Руслан Хазарзар - Сын Человеческий
Лк.11:2‑4 (textus receptus)
Πάτερ {ἡμῶν ὁ ἐν τοῖς οὐρανοῖς},
ἁγιασθήτω τὸ ὄνομά σου·
ἐλθέτω ἡ βασιλεία σου·
{γενηθήτω τὸ θέλημά σου,
ὡς ἐν οὐρανῷ καὶ ἐπὶ γῆς·}
τὸν ἄρτον ἡμῶν τὸν ἐπιούσιον δίδου ἡμῖν τὸ καθ’ ἡμέραν·
καὶ ἄφες ἡμῖν τὰς ἁμαρτίας ἡμῶν,
καὶ γὰρ αὐτοι ἀφίομεν παντὶ ὀφείλοντι ἡμῖν·
καὶ μὴ εἰσενέγκῃς ἡμᾶς εἰς πειρασμόν,
{ἀλλὰ ῥῦσαι ἡμᾶς ἀπὸ τοῦ πονηροῦ}
Сравнивая древние рукописи, мы не можем не отметить попытки согласования евангельских редакций. Однако выявить интерполяции в данном случае весьма легко, ибо в нашем распоряжении находится источник, авторитет которого непреложен, а именно P75 — папирус 75 (нач. III в.). Прежде всего обнаруживается, что вместо фразы Πάτερ ἡμῶν ὁ ἐν τοῖς οὐρανοῖς, которую мы наблюдаем в Евангелии от Матфея, а также в поздних рукописях Евангелия от Луки (самые ранние из них относятся к V в.), значится только слово Πάτερ. За это чтение стоит не только P75, но и Ватиканский кодекс. В этих же рукописях отсутствуют также фразы γενηθήτω τὸ θέλημά σου, ὡς ἐν οὐρανῷ καὶ ἐπὶ γῆς и ἀλλὰ ῥῦσαι ἡμᾶς ἀπὸ τοῦ πονηροῦ.
Когда вопрос заходит о первичности, следует учитывать, что литургические тексты имеют тенденцию к наращиванию, а значит, краткий текст, как правило, является и более древним. Кроме того, совсем невероятно предположение, что молитва, произнесенная Иисусом, подвергалась умышленному сокращению. Таким образом, объем Господней молитвы следует ограничить аутентичной редакцией Евангелия от Луки, которая передана папирусом 75 и Ватиканским кодексом.
Правда, не до конца ясным остается вопрос по поводу тех чтений в Лк.11:2, которые предложены взамен канонического ἐλθέτω ἡ βασιλεία σου. Григорий Нисский и, видимо, Тертуллиан видели здесь: ἐλθέτω τὸ πνεῦμά σου τὸ ἅγιον ἐφ’ ἡμᾶς καὶ καθαρισάτω ἡμᾶς. В кодексе Безы значится: ἐφ’ ἡμᾶς ἐλθέτω σου ἡ βασιλεία. А Маркион в передаче Тертуллиана утверждал в данном случае: ἐλθέτω τὸ ἅγιον πνεῦμά σου, ἐλθέτω ἡ βασιλεία σου.[765] Впрочем, следует отметить, что вряд ли просьба о пришествии духа содержалась в первоначальном тексте, ибо сама глобальность этой просьбы в сравнении с остальными выбивает ее из канвы. Вероятно, эти слова были вставлены по той причине, что данной молитвой часто сопровождался процесс крещения, при котором предполагалось сошествие на крещаемого святого духа.
Однако, установив объем интересующего нас текста, следует рассмотреть текстуальные разночтения, имеющиеся в редакциях Евангелий, ибо не следует забывать, что рассматриваемый нами греческий текст является переводом молитвы, произнесенной на арамейском языке, а потому перевод одной редакции может быть более точным по отношению к языку оригинала, чем другой, — вне зависимости от того, наращивался литургический текст или нет. И в текстуальном плане, оказывается, более предпочтительным является редакция Евангелия от Матфея.
Действительно, просьба о хлебе в редакции третьего Евангелия обобщается посредством глагола настоящего времени (δίδου), тогда как в первом Евангелии — аорист (δός). Аориста как исторического времени может быть достаточно, чтобы заключить мысль словом σήμερον («дай нам сегодня»), тогда как настоящему времени, чтобы правильно передать смысл, требуется другая конструкция — τὸ καθ’ ἡμέραν («подавай нам на каждый день»). И хотя редакция третьего Евангелия более удобочитаема, однако, с точки зрения архаичности, предпочтительна редакция именно первого Евангелия, тем более что δίδου — это единственный случай употребления глагола настоящего времени в молитве.
В просьбе о прощении у Примуса мы наблюдаем τὰ ὀφειλήματα, тогда как у Терциуса — τὰς ἁμαρτίας. Кажущаяся необычность первой редакции как раз указывает на арамейский стержень всей молитвы, ибо арамейское соответствие слову «грех» — слово חוֹבָא, буквально означающее «долг». Таким образом, τὰ ὀφειλήματα — это буквальный перевод, а τὰς ἁμαρτίας — смысловой, приспособленный для христиан, не знающих арамейского языка. Причем то, что редакция третьего Евангелия опирается на арамейскую формулировку с חוֹבָא, видно из последующего ὀφείλοντι. И когда во второй части просьбы о прощении Примус использует Aoristus (ἀφήκαμεν), а Терциус — Praesens (ἀφίομεν), то и здесь более трудный для истолкования текст Евангелия от Матфея претендует на бóльшую древность.
Однако когда речь идет о разночтении между Πάτερ ἡμῶν (Мф.6:9) и Πάτερ (Лк.11:2), то предпочтение, наверно, следует отдать третьему Евангелию. В пользу этого убедительно говорит одно место в Евангелии от Марка, а именно молитва Иисуса в Гефсиманском саду, начинающаяся словами Αββα ὁ πατήρ (Мк.14:36), где Αββα есть транслитерация арамейского слова אַבָּא (ср. Мф.11:25–26; Лк.10:21; 22:42 и др.). Необходимо отметить, что слово אַבָּא означает не только «отец», но и «отец мой», как это видно по тексту Таргума Онкелоса, в котором еврейское слово אָבִי («отец мой») переводится как אַבָּא (Б’решит.19:34; 20:12‑13; 22:7 и т. д.). И здесь весьма показательно, что Примус при передаче слова אַבָּא склонен добавлять местоимение — Πάτηρ μου (Мф.26:39,42; ср. Мк.14:36). А потому можно предположить, что за греческим Πάτερ ἡμῶν в Мф.6:9 стоит не אֲבוּנָא (или אֲבוּן), а именно אַבָּא. Конечно, с точки зрения идиоматичности Πάτηρ μου и Πάτερ ἡμῶν — не одно и то же, но именно вариант Терциуса говорит, что за Πάτερ ἡμῶν в Мф.6:9 стоит слово אַבָּא.
А потому наиболее точным переводом аутентичного чтения данной молитвы (ἡ προσευχὴ τοῦ κυρίου) мы можем считать следующую обобщенную версию:
Πάτερ,
ἁγιασθήτω τὸ ὄνομά σου·
ἐλθέτω ἡ βασιλεία σου·
τὸν ἄρτον ἡμῶν τὸν ἐπιούσιον δὸς ἡμῖν σήμερον·
καὶ ἄφες ἡμῖν τὰ ὀφειλήματα ἡμῶν,
ὡς καὶ ἡμεῖς ἀφήκαμεν τοῖς ὀφειλέταις ἡμῶν·
καὶ μὴ εἰσενέγκῃς ἡμᾶς εἰς πειρασμόν.
Теперь, прежде чем приступить к обратному переводу на арамейский, необходимо обратить внимание на следующую проблему. Дело в том, что за понятием «арамейский язык» скрывается множество разновидностей диалектов и говоров. Во-первых, арамейский язык различается по историческим периодам, и нас в данном случае должен интересовать т. н. среднеарамейский период. Во-вторых, арамейский и еврейский языки в течение долгого времени существовали вместе и, естественно, влияли друг на друга, и в связи с этим принято выделять иудео-арамейский диалект в качестве особого варианта арамейского языка. В-третьих, и сам иудео-арамейский диалект неоднороден: в нем выделяются более древние тексты (арамейские части книг Ездры и Даниила) и относительно молодые (Таргумы, Талмуд, постталмудическая литература). В-четвертых, различные диалекты арамейского языка разделяются на две большие группы: западноарамейский (Палестина и Дамаск) и восточноарамейский (центральная Сирия и Вавилон). Наибольшее количество письменных памятников обоих диалектов сохранилось в еврейских источниках, а именно в Таргумах и Талмудах, причем Иерусалимский Талмуд отражает западный диалект, а Вавилонский — восточный. А значит, в процессе обратного перевода мы должны точно определиться, какому источнику в качестве образцового мы отдадим предпочтение. Это необходимо уже хотя бы для того, чтобы определиться с эмфатическим состоянием тех или иных арамейских слов. Действительно, какому варианту отдать предпочтение — דן (דין) или эмфатическому דנה (דנא), לן или эмфатическому לנא? Аргумент к историческому периоду, что, дескать, постепенно эмфатическое состояние вытеснило абсолютное и в более позднем языке стало единственно возможным несопряженным состоянием, не всегда верен, ибо уже сравнение Книги Даниила с Иерусалимским Талмудом дает веский довод в этом усомниться.
Я не думаю, что эта проблема на сегодняшний день как-то определенно решена, а потому в дальнейшем приведу оба альтернативных варианта перевода.
Следует также обратить внимание на следующий аспект. Иногда в литературе встречается утверждение, что перевод молитвы «Отче наш» с греческого на арамейский давным-давно сделан и представлен в сирийских переводах — в частности, в Пешитте. Данная точка зрения распространилась, вероятно, под влиянием Церкви Востока (Church of the East), для которой Пешитта представляет собой канонический текст. Это мнение ошибочно. Если и считать сирийский язык Пешитты арамейским, то для отождествления этого языка с языком, на котором говорил Иисус, нет оснований ни с точки зрения времени, ни с точки зрения географии. Конечно, эти семитские диалекты близки друг другу, но не тождественны. Причем если и соотносить диалекты сирийских переводов с диалектом галилеян I века, то предпочтение нужно отдать не Пешитте (V в.) и даже не древним сирийским версиям Sinaitic и Curetonian (обе IV в.), а версии Palestinian Syriac (VI в.).[766]
