Исраэль Шамир - Каббала власти
«Все проблемы — из-за проклятых поселенцев! — выкрикнул хороший израильтянин Ури, защищавший от головорезов наш правый фланг. — Без них мы бы жили в мире. Мы бы могли приехать в Ясуф с паспортами, как туристы. Это всё они, поселенцы».
Это и правда было нетрудно — даже естественно — ненавидеть этих злобных молодых людей, которые уничтожают посадки и морят голодом целые деревни. Это конкретное поселение известно как оплот каханистов — или, как назвал их покойный профессор Лейбович, иудео-нацистов. Они праздновали убийство премьер-министра Рабина, они боготворили Баруха Гольдштейна, массового убийцу из Бруклина, они опубликовали запрещённую книгу рабби Альбо, открыто провозглашающую религиозным долгом еврея истребление гоев. Они несли в себе столько зла, что возненавидеть их и согласиться с Ури не составляло никакого труда.
Но при взгляде в пустые лица солдат меня посетило воспоминание из детства. Бандиты никогда не грабят прохожих собственноручно — они посылают вперёд себя маленького ребёнка, который и должен освободить вас от тяжести кошелька. Если ребёнка оттолкнуть, они обрушатся на вас как груда кирпичей, — что, мол, обижаешь ребёнка. Довольно бессмысленно ненавидеть маленького ребёнка, подосланного взрослыми бандитами.
Эти молодые психи тоже были подосланы более крупными бандитами. Вот почему солдаты и глазом не моргнули, когда поселенцы напали на крестьян. Это было разделение труда: головорезы морили голодом крестьян, армия защищала головорезов, а правительство всё это одобряло. Пока израильская армия сдерживала палестинцев, армия США сдерживала Ирак — единственное государство в регионе, которое могло бы обеспечить политическое равновесие, — а американские дипломаты обладали правом вето в Совете Безопасности. И было ясно, что за ними стоят другие бандиты, самые крупные, которым нет никакого дела до олив, крестьян и солдат. На одном конце командной цепочки был сумасшедший поселенец из Бруклина, вооружённый М-16, на другом — Бронфман и Цукерман, Зульцбергер и Вулфовиц, Фоксман и Фридман.
И где-то посередине находились мы, израильтяне и американские евреи. Мы исправно голосовали и платили налоги, поддерживая таким образом систему, ведь без нашей поддержки Вулфовицу пришлось бы брать Багдад в одиночку, а Бронфману — собственноручно жечь оливы.
Но каждому своё, и всё, что нам оставалось — бороться с нашим непосредственным врагом. Фермеры Ясуфа и их международные защитники, то есть мы, стояли на своём и не сдавались. Появились полицейские и некоторое время совещались о чем-то с поселенцами. Затем к нам подошёл высокий, улыбчивый, коротко-стриженный офицер связи.
«Вы можете собирать оливы, но делайте это на дне долины, чтобы не раздражать поселенцев».
Это была небольшая победа — в сущности, компромисс, — но это не имело значения. Мы добились возможности собирать оливы, и это было главное. Мы быстро спустились на дно долины по её изрезанным многочисленными террасами склонам, и сбор урожая продолжился. Здесь, внизу, олив было меньше и они были мельче. Вот уже три года крестьянам не давали возделывать собственные поля, а ведь олива требует постоянного ухода. Обычно крестьяне каждый год вспахивают землю вокруг деревьев старомодным плугом, запряжённым ослом: трактору на этих террасах не развернуться. Если этого не делать, вода зимних дождей стекает вниз по склону, не доходя до корней. Подпорные стенки террасы также необходимо поддерживать в хорошем состоянии.
Но теперь это было невозможно: фермеры благоразумно избегали появляться на глазах у поселенцев с мотыгами и лопатами — опасным оружием с точки зрения их вооружённых до зубов мучителей.
Но вот струйки черно-зелёного дождя снова побежали по нашим рукам, застучали по разложенным на земле подстилкам. Как сказал нам Хуссейн, Бог сделал оливки, растущие на одном дереве, разными — черными и зелёными — но из них получается одно и то же масло. Это знак, который подаёт нам Господь: мы, люди, тоже созданы разными, и это хорошо, ведь благодаря этому мы делаем мир более разнообразным и прекрасным, если не забываем о своей общей, человеческой природе.
Мы устроились на обед под большой оливой. Умм Тарик, единственная из женщин, одетая в пёстрый национальный наряд, принесла большой каравай хлеба, только что из печи. И хлеб, и белые шарики козьего сыра были щедро сдобрены оливковым маслом. Хассан передал по кругу зир — палестинскую амфору, наполненную прохладной водой из Яблоневого родника. Зир был холодный и влажный снаружи — весь в маленьких капельках росы. Его делают из пористой глины, которая хорошо дышит, конденсируя влагу и не давая напитку нагреться. С годами поры закупориваются, и тогда зир можно использовать для хранения вина или масла.
«Я скучаю по Рамат-Гану (пригороду Тель-Авива), — говорил Хассан. — До того, как начались беспорядки, я работал там, красил дома. Хорошая была работа; и мой наниматель, йеменец, бы а славный малый, относился ко мне как к члену семьи. Иногда я оставался у него ночевать и тогда мог прогуляться по вечернему Тель-Авиву, по берегу моря. А последние два года я не выезжаю из деревни».
Все крестьяне с ностальгией вспоминают о тех днях, когда они ездили на заработки в большие города на западе Палестины, и привозили домой кое-какие деньги. Такая организация жизни была одинаково удобна и для еврейских горожан и для крестьян. Хотя она и несправедлива, но приемлема. Во всём мире крестьяне проводят часть времени, свободную от уборки урожая или посадок, на заработках в городах. Для здешних людей «еврейские» Тель-Авив и Рамат-Ган — не большая заграница, чем «арабские» Наблус или Иерусалим, ведь для них это по-прежнему одна страна.
Палестина — маленькая страна, а Ясуф находится в самом её центре: отсюда что до моря, что до иорданской границы — одинаковое расстояние, тридцать миль. Прибрежные индустриальные города были построены задолго до того, как появилось государство Израиль, построены трудом яеуфских крестьян и по праву принадлежат им. Не только им, но им в том числе. Эта организация была нарушена, когда евреи начали захватывать земли.
«Видите поселение? — обратился к нам Хуссейн. На том склоне мой отец сеял пшеницу. Сперва они отняли у нас землю, потом перестали выпускать из деревни. Теперь у нас почти нет земли, и никакой работы».
«История Святой Земли повторяет историю Господних Обетовании, — сказал его преподобие. — Христос сказал: «Все люди — избранники Божьи». Евреи ответили: «Нет, позвольте, только мы». Теперь палестинцы говорят: «Давайте жить на этой земле вместе». А евреи отвечают: «Нет, позвольте, эта земля принадлежит только нам»».
«Должно быть независимое палестинское государство, — сказал Ури, — со своим флагом и с нормальными границами. Барак всех обманул, он решил разбить вашу землю на много мелких кусочков. Нужно вернуться к границам 1967 года, и тогда всё будет хорошо».
«Знаете, как Талмуд подходит к дележу? — сказал я. — Двое нашли покрывало, и каждый сказал: «оно моё». Они пошли к судье, и он спросил: «Как мне поделить покрывало между вами?» Один сказал: «разделите его на две половины, чтобы было поровну». Второй сказал: «нет, оно целиком моё». Тогда судья сказал: «по поводу одной из половин покрывала нет никаких разногласий: оба считают, что она должна принадлежать второму. Оставшуюся половину я разделю поровну. Таким образом, первый, борец за справедливость, получит четверть; второй же, эгоист, получит три четверти». Вот это еврейский подход. Может, и палестинцам стоит взять его на вооружение?».
Камаль подкинул в гаснущий костёр немного веточек, чтобы сварить кофе. Он был одним из старейших жителей Ясуфа, его очень ценили и уважали и в деревне, и за её пределами. В 1967 году (ему тогда было 20 лет) евреи разлучили его с новорождённой дочерью, приговорив к сорока годам тюрьмы за участие в Сопротивлении. Он вышел на свободу из тёмных застенков Рамле, когда его дочери был двадцать один год.
«У нас тоже есть история о дележе находки, — сказал Камаль. — Это история о том, как женщина нашла ребёнка и выкормила его. Потом пришла другая женщина, родная мать ребёнка, и потребовала отдать его ей. Они пришли к шейху Абу Зараду, чтобы он рассудил их, и шейх сказал: «Я разрежу ребёнка на две половины, и отдам по половине каждой из вас». Одна из женщин ответила: «Хорошо, давайте разделим его». Но вторая сказала: «Я не дам резать моего ребёнка». И тогда шейх отдел ребёнка второй женщине, так как она была истинной матерью».
Мои щеки пылали от стыда. Камаль не сообщил мне ничего нового, — но я, пытаясь сострить, забыл об истинной мудрости Соломонова суда, а он, истинный потомок библейских героев, напомнил мне о ней. Палестинцы, как истинная мать, не соглашались на раздел. История доказала их правоту: Палестину нельзя разделить на части. Крестьянам нужны индустриальные города, куда они ездят в межсезонье, чтобы подработать и продать своё масло, им нужно побережье Средиземного моря, которое плещется в нескольких милях от их дома. Их земля нужна им целой, как человеку нужны обе руки или оба глаза.
