Николай Медведев - Бог и человек по богословию В. Н. Лосского
Прот. С. Н. Булгаков мыслит Софию — Премудрость Божию — как органическое единство творения, как организм идей, в котором содержатся идейные семена всех вещей. В ней — корень их бытия, а без них и вне их не существует ничего. София — Премудрость Божия — присутствует в мире, как его основа. Она трансцендентна миру потому, что мир весь во времени и становлении, а София — выше времени и всякого процесса. Но, ее нельзя отделить от мира, а, тем более ему противопоставить, ибо, вне СоЉии мира не существует.
[189]Как энтелехия мира, в своем космическом лике София есть мировая душа, в том смысле, сто она есть начало, связующее и организующее мировую множественность. Нельзя мыслить Софию, «Идею» Божию, только как идеальное представление. СоФия обладает личностью и ликом и, даже, может быть названа богословским термином «ипостась», которая, конечно, отличается от ипостасей Святой Троицы и потому не превращает триипостастность в четвероипостастность, Троицу в че- тверицу. Но, она является началом новой, тварной многоиспостастно- сти. Сама она находится вне Божественного мира и не входит в его абсолютную полноту. Вместе с тем, она есть цельный умопостигаемый мир. Зарождение мира в Софии есть действие всей Святой Троицы[190]
Священник П. Флоренский представляет Софию, как великий корень целокупной твари, то есть, как всецелостное творение, корень, которым творение уходит во внутреннюю жизнь Святой Троицы и через который она получает себе Жизнь Вечную от Единого Источника Жизни. София есть первозданное единство твари, творческая любовь Божия, которая «излилась в сердца наши Духом Святым, данным нам» /Рим.5,5/. В отношении к творению София есть Ангел–Хранитель творения, идеальная личность мира. По отношению к твари, она есть образующий разум, по отношению к Самому Божественному Разуму она есть Его образуемое, вечно творимое Отцом через Сына и завершаемое Духом Святым. Бог являет Софию в бытии тварном. Как вечное отражение Божественного Логоса, София не имеет своего бытия и рассыпается в дробности идей о твари. Только отражая в себе Божественный Логос, она получает творческую силу. Единая в Боге, она множественная в твари.[191]
Итак, у всех авторов Премудрость Божия, носящая обычно иш София, как онтологически существующая, мыслится лишь как отблеск Творца. Она носит на себе Его лик и, тем самым, в сфере богопознания осознается, как бы адекватной Ему. Но, сама по себе, как существующая лишь в мире, она может быть представлена лишь как нечто отличающееся от Бога, как нечто «иное», как основа мира, становящегося во времени, как конкретное осуществление мысли Божией о мире.
Хотя проблема софиологии, представляя собой ограниченную область спекулятивного мышления, не привлекала большого числа сторонников, оставаясь в сфере узко академических интересов, Владимир Лосский и Святейший Патриарх Сергий сочли необходимым отреагировать на учение о Софии прот. С. Булгакова.
В своем указе по поводу учения вышеназванного богослова, Святейший Патриарх Сергий противопоставляет в этом смысле христианское богословие доктринам гностиков: «Приходя к христианству с остатками языческой философии, гностики не могли не столкнуться с церковным учением. Верная апостольскому слову — Бога никто не видел никогда, Церковь не требовала: покажи нам Отца, чтобы познать Его нашим земным познанием. Слава Божия в том, что Он есть Бог неизреченен, невидим и непостижим /евхаристическая молитва литургии св. Иоанна Златоуста/. Откровение о Небесном Отце нельзя низводить на уровень обычной любознательности, тем паче — бесцеремонно переправлять его, мешая пшеницу с плевелами. Для верующего — это святыня, к которой приблизиться можно, только иззув сапоги /Исх.3,5/, очистив себя не только от греха, но и. от всяких чувственных, вещественных образов /“ неприступный мрак в видении» /. Гностики же искали философского познания, а, так как, откровенное учение о Боге непостижимом не давало конкретного материала для их Философских построений, то, недостающее заполняли воображением, придавая невидимому, безобразному бытию воображаемые чувственные образы».[192]
Здесь Святейший Патриарх Сергий защищает глубину тайноведения, в традиции свв. Григория Нисского, Дионисия Ареопагита и других христианских мистиков.
В этом споре Святейшего Патриарха против софиологии протоиерея С. Булгакова, В. Лосский поддерживает позицию первого и видит главный камень преткновения в различии между природою и личностью в Боге.[193]
Естественно, задача богослова не сводится только к чисто отрицательным положениям перед лицом тайн Откровения. Ум, восходящий к созерцанию тайны, находит верные выражения, которые служат путеводными вехами, чтобы возводить других к тому же созерцанию, отстраняя все, что может явиться препятствием на этом пути. Догматическое заблуждение чаще всего состоит в ложном синтезе, в некотором изначальном смешении; и, наоборот, христианские догматы представляются чаще всего в виде различений. Патриарх Сергий следующим образом выражает это различие природы и личности /ипостаси/ в сотворенных существах: «Высшим отличием человека в земном мире является его ипостась, то есть, самосознание. Человек не только живет, но, и сознает, что живет и для чего, и, при этом, сознает и принадлежащими ему, своими, все части свои и все их переживания.
Думает не “ телу больно» а “ мне больно» не “ душа моя любит» а, “ я люблю» и т. д. Но, также человек освещает своим самосознанием и присваивает себе, считает своим и свой дух, почему и говорит не только “ мое тело» ‚ “ моя душа» но и “ мой ум» или, как Апостол: ваши дух, душа и тело /1 Сол.5,23/. Это свидетельствует, что ипостась /самосознание/ и дух не одно и то же: что, не говоря уже о человеке, существе полудуховном и полутелесном, но, и о чистом духе /каковы ангелы/, можно различать, с одной стороны, — ипостась — самосознание, а, с другой — духовную природу, так сказать, предмет их самосознания».[194]
Это различение — основоположное для христианской антропологии — является также необходимым для богословия в области вопросов о Святой Троице и Церкви.
По В. Лосскому, богословская мысль, наделяющая природу ипо- стасным, личным, началом, — как в софиологии о. Сергия Булгакова, — растворяет человеческие личности с их свободой по отношению к Богу и к миру в космическом процессе возвращения тварной Софии к Богу. Однако, это не должно означать того крайнего мнения, родившегося в персоналистской экзистенциальной философии, утверждающей полную сепаративность человеческих личностей от общей природы. «Не следует, — пишет В.Јїосский, — ни отождествлять, ни отделять личность от природы, но, в согласии с догматом веры, утверждающим неизглаголан- ное различие трех Лиц и единой Природы в Боге, надо находить то же таинственное различие и в существах, созданных по образу Божию. Тозь- ко на этой основе можно найти верило формулировку учения о Церкви и мире».[195]
Заканчивая неполный обзор взглядов в учении о Софии, необходимо подчеркнуть еще раз, что основной тезис проповеди св. апостола Павла, — что вера утверждается не на мудрости человеческой, но на силе Божией /1 Кор.2,5/, — является исходным импульсом русской религиозной мысли, находившей для себя во все времена силу обновлэ- ния и жизни не в остроте искусственно поставленных вопросов, а в благодатном совершении спасительной миссии Церкви через внутреннее воспитание благочестия ее членов.
§ 3. О НЕТВАРНЫХ ЭНЕРГИЯХ.
«Троичное богословие есть богословие соединения, богословие мистическое, которое требует опыта и предполагает путь постепенных изменений тварной природы, все более и более глубокое общение человеческой личности с Богом — Троицей».[196]
Свою главу о нетварных энергиях в курсе «Мистического богословия» Владимир Лосский начинает словами: «Откровение о Боге — Троице — Отце, и Сыне, и Святом Духе, есть основа всякого христианского богословия; оно — “ само Богословие» в том значении, какое греческие отцы придавали этому слову, обозначавшему для них, чаще всего, Троичную Тайну, открытую Церкви».[197] Это — не только основа, но, и высшая цель богословия, ибо, по мысли Евагрия Понтий- ского, которую разовьет св. Максим Исповедник, познать тайну Святой Троицы в ее полноте — значит войти в совершенное соединение с Богом, достичь обожения своего существа, то есть, войти в Божественную жизнь, в саму жизнь Пресвятой Троицы, и стать, по апостолу Петру, «причастниками Божественного естества», θείας κοινωνοί φύσεως /П Петр 1,4/.[198]
Вместе с Владимиром Лосским, мы должны только признать, что, после таких слов апостола Петра не остается никакого сомнения в возможности реального соединения с Богом: оно нам обещано и возвещено как конечная цель, как блаженство будущего века. «Было бы наивно и нечестиво, — имея в виду divinae consortes natures, — говорит В. Лосский, — видеть здесь только фигуральное выражение, метафору. Ведь пытаться устранять трудности, лишая собственного смысла те слова Откровения, которые могли бы противоречить нашему образу мыслей, и не согласоваться с тем, что нам кажется подходящим, применительно к Богу, значило бы применять слишком уж простой экзегетический метод. Однако, совершенно законно пытаться определить смысл какого‑нибудь выражения, которое, как нам кажется, противоречит другим свидетельствам Священного Писания и предания отцов об абсолютной несообщаемости Божественного Существа».[199]
