Олеся Николаева - Православие и свобода
Существуют две степени феноменологической редукции: эго поднимается над миром пространственно-временных связей и созерцает «мир идей» (Платон), «идеальное бытие смыслов» (Гуссерль). Это было известно как языческому античному миру, так и новой философии («трансцендентальная сфера» Канта). Однако существует вторая, и последняя, − абсолютная редукция, или трансцензус, − душа в умной молитве поднимается над всем тварным, над миром идей и сущностей, молитвенно восходя к Богу: воистину остаются только душа и Бог. «Я знаю только Бога и душу, и что ещё? − больше ничего» (блаженный Августин)[181].
«В результате сомнений во всём остаются несомненными только два существа: «я», которое не есть Бог, и Бог, Который не есть «я», «я» как зависимое − и Бог как независимое»[182].
Воля человеческая и воля Божия
Основной проблемой свободы является вопрос о взаимоотношении человеческой воли с волей Божией. Если воля Божия состоит в спасении человека, а Сам Бог всемогущ, всеведущ и всеблаг, как совместить с этим человеческую свободу, дающую человеку возможность отвергнуть Бога и совершить зло? Ведь если человек столь трагически свободен в своём самоопределении, вплоть до свободы выбрать смерть и зло, а Бог только вынужден добровольно терпеть и попускать это зло в мире, − где же Его всеблагость и всемогущество? Коль скоро человек «обречён» Богом на свободу, потенциально заключающую в себя возможность творить зло, а Бог не препятствует человеческому безумному выбору, Божественное всемогущество оказывается под вопросом. А если свобода человека относительна и иллюзорна, и Бог Сам творит или позволяет твориться злу, что происходит с Божественной всеблагостью? Здесь человек оказывается пред выбором: либо Бог всемогущ, но не всеблаг, либо Он всеблаг, но не всемогущ.
Рождающееся из этой антиномии противоречие сводится к тому, что свобода Бога ограничена, если не сведена на нет волей человека. Или − наоборот: человек свободен ровно настолько, насколько Бог умаляет по отношению к нему Свою свободу.
«– Если нет Бога, то я − бог… Если Бог есть, то вся воля Его, и без воли Его я не могу. Если нет, то вся воля моя, и я обязан заявить своеволие (говорит Кириллов. − О. Н.).
– Своеволие? А почему обязаны? (спрашивает Пётр Степанович Верховенский. − О. Н.).
– Потому что вся воля стала моя. Неужели никто на всей планете, кончив Бога и уверовав в своеволие, не осмелится заявить своеволие, в самом полном пункте?»[183]
«Всякий, кто хочет главной свободы, тот должен сметь убить себя… Дальше нет свободы… Кто смеет убить себя, тот Бог. Теперь всякий может сделать, что Бога не будет и ничего не будет…»[184].
Действительно, самоубийство − предельный случай отрицания Бога с Его всемогуществом и манифестации человеческого своеволия. Но оно же − и свидетельство помрачения человеческого ума. Недаром герой Достоевского обнаруживает перед самоубийством явные признаки безумия.
Противоположная точка зрения сводится к тому, что человеческая воля полностью определена и ограничена необходимостью (объективными обстоятельствами, судьбой), душевным складом самого человека (например: наследственностью, сексуальностью, нажитыми в процессе жизни комплексами, маниями, фобиями) или самой волей Божией.
Действительно, в Священном Писании есть множество свидетельств неограниченного Божественного произвола. Воистину Бог творит всё, что хочет (Пс. 113, 11; 134, 6), и нет Ему ни преград, ни закона, ни необходимости, ни долженствования. В руке Его и мы и слова наши, и всякое разумение и искусство делания (Прём. 7, 16). Я умерщвляю и оживляю, Я поражаю и Я исцеляю, и никто не избавит от руки Моей (Втор. 32, 39). У Меня отмщение и воздаяние (Втор. 32, 35). И даже в человеках Бог производит и хотение и действие (Флп. 2, 13). Даже помилование − и то зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего. Кого хочет, милует; а кого хочет, ожесточает. Ты скажешь мне: «за что же ещё обвиняет? Ибо кто противостанет воле Его?» (Рим. 9, 16, 18–19).
Казалось бы, о какой свободе человеческой воли может идти речь, если человек всецело зависит от Бога, имеющего власть жизни и смерти (Прём. 16, 13) и распоряжающегося даже «хотениями и действиями» Своих созданий? А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «зачем ты меня сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почётного употребления, а другой для низкого? (Рим. 9, 20–21).
Это может навести на мысль, что человек всецело пребывает во власти произвола своего Создателя: кого Он захочет спасти, того и спасёт, кого захочет погубить, того и погубит. Вот Бог говорит неоднократно: Я ожесточу сердце фараона (ср.: Исх. 4, 21). И стало быть, фараон, ожесточаясь по воле Божией, вроде бы уже и не властен над самим собой. Сам он вроде бы и не повинен в своём грехе, произошедшем по причине этого ожесточения. Значит, фараон несвободен и в таком случае − невиновен. Или Бог возвещает через пророка Иезекииля: и возьму из плоти их сердце каменное, и дам им сердце плотяное (Иез. 11, 19). Из этого как будто следует, что хранить заповеди Бог даёт Своим избранным, которым жалует это плотяное сердце взамен каменного. Но это означает, что и они, эти избранные, не свободны, а предопределены к спасению. Но в чём же тогда достоинство этой «запрограммированной» праведности?
Подобные вопросы часто бывают камнем преткновения в рассуждениях о свободе человека и Божием Промысле. Однако они свидетельствуют о том, что задающий их смешивает разные планы бытия, исчерпывая действия Промысла исключительно сферой временной и земной. Меж тем человеку дано ещё в земной жизни услышать глаголы вечной жизни (Ин. 6, 68), и судьба его в вечности определяется его жизнью во времени. Благой Промысл Божий состоит в том, чтобы спасти каждого человека. Но в воле самого человека принять или отвергнуть своё спасение: Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло…. жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь, дабы жил ты и потомство твоё, любил Господа Бога твоего, слушал глас Его и прилеплялся к Нему (Втор. 30, 15, 19–20).
Бог возвещает Своему созданию через пророка Михея: О, человек! сказано тебе, что − добро и чего требует от тебя Господь: действовать справедливо, любить дела милосердия (Мих. 6, 8). Он взывает к Своему народу через пророка Исаию: Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречётесь и будете упорствовать, то меч пожрёт вас: ибо уста Господни говорят (Ис. 1, 19–20). Он выводит Израиль из земли рабства, кормит небесной манной, даёт заповеди, возвещает ему Свою волю, наконец, посылает ему Своего Сына и на протяжении всего земного пути человека содействует спасению Своего народа… Однако Он никого не привлекает к Себе насильно, ни на кого не накладывает бремя рабства, не переламывет ничью волю. Человек остаётся свободным: он до последнего издыхания волен принять замысел Божий о себе или отвергнуть. И тогда Бог волен воздать каждому по делам его: тем, которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и бессмертия, − жизнь вечную; а тем, которые упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, − ярость и гнев (Рим. 2, 6–8).
Итак, Господь всё даёт человеку для его спасения, ведёт его к жизни вечной такими путями, на которых всё, что ни случилось бы с ним, содействовало бы этой благой цели. Однако проявления Промысла Божьего далеко не всегда вписываются в земную логику человеческого разумения. Прежде всего, благость Божия ведёт к покаянию (Рим. 2, 4). Это значит, что человек волен обратить любое зло, совершенное им и попущенное Богом, в покаянный плач. Даже и фараон, видя плоды своего ожесточённого сердца, мог бы положить начало своему исправлению[185]. Мог бы, но так и не покаялся.
Порой одно и то же волеизъявление Божие производит в разных людях разные действия, и это зависит уже исключительно от их воли. Земля, пившая многократно сходящий на неё дождь и произращающая злак, полезный тем, для которых и возделывается, получает благословение от Бога; а производящая терния и волчцы негодна и близка к проклятию, которого конец − сожжение (Евр. 6, 7–8). Так, один и тот же дождь вызывает к жизни благие плоды и сорняки.
Порой человек, привыкший жить по своему «плотскому мудрованию», не знает истинной пользы своей. То, что представляется ему крахом его земных попечений, может оказаться величайшим благом для его «внутреннего» человека. И напротив, земная удача может послужить ему соблазном, подталкивающим к гибели. Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, а душе своей повредит? или какой выкуп даст человек за душу свою? (Мф. 16, 26).
