греческим, и французским, и английским, и румынским. И тогда я заметил, что в румынском переводе некоторые предложения, видимо более трудные для перевода, были просто опущены: предложение «А» есть, предложение «С» есть, а предложение «В» отсутствует. Но что можно понять из такого перевода? Ведь этим нарушается самый ход мысли автора.
Румынский язык не так давно стал принимать устойчивые формы. Мне кажется, что сильное влияние на него оказали труды преподобного Паисия Величковского и его окружения. До него грамматика была неразвитой, словарный состав иной, иная орфография и так далее. Благодаря Паисию Нямецкому мы имеем наш румынский язык, расцвет которого приходится на начало двадцатого века, когда в 1914 году был осуществлён перевод Библии. Хотя и в этом лучшем переводе Библии есть немало ошибок, неверных понятий и грамматических неточностей, но все же это уже сложившийся язык, сильно отличающийся от той путаницы и неразберихи, которая была до времён святого Паисия.
В 1948 году началось новое движение, приведшее к разрушению нашего языка. В период между двумя мировыми войнами румынский язык стал всего лишь одним из бестолковых диалектов французского языка. Я даже не узнаю в нем румынского языка, хотя с самого своего рождения говорил именно на нем. Впрочем, благодаря тому румынскому мне позже было легко выучить французский.
В Румынию я вернулся в 1993 году, и удивился, что если бы не знал английского и французского языков, то просто не понял бы, о чем говорят окружающие меня люди. Появилось не только много иностранных слов из американского компьютерного сленга, изменилась сама языковая структура. Конечно, подобная порча и засорение происходит не только с румынским, все языки сейчас напичканы наукообразными словечками и теряют простоту. Например, вместо того, чтобы спросить: «Где вы находитесь?», предпочитают говорить: «Сообщите свои координаты». И так далее. Похоже мы живём в эпоху, когда творить что‑то прекрасное нам не дано, так как все что мы видим вокруг — это скорее процесс разложения, разрушения, причём на всех уровнях. В этом смысле картины Пикассо являются своего рода пророчеством о нашем времени.
Я думал, что хотя бы в Церкви мы можем что‑то созидать, что хотя бы церковный язык сохранит красоту и силу. Переводя книги на румынский, мне казалось, ещё возможно что‑то исправить, облагородить язык. Однако сегодня я уже и на это не надеюсь. Современный человек просто не понимает, что есть слово, в чем его тайна. В школах нас учат, что язык существует лишь для обмена информацией друг с другом. Конечно, это верно, если мы понимаем слово «информация» на газетном уровне. Но ведь слово «информация» можно понимать и иначе, то есть как «формирование» в человеке новых клеток на генетическом уровне. От родителей рождается плод, который наследует их генетику, в результате чего ребёнок бывает похож на своих отца и мать. Если мы будем понимать слово именно в таком смысле, то наше понимание, отношение к слову будет иным. Я надеялся, что люди придут к такому взгляду и пониманию значения слова, однако, убеждаюсь, что понимают это как раз те, кто использует слово для разрушительных целей, кто стремится испортить языки. Разрушь язык, и ты сможешь властвовать над людьми. Энергию слова можно использовать как во благо, так и во зло. Слово есть энергия, и кто понимает это, умеют использовать сие в своих целях. Делается это втайне от людей только потому, что люди не задумываются о духовных понятиях, живут не внимательно. Казалось бы мы, церковные люди, должны сознавать это яснее всех, и однако даже в Церкви мы стремимся изменить священный язык, переделывая вековые литургические тексты на современный лад. Подобная тенденция наблюдается и в Греции, и в России, и в Сербии, и в Румынии. В Англии такие переводы были осуществлены ещё в 60–е годы, и оказалось, что кроме вреда они ни к чему не привели. Стремились сделать язык более приемлемым для современных людей, и обманулись. Теперь на этот путь заблуждения встаёт весь церковный мир: епископы, богословы, миряне не понимают в чем сила и значение слова, и желают все переделать на «понятный» язык. Удивительно, что такие нововведения приемлются подавляющим большинством людей, и если кто‑то пытается хранить или вернуться к тому, что всегда было в Церкви, то его обвиняют в новаторстве.
