Иисус, которого я не знал - Янси Филип
В юности первый «официальный» поступок Иисуса, когда он ушел в пустыню, чтобы встретиться с обвинителем лицом к лицу, предоставил ему возможность адресовать к кому–либо эти проблемы. Сам сатана искушал Сына Божьего нарушить правила и пойти по более простому пути ошеломления людей своим сиянием.
На кон на песчаных равнинах Палестины было поставлено больше, чем просто характер Иисуса; человеческая история висела на волоске.
Когда Джон Мильтон написал продолжение своей поэмы «Потерянный рай», он сделал именно Искушение, а не распятие переломным в стремлении Иисуса завладеть миром. В Саду мужчина и женщина пережили грехопадение, соблазнившись на обещания сатаны поднять их над тем положением, которое им определено. Тысячи лет спустя другой представитель — Второй Адам, по словам Павла — сталкивается с подобной проверкой, однако любопытно вывернутой наизнанку. «Можешь ли быть подобным Богу?» — спросил Змей в Эдеме; «Можешь ли во истину быть человеком?» — спросил искуситель в пустыне.
Когда я читаю историю искушения Иисуса дьяволом, мне приходит в голову, что, при отсутствии свидетелей, все известные нам подробности должны исходить от самого Иисуса. По какой–то причине Иисус чувствовал себя обязанным открыть своим ученикам этот момент борьбы и человеческой слабости. Я полагаю, что искушение было неподдельным противоречием, а не ролью, которую разыгрывал Иисус по заранее подготовленному сценарию. Тот же самый искуситель, который нашел уязвимое место в Адаме и Еве, рассчитал свой выпад против Иисуса с чрезвычайной тщательностью.
У Луки происходящее имеет оттенок невысказанной до конца драмы. «Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню. Там сорок дней он был искушаем от диавола и ничего не ел в эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал». Подобно воинам, вышедшим на поединок, два вселенских гиганта сошлись на пустынной сцене. Один, только начавший свою миссию на вражеской территории, пришел в ужасно ослабленное состояние. Другой, уверенный в себе и чувствующий себя как дома, завладел инициативой.
Мне не дают покоя некоторые подробности Искушения. Сатана соблазнял Иисуса превратить камень в хлеб, предлагал ему все царства Вселенной, побуждал его броситься с высокого купола, чтобы проверить заповедь Господа о неприкосновенности Иисуса. Где же зло в этих просьбах? Три искушения кажутся чем–то вроде прерогатив Иисуса, очень характерные черты ожидаются в Мессии. Почему бы Иисусу не увеличить количество хлебов до пяти тысяч, это была бы гораздо более впечатляющая демонстрация. Он мог бы также преодолеть смерть и воскреснуть, чтобы стать Царем Царей. Три искушения не кажутся несущими зло сами по себе — и все же совершенно ясно, что в пустыне произошло что–то кардинально важное.
Английский поэт Жерар Мэнли Хопкинс представляет Искушение как нечто похожее на ознакомительную встречу между Иисусом и сатаной. Сбитый с толка темным покровом Воплощения, сатана не был в точности уверен, был ли Иисус обыкновенным человеком, или явлением Бога человеку, или ангелом с ограниченной властью, как он сам. Он провоцировал Иисуса на то, чтобы тот сотворил чудеса, с той лишь целью, чтобы разведать, насколько силен его противник. Мартин Лютер, рассуждая о том, что в течение всей своей жизни Иисус «вел себя скромно, общался с грешными мужчинами и женщинами и, в конечном итоге, его никто не воспринимал всерьез», в связи с чем «дьявол не заметил и не узнал его. Ибо взор дьявола направлен вдаль; он ищет только чего–то большого и выдающегося и входит в него; он не смотрит вниз, себе под ноги».
В евангельских текстах участники этого поединка относятся друг к другу с некоторым осторожным уважением, словно два боксера, кружащиеся на ринге. Для Иисуса труднее всего было не поддаться искушению сразу. Почему бы просто не уничтожить искусителя, избавив человеческую историю от злодеяний? Иисус на это не пошел.
Со своей стороны, сатана предложил сделку: его отказ от власти над миром в обмен на удовольствие ощущать свое превосходство над Сыном Божиим. Хотя сатана сам предложил эти испытания, в конце концов, он же их и не выдержал. В двух испытаниях он просто попросил у Иисуса доказательств его личности; в третьем он требовал поклонения, на которое Бог никогда не согласится.
Искушение разоблачило сатану, в то время как Бог остался под маской. «Если ты Бог, — сказал сатана, — тогда порази меня. Поступи так, как поступил бы Бог». Иисус ответил: «Только Бог принимает подобные решения, и посему я ничего не сделаю по твоей команде».
В легких фильмах Вима Вендера об ангелах («Крылья желания»; «Даль близка»), небесные создания болтают друг с другом с детской наивностью о том, на что это должно быть похоже: пить кофе, переваривать пищу, ощущать тепло и боль, чувствовать, как двигается твой скелет при ходьбе, чувствовать прикосновение другого человеческого существа, восклицать «аи!» и «ой!», поскольку не все известно заранее, жить минутами и часами и таким образом столкнуться с понятием «теперь», вместо простого и понятного «вечность». В возрасте тридцати или тридцати с небольшим лет впервые выйдя на поединок с сатаной в пустыне, Иисус уже ощутил все эти «преимущества» человеческого бытия. Он уютно чувствовал себя в своей оболочке из кожи.
Когда я оглядываюсь на три искушения, я вижу, что сатана предложил соблазнительный прогресс. Его искушения были обращены к доброму началу человеческого существа, а не к злому: вкушать хлеб, не будучи подверженным строгим законам голода и земледельческого труда, рисковать, не подвергаясь настоящей опасности, наслаждаться славой и силой, и, в перспективе, не оказаться в горьком одиночестве — одним словом, нести корону, а не крест. (Искушение, которое выдержал Иисус, до сих пор является объектом вожделения многих из нас, его последователей.)
Апокрифические Евангелия, признанные церковью ложными, выдвигают предположение, что было бы, если бы Иисус не устоял перед искушениями сатаны. Эти фантастические сочинения изображают младенца–Иисуса, делающего из глины воробьев, которых он мог оживить дыханием, и бросающего сушеную рыбу в воду, чтобы посмотреть, как она чудесным образом поплывет. Он превращал своих товарищей по детским играм в козлов, чтобы проучить их, и делал людей слепыми и глухими просто ради удовольствия их вылечить. Апокрифические Евангелия второго века нашей эры являются предшественниками современных комиксов. Их ценность заключается в том контрасте, который они образуют по отношению к настоящим Евангелиям, изображающим Мессию, который не использует чудодейственную силу для своей выгоды. Начиная с Искушений, Иисус выказал нежелание брать в руки бразды правления миром.
Малкольм Магериг во время съемок документального фильма в Израиле неожиданно для себя задумался над Искушением:
Как раз в самый подходящий момент для съемок, когда тени были достаточно длинными и свет не слишком слабым, я случайно заметил невдалеке целое поле камней, одинаковых и необычайно похожих на буханки хлеба, коричневые и хорошо пропеченные. Как легко было бы Иисусу превратить эти каменные хлебы в съедобные, как, позднее, он превратил воду в вино на свадебном празднестве! Да, в конце концов, почему бы и нет? Римские власти раздавали бесплатный хлеб, чтобы поддержать авторитет империи Кесаря, и Иисус мог делать то же самое для поддержания своего авторитета… Иисус мог по мановению руки сделать так, чтобы основой христианского мира стали не четыре сомнительных Евангелия и не потерпевший поражение человек, прибитый к кресту, а принципы тщательного социально–экономическое планирования. Любая утопия могла обратиться в реальность, любая надежда могла сбыться и любой сон стать явью. Каким благодетелем стал бы Иисус тогда. Ему бы в равной степени рукоплескала Лондонская Школа Экономки и Гарвардская Школа Бизнеса; статуя на Парламент Сквер, и еще большая на Капитолийском Холме, и на Ред Сквер… Вместо этого, он отверг такую возможность, сказав, что следует поклоняться только Богу.
