Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
Не по мнозе же времени пакы въстает млъва. Ненавидяй добра врагъ, не могый тръпети яже от преподобнаго блистающу зарю, зря себе уничиждаема от преподобного, и в помыслъ вложи яко не хотети Сергиева старейшиньства. Въ единъ же убо от дний, дневи сущу суботе, и вечерню пояху; игуменъ же Сергие бе въ олтари, облеченъ въ священничьскую одежду. Стефанъ же, брат его, на левом стоаше клиросе, и въпроси канонарха: «Кто ти дастъ книгу сию?» Кононархъ же отвеща: «Игуменъ дастъ ми ю». И рече: «Кто есть игуменъ на месте семь: не аз ли прежде седох на месте сем?» И ина некаа изрекъ, их же не лепо бе. И то слышавъ святый въ олтари сый, не рече ничто же. И егда изыдоша из церкви, святый не въниде в келию, но абие изшед из монастыря, никому же ведущу, и устремися единъ путемь, ведущим на Кинелу. И тако приспе нощь, и тому на пустыни спящу; заутра же въставъ, иде в путь свой, и прииде в монастырь иже на Махрище. И проси у Стефана, сущу тому того монастыря некоего брата, могущи сказати ему места пустыннаа. Иже и многа места объшедше, последи же приидоста и обретоша место красно зело, имуще и реку близ, именем Кержачь, иде же ныне монастырь стоит честное Благовещение Пречистыа Владычица наша Богородица.
Сергия хватились и не нашли его. Тревога охватила всех (ужасошася зело). Случай был из ряду вон выходящий и, главное, необъяснимый. И так как не бо тръпяще таковаго пастыря разлучитися, разослали монахов искать Сергия. Один из них направился к Стефану на Махрище, чтобы узнать, не известно ли тому что–нибудь о Сергии. Стефан рассказал, что Сергий отправился в далекую пустынь, намереваясь построить монастырь. Посланец, услышав это, обрадовался, и первым его побуждением было идти на розыски преподобного, но чувство долга подсказало ему, что все–таки прежде всего надо вернуться в монастырь и утешить братию в ее скорби по поводу исчезновения Сергия. Узнав весть о нем, все радовались, и вскоре по двое — по трое, а иногда и больше, начали приходить к Сергию.
Возникает вопрос — был ли этот уход проявлением слабости Сергия, некиим духовным смятением, вынудившим его бежать из своего монастыря, не оценив все последствия этого поступка? Конечно, чувство обиды на брата, человека с трудным характером, отношения с которым и ранее у Сергия были сложными, к тому же и знание о несогласиях среди братии, вероятно, имели место и могли подтолкнуть Сергия к необдуманному поступку. Могли, — но это не значит, что подтолкнули. Нетрудно заметить, что в жизни Сергия были и другие «необдуманные» поступки, те уступки, которые, согласно логике мира сего и на поверхностный взгляд, могли казаться необъяснимыми или — в крайнем случае — объясняться исключительно смирением и нежеланием потакать «ненавистной розни». Можно пытаться объяснить эти случаи так или иначе или оставаться в сознании их необъяснимости, и едва ли целесообразно в подобных ситуациях искать аналитический способ выяснения, «как это было на самом деле». Во всяком случае сам Сергий имел терпение, выдержку и мудрость не любопытствовать о том, что касалось его лично, и умел ждать, полагаясь на Божью волю и Божий замысел. Он не хотел даже пытаться покинуть тот уровень, где есть необъяснимое. Вера поддерживала его и смиряла с присутствием в мире и в жизни необъяснимого. В данном же случае имеет смысл обратить внимание на более общую закономерность, отмечаемую и у некоторых других людей, чей духовный масштаб соотносим с сергиевым: какой бы ни была реакция Сергия на внешний импульс и в какую сложную, сразу же не решаемую ситуацию этот импульс ни ставил его, — ответ Сергия всегда оказывался если даже и не лучшим, то все–таки хорошим, правильным, не отклоняющим его от цели, соответствующей Божьему замыслу о нем, хотя и меняющим конкретный путь к этой цели. Он был любимец Божий. В доме Отца Моего обителей много (Ио. 14, 2), но и много возможностей, решений, путей, потому что царство Его — царство Свободы, и, веря в Бога, Сергий как бы догадывался, что Бог распорядится этой свободой в отношении него так, как надо, ибо вера Сергия была надежным залогом. В таких случаях иногда кажется, что геометрия того пространства, в котором происходило Богообщение Сергия, была устроена таким чудесным образом, что любой шаг — к благу. И это действительно так, но с одной поправкой — в это пространство войти может не каждый: Сергий был удостоен вхождения в него, а там соотношение причин и следствий было совсем иным (можно сказать — во многом противоположным), нежели в мире сем с его несвободой и обремененностью грехом. Понимал ли всё это Епифаний, — едва ли, но все–таки сквозь его текст на той глубине, которая улавливается им изредка, да и то случайно, иногда можно догадаться, что Сергию было дано благодатное знание о смысле этого пространства и о том, как нужно вести себя в нем. Менее всего хочется вникать в то, какого рода это было знание. Вероятно, уместнее говорить о той особого характера религиозной интуиции святого, которой был наделен Сергий или которая была дарована ему. Но обладание такой интуицией едва ли обозначало полную уверенность в том, что надо делать именно то и так, что и как делал Сергий. Вера отнюдь не всегда дает уверенность в своей правоте. Интуиция Сергия скорее облегчала ему вверение себя Богу, отдачу себя на Божью волю.
Оказавшись в далекой киржачской пустыни, Сергий не стал терять время даром. Прежде всего он поставил кельи, «в них покой приимати от великаго труда» (то, что поставлена была не одна келья, доказывает, что Сергий замышлял остаться здесь надолго, если не навсегда, и можно думать, что идею общежительности он не оставил). Двое учеников были посланы к митрополиту Алексию просить его благословения на основание церкви. Благословение было получено, и строительство церкви было начато. Но сначала была молитва, в которой Сергий просил благословить место, которое благослови създатися въ славу Твою, в похвалу же и честь Пречистыя Ти Матере […]. Работа шла успешно — тем более что помогали и иноки и миряне — одни строили кельи, другие — монастырские службы. Иногда приходили к нему князья и бояре и давали много серебра. По благодати Божьей и церковь была сооружена в короткий срок, и многочисленная братия собралась вокруг Сергия и тут.
Но всё это не решало вопроса о Сергии для монахов Троицы. Оставшись без него, не тръпяще надлъзе духовного си учителя разлучение и любовию велиею разгоревшеся, они пошли в город к митрополиту Алексию и стали жаловаться на свою участь — остались они одни, как овцы без пастыря; святое, Богом собранное братство не может вынести разлуки с Сергием, и многие уходят к нему и главное — и мы убо не тръпим надлъзе не насыщатися святого его зрения и как вывод из этого — вели ему пакы възвратumися въ свой ему монастырь, да не до конца болезнуеми за нь.
Митрополит немедля посылает к Сергию двух архимандритов, Герасима и Павла, передавая с ними некоторые поучения из Писания: тъй бо яко отець учааше и яко сына наказааше. Алексий был мудр, опытен и искушен в ведении человеческой души. Знал он и Сергия и начал свое наставление не с уговоров, а с похвалы — он узнал про жизнь Сергия в дальней пустыни и что имя его прославляется и там, но воздвижения церкви и собрания братии для Сергия уже достаточно, и поэтому нужно выбрать наиболее преуспевшего в добродетелях ученика и поставить его настоятелем монастыря вместо себя. Знал митрополит и то, что заставит Сергия вернуться в Троицу:
Сам же пакы възвратися в монастырь святыа Троица, яко да не надлъзе братиа, скрьбяще о разлучении святого ти преподобиа, от монастыря разлучатся.
И в помощь Сергию:
А иже досаду тебе творящихъ изведу вънъ из монастыря, яко да не будет ту никого же, пакость творящаго ти; но токмо не преслушай нас. Милость же Божиа и наше благословение всегда да есть с тобою.
И Сергий — посланцам митрополита:
Вся от твоих устъ, яко от Христовых устъ, прииму с радостию и ни в чем же преслушаю тя.
Когда митрополиту донесли о решении преподобного, он зело възвеселися съвръшенному его послушанию и вскоре послал освятить поставленную Сергием церковь в честь Благовещения Пречистой Богородицы (иже и до ныне стоит благодатию Христовою, — замечает Епифаний). Сергий же отправил к митрополиту своего ученика Романа, который и был благословлен на священничество и игуменство в новооснованном монастыре. Сергий же вернулся в Троицу.
Встречен был Сергий с превеликой радостью. Вся братия вышла навстречу ему, его же и видевше мняху, яко второе солнце возсиавше […] И бяше чюдно зрение и умилениа достойно: ови убо бяху руце отцу лобызающе, инии же нозе, овии же ризъ касающеся целовааху, инии же предтекуще толико от желаниа хотяще зрети на нь. Духом радовался и Сергий, увидев вместе своих детей.
