Ветхозаветные пророки - Мень Александр Владимирович

Тогда волк будет жить рядом с ягненком,

барс ляжет рядом с козленком,

Львенок и телец будут обитать вместе,

и дитя малое поведет их.

И корова будет с медведицей,

и вместе лягут их детеныши;

лев будет есть солому, как вол.

И младенец будет играть у гнезда гадюки,

и в нору аспида дитя вложит руку.

Не будут больше творит зла и бесчестия

на святой Горе Моей,

Ибо земля наполнится познанием Ягве,

как море наполнено водою.

11.6-9

Этот мир преображенной твари и есть вершина истории спасения, означающая предельную близость Неба и земли.

Хотя в течение долгой жизни пророка воззрения его претерпевали изменения, но главное оставалось незыблемым: Царство Божие восторжествует. Какую силу упования и какую глубину прозрения нужно было иметь, чтобы увидеть зарю в мрачную эпоху безвременья! Стоя над водоворотами человеческой ненависти и низости, Исайя не изменил, не поколебался. Это был великий подвиг доверия Богу, сделавший Исайю пророком веры и пророком спасения, глашатаем Божьего Царства.

Нередко можно слышать снисходительное замечание, будто Исайя со своей верой в Грядущее «в наивной форме» предвосхитил современные идеи социальной справедливости и прогресса. Но не слишком ли много чести для «современных идей?» История европейской культуры доказывает, что эти идеи находятся в прямой генетической связи с Библией, но они заимствовали из нее только внешнюю преходящую форму. Библия говорит о земном процветании Царства Ягве, о конце угнетений и войн как признаках его наступления. Но это лишь краски, которыми писалась эсхатологическая икона. В глубине же своей библейское чаяние обращено к одному: к спасению человека, его приобщению к божественной гармонии и полноте, которое произойдет, когда рухнет преграда между Богом и людьми и метафизическим злом. Это и только это есть предел чаяний человеческого духа. Он никогда не успокоится на внешних переменах.

Однако для пророков нравственные усилия людей являлись необходимым условием приближения Царства Ягве. А поэтому борьба против угнетения, войн и несправедливости была для них неотъемлемой частью служения божественной правде и, в конечном счете, небесному Царю.

Проповедники внерелигиозного оптимизма и веры в прогресс тоже убеждены, что мир ожидает «светлое будущее». Но они с негодованием отвергли бы предположение, что вера их основана на откровении. Они упорно настаивают на том, будто она покоится на выводах науки. Между тем, если отвергнуть существование духовного смысла всемирно-исторической драмы, то «светлое будущее» становится беспочвенным самоутешением, ибо что мешает драме в любой момент превратиться в непоправимую трагедию?

Наука как таковая не претендует на профетическое видение; она лишь конструирует возможные варианты будущего, дать же обоснование светлому финалу истории она не в состоянии. Внезапная глобальная эпидемия, космическая катастрофа, термоядерная война, всеобщее вырождение от радиации — все это (и многое другое) может уже завтра отбросить историю в каменный век или вообще положить ей конец.

Кроме того, вся минувшая история человечества, отчуждение, озверение и отупение людей, возраставшие вместе с ростом технической цивилизации, дают мало поводов к излишнему оптимизму.

Таким образом, библейская эсхатология сейчас, как и во дни Исайи, есть нечто, идущее вразрез с внешней очевидностью. Царства Божия не знают ни наука, ни «естественная религия». Его перспектива отсутствовала и в верованиях классического Востока и Греции, и в индийских учениях. Только пророки, жившие в эпоху духовных и социальных катаклизмов, накануне гибели их отечества, перед лицом торжествующей тирании, узрели это Царство. Их проповедь была «безумием» в глазах мира, даже самих пророков изумляла открывшаяся им тайна. Но внутренняя достоверность побеждала очевидность внешнюю. И в наши дни, когда мир снова содрогается в кризисе, когда люди ищут смысла в хаосе обездушенной цивилизации, они должны обращаться не к искаженным отзвукам библейского профетизма, но к духовному видению самих пророков и к тому, что в окончательной полноте было раскрыто Божественным Пророком из Назарета.

Языческая реакция. Сокровенная Тора

Ниневия — Иерусалим 687–640 гг.

Свет во тьме светит.

Вера, построенная только на чуде, чуде явном, неопровержимом, по существу перестает быть истинной верой. Знамение, в котором скептик уже не мог бы усомниться, несет посягательство на свободу человека, как бы принудительно навязывает ему спасение. Но в таком случае что же должна обозначать эта подавляющая грандиозность библейских богоявлений, всех этих пламенных смерчей и грозных вестников небесного гнева? Они были как будто столь очевидными, что трудно понять, почему весь мир, взирая на деяния Ягве, не склонился перед Ним. Между тем недоумение это рассеивается, едва мы вспомним, что символика Писания, метафорический язык пророков отображают не столько видимые явления, сколько открывшуюся им глубину метаистории. Картины богоявлений с бурями, карающими ангелами и гибелью врагов Божиих имеют целью выразить смысл исторических событий. Он познается верой, но отнюдь не той рабской «верой», которая может быть исторгнута силой демонстративного чуда. Такое чудо иной раз способно даже «ожесточить» человека: тому пример реакция фараона на «казни египетские».

Подлинная вера имеет свои критерии и свои оценки. Именно тогда, когда внешне, казалось, более всего проявлялись безумие и бессмыслица жизни, пророки выступали со своим парадоксальным благовестием: Хотя Бог и пребывает вне мира, погруженного в стихию зла, в то же время. Он таинственным образом присутствует в нем, исполняя в земной истории Свою волю. Пророки VIII столетия: Амос и Осия, Михей и Исайя, призывая людей прислушаться к шагам Ягве в истории, сами целиком находились под впечатлением открывшейся им реальности Богоприсутствия. В их видении частности отступали на задний план перед лицом этой священной тайны. Конечное торжество «Суда», или полноты правды Господней, было для них настолько неоспоримым, что все временные промедления становились несущественными. Еще не наступило то время, когда перед учителями Израиля во всей мучительности встанет вопрос о зле и страдании. Такие монолитные и цельные натуры, как Исайя, были еще настолько устремлены к единой, дарованной им истине, что даже загадка посмертной участи человека не тревожила их. Вера поглощала все их существо, иным, необъяснимым путем разрешая вопросы, которые рождаются в тревожном и расколотом сознании.

Исайе не нужны были ошеломляющие знамения; он и без них читал в событиях, как в книге. Бедствия Израиля были в его глазах неизбежным следствием падения и отступничества, когда же в час испытания святой град был все-таки спасен, это явилось лишь подтверждением его веры в сохранение Остатка.

Библейское сказание об ангеле, поражающем тысячи ассирийцев, — лишь эпическая форма, в которую пророки облекали веру в знаменательность события. Для обычного же наблюдателя все выглядело гораздо прозаичнее. Правда, избавление Иерусалима на какое-то время вызвало взрыв энтузиазма, но он быстро остывал. Народ ожидал чего-то большего: триумфов и новых чудесных вмешательств Ягве. Массы, как правило, ищут явных и осязаемых знамений, поэтому их так легко увлекали и увлекают лжепророки. Зримое могущество Бога или государства, полководца или императора во все века вызывало восторженное преклонение. Бог, который действительно ходил бы ночью по вражескому стану, поражая неверных направо и налево, обладает для многих гораздо большей притягательностью, чем Бог, распятый на кресте…

После ухода ассирийцев современники Исайи, вероятно, прониклись надеждой, что Ягве даст наконец последний бой Ассуру. Но скоро им стало ясно, что ангел Господень не довел расправу до конца. Мало того, что Синахериб на несколько лет пережил Езекию, но и смерть ассирийца от руки заговорщиков, казалось, совсем не отразилась на мощи его империи. Скорее, наоборот, царствование его сына Асаргаддона стало апогеем могущества Ниневии. Когда Исайя выносил ей приговор, он не назначал никаких сроков, народ же Иудеи убеждался, что новому властителю Ассура сопутствуют успехи и удачи. Это приводило в смущение и сеяло соблазн. Невольно думалось, что какие-то непонятные силы содействуют тиранам.