Александр Лернет-Холенья - Пилат
И когда повели Его, то, захвативши некоего Симона Киринеянина, шедшего с поля, возложили на него крест, чтобы нес за Иисусом.
И шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем. Иисус же, обратившись к ним, сказал: дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших; ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!» И тогда начнут говорить горам: «падите на нас!» и холмам: «покройте нас!» Ибо, если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет?
Вели с Ним на смерть и двух злодеев.
И когда пришли на место, называемое Лобное, там распяли Его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону. Иисус же говорил: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают. И делили одежды Его, бросая жребий. И стоял народ и смотрел. Насмехались же вместе с ними и начальники, говоря: других спасал, пусть спасет Себя Самого, если Он Христос, избранный Божий. Также и воины ругались над Ним, подходя и поднося Ему уксус и говоря: если Ты Царь Иудейский, спаси Себя Самого. И была над Ним надпись, написанная словами Греческими, Римскими и Еврейскими: Сей есть Царь Иудейский.
Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли; а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю.
Было же около шестого часу дня, и сделалась тьма по всей земле до часа девятого: и померкло солнце, и завеса в храме раздралась посередине. Иисус, возгласив громким голосом, сказал: Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И сие сказав, испустил дух. Сотник же, видев происходившее, прославил Бога и сказал: истинно Человек Этот был праведник. И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь. Все же, знавшие Его, и женщины, следовавшие за Ним из Галилеи, стояли вдали и смотрели на это.
Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый, не участвовавший в совете и деле их, из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия, пришел к Пилату и просил Тела Иисусова; И сняв Его, обвил плащаницею и положил Его в гробе, высеченном в скале, где еще никто не был положен. День тот был пятница, и наступала суббота. Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось Тело Его; возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди.
Из Пауля Кольца: Эсхатология иудейской общины во времена Нового Завета[8]
Из сочинений Иосифа Флавия мы видим, что период от первого века от Р.Х. до иудейско-римской войны был временем самого сильного брожения и что как раз при жизни Христа снова и снова возникали мессианские волнения. Как ни верили в мессию, как ни считали, что он почти стоит у дверей, все же «Древности» (ХYII, 45) доказывают: фарисеи пытались вовлечь евнуха Багоаса в тайный заговор против Ирода Великого, пообещав, что он, евнух, будет отцом и благодетелем тех, кто будет провозглашен ими, фарисеями, царем; и этот царь все возьмет под свою власть. Иосиф сообщает, что любимым чтением в его время был Даниил, и он сам очень хвалит книгу пророка Даниила. Согласно книге Иосифа об Иудейской войне (1, 304), Ирод вел тяжелую войну в Галилее против «разбойников», которые в Ваал-Гамоне, возле Генисаретского озера прятались в совершенно недоступных пещерах и отчаянно сопротивлялись поработителям; с полным основанием полагают, что этими «разбойниками» были религиозно настроенные местные племена, мессианские патриоты. Вскоре после смерти Ирода появился иудей, сын Хизкии; как и его отец, он был ярым противником римского господства; он овладел главным городом Галилеи — Циппорой и, как сообщается, стремился занять царский трон («Иудейская война», II, 56, далее «Древности», XVII, 271 и Деяния святых, 5, 37). С другой стороны, Иосиф рассказывает, что в связи с переписью населения этот галилейский иудей, вместе с фарисеем Садоком провоцировал иудеев к отделению; он объявил грехом и позором то, что они платят подати римлянам и кроме Бога признают смертных в качестве своих повелителей; теперь, заявлял он, представился случай обеспечить себе спокойствие, безопасность и, кроме того, — славу. С этими намерениями он учреждает секту, которая не имеет ничего общего с другими сектами («Иудейская война», II,118, см. 11,433 и «Древности» XVIII, 4). Эта секта, согласно «Древностям» XVII, 23, наряду с тремя существующими школами (фарисеев, саддукеев, ессеев) возникает как новая и намерена объединять людей, которые хотят стать свободными и только Бога считают своим царем, и не признают господства одних людей над другими. Следует понимать, что речь идет о зелотах, чья программа гласит: долой римскую власть, уничтожение господства человека над человеком, только один Бог есть царь, пусть господствует Его закон! От остальных зелоты отличаются тем, что не ждут спокойно, когда пробьет час и появится Бог, они хотят сами приблизить этот час, упрекают народ Иудеи за бездействие (XVI 11,5), потому что Бог только тогда будет готов помочь ему, если он сам начнет осуществлять свои решения. В Самарии, во времена Пилата народ подбивал один человек, «который ни во что не ставил ложь» (XVIII, 85). Между тем, «освободители» выступали под маской эсхатологических «проповедников». Под этой маской выступали и многие провокаторы и обманщики, которые под видом божественных посланий и побуждений, распространяли призывы к преобразованиям и восстаниям и подталкивали народ к безумию, так что многие бежали с ними в пустыню, чтобы там увидеть воочию чудесные знаки скорого освобождения. («Иудейская война», II, 259 и «Древности», XX, 167). То, что римские наместники были вынуждены выступать против нарушителей спокойствия, доказывает, что народ слушал этих проповедников и что их призыв был направлен непосредственно против римского господства. А то, что иудеев сильнее всего побуждало к войне, было, согласно Иосифу, («Иудейская война», VI, 312) двусмысленное указание оракула, найденное им в Писаниях, что именно в это время один из них получит мировое господство. В начале восстания появляется галилеянин по имени Менаим, сын раннее названного иудея и внук Хизкия; он въезжает в Иерусалим как царь, но его убивают («Иудейская война», II, 433; в конце Менаим появляется среди других пророков, и его имя становится одним из имен мессии). Во время самой осады Иерусалима иудеи всегда думали, что помощь вот-вот придет, и свирепые вожди военной партии засылали пророков в народ, чтобы держать его в опьянении своей веры и надежды («Иудейская война», VI, 286). И этот мессианский военный фанатизм в конце концов вверг Иерусалим и храм в пламя разрушения.
Из «иудейского лексикона», обоснованного д-ром Георгом Герлицем и д-ром Бруно Киршнером.[9]
АМЕССИЯ. Вера в мессию имеет двойной смысл, относящийся как к изображению иудейского будущего, так и к прошлому состоянию человечества. Мессия (на ивр. «машиах») означает помазанник (отсюда греческое «Христос») и первоначально было обозначением Израильского царя; но так же называли священника высокого ранга. Исайя — превратный толкователь — называет Кира помазанником Божьим, и в псалме 105,15 указаны помазанники Божьи наряду с его проповедниками, как находящиеся под особой защитой Бога.
Там же появляется «мессия» как родовое обозначение поставленного Богом властителя народа, светского или священнического, или, как в случае с Киром, того, кто должен, как инструмент Бога, спасти народ, и кроме того, как обозначение языческого царя. Кроме этих представлений о мессии, было и другое, которое со времен древних пророков стало обозначением глубокой религиозной надежды. По этому представлению, мессия является образом идеального царя из рода Давида (Машиах бен-Давид). Романтический взгляд в прошлое, на величайшего национального вождя, который объединил Израиль, поднял его до величайшего могущества, совершал победоносные походы, мягко и справедливо управлял своим народом, — этот взгляд объединился со страстной верой в то, что такое время национального величия когда-либо снова придет на смену всем тяготам вражеского угнетения, всей грязи грехов и пороков; и в той степени, в какой подобные религиозно-национальные надежды вплетены в первоначальную и универсальную широту в библейской религии, вера в мессию стала выражением набожности, обращенной ко всему человечеству. Со времен пророков она в течение всей израильско-иудаистской истории образует одну из важнейших частей религиозной убежденности. Маймонид включил эту веру (как двенадцатую) в свои тринадцать заповедей; сильнейшие потрясения, которые все еврейство когда-либо пережило, нашли свой выход. Христианство в основном зиждется на этих заповедях; и когда эмансипированное еврейство стремилось преобразовать очень старое учение раввинов в либеральное, то традиционные формы мессианской веры изменились; однако, из его «сущности» по-прежнему пытались сделать одну из важнейших опор нового учения. Во всяком случае, Хиллель со своим толкованием пророчеств мессии, обращаясь к уже явленной личности, а именно Иудейскому царю Хизкию, не создает новой школы.
