Сергей Аверинцев - Собрание сочинений. Переводы: Евангелие от Матфея. Евангелие от Марка. Евангелие от Луки. Книга Иова. Псалмы Давидовы
{стр. 462}
102/103:5 …насыщает благами зрелость твою. Значение редкого слова не вполне ясно. Согласно версии Септуагинты, определившей традиционные переводы: «…насыщает благами желание твое».
…как у орла, обновится юность твоя! По древнему представлению, орел от смены перьев молодеет (ср. Hieron. In Isaiam 40, 31 (Patrologia Latina XXIV, col. 412).
109/110:1 Слово Господа к Государю моему. Постольку, поскольку этот псалом интерпретируется в полемике с книжниками Самим Христом (Мт 22:42–46) и особенно важен для христианской богословской и богослужебной традиции, все упомянутые выше вопросы выступают в отношении к нему с особой остротой, и это начинается с 1-го стиха. Традиционный перевод: рече Господь Господеви моему, «сказал Господь Господу моему»; он вполне соответствует тексту Септуагинты, где оба раза употреблено существительное κύριος. Проблема, однако, в том, что это существительное (как и церк.-слав. Господь) нормально может быть употреблено и в отношении к Богу, и в отношении к человеку, как русское «господин». В масоретском тексте первому κύριος соответствует непроизносимое Имя Божие, но второму — нейтральное [адони] «господин мой», нормально относимое к человеку. Это возбранило нам перевести его словом «Господь», в русском обиходе совершенно однозначным. С другой стороны, очевидно, что речь идет не просто о «господине», но о сакральной, мессианской фигуре Царя; поэтому мы перевели его не словом «господин», но словом «Государь», не только предполагающим царский сан, но несущем в себе особые смысловые потенции, заодно решившись — в соответствии с традиционным обиходом — писать это слово и относящиеся к нему местоимения с большой буквы.
109/110:3 С Тобою власть в день силы Твоей во свете святынь; прежде денницы породил Я Тебя из чрева Моего. Как известно, «денница», т. е. утренняя звезда, имеет в библейской (а затем и христианской) традиции сложную символику. — Вся фраза в целом переведена по версии Септуагинты — не только по мотивам верности традиции христианского прочтения, но прежде всего потому, что масоретский текст {стр. 463} именно здесь представляет необычно много трудностей и возможностей различного понимания. Вот попытка перевода масоретского текста сообразно одной из возможных интерпретаций:
Β день силы Твоейнарод Твой готовво блистании святых риз;от чрева зарироса юности Твоей на Тебе.
117/118:27 Вяжите жертву на торжестве у самых жертвенника рогов! Или: Ведите с ветвями праздничный пляс у самых жертвенника рогов!
120/121:1 Песнь паломничества. Буквально: «песнь восхождения». Как известно, путь еврея на Святую Землю и в Иерусалим всегда обозначался как «восхождение».
137/138:2 Ибо возвеличил Ты превыше всего слово Твое, имя Твое. Связь слов можно понять несколько иначе. Β Синодальном переводе мы читаем: «ибо Ты возвеличил слово Твое превыше всякого имени Твоего»; сходное понимание в некоторых новейших переводах, например, у М. Бубера. Β таком случае «имя» Божие приходится понимать в значении Его внешней, так сказать, «репутации», и речь идет ο том, что слово Божие больше, чем любые человеческие представления ο Боге. Такое же понимание, как у нас, мы нашли у итальянской коллеги Ф. Монти Аморозо (см. издание: Salmi. Tehillim, introduzione, traduzione italiana e note a cura di F. Monti Amoroso, Milano, 1999, p. 265).
142/143:10 Дух Твой благий да ведет меня на долы ровной стези. Церковнославянский и Синодальный переводы («на землю правды») в конечном счете верны по смыслу; однако идея «земли правды» выражена в древнееврейском тексте символически — речь идет буквально ο «земле прямизны» ([эрэц мишор]), причем ясно, {стр. 464} что ровность дола, а значит, прямизна проходящего по нему пути означают праведность и справедливость. Как бы в середине между буквальным значением древнееврейского текста и привычными русскоязычному верующими интерпретирующими лежит Септуагинта, которая говорит о γη ευθεία — одновременно «земле прямой» и «земле праведной». Мы старались сохранить нечто от сложности и необычного выражения в подлиннике, в то же время сделав смысл достаточно ясным.
146/147:1 Ибо благо… Для того, чтобы понять смысловую связь этого «ибо» с предыдущим, необходимо помнить, что привычный для нас возглас «аллилуия» совершенно отчетливым для носителей древнееврейского языка образом означает «хвалите Господа»/ Мы отказались от перевода «аллилуия» именно потому, что это не простое восклицания, а неизменный ритуальный возглас, но о его смысле необходимо помнить.
147 {3} …обилием злака насыщает тебя. Букв «туком».
Ветхий Завет как пророчество о Новом. Общая проблема — глазами переводчика.
{стр. 465}
IПереводческая работа над Давидовой Псалтирью, той из ветхозаветных книг, которая получила единственную в своем роде релевантность для каждодневной молитвенной жизни христиан, поневоле принуждает к размышлениям на трудную тему — о том, как мы, соблюдши и верность нашей вере, и обязанности, налагаемые долгом интеллектуальной честности, можем видеть сегодня соотношение между смыслом ветхозаветных текстов в их ближайшем историческом контексте — и христианским взглядом на них как на пророчество и «преобразование» грядущего.
Какое, по правде сказать, чудо, какое благое чудо, что Церковь сумела в свое время отвергнуть соблазн маркионитства и вопреки всему сохранила в своем обиходе Ветхий Завет! Сколько раз впоследствии раздавались голоса, косвенно или прямо требовавшие пересмотра этого решения, лет сто назад об этом без обиняков и оговорок говорил знаменитый либерально-протестантский теолог А. фон Гарнак, недаром столь прилежно изучавший мысль Маркиона [1], — а одновременно в ту же ересь впадали умы куда менее просвещенные, {стр. 466} поддававшиеся грубому юдофобскому аффекту [2]. Ветхий Завет так же насущно необходим христианину, как всякой человеческой личности необходима живая память о первичных переживаниях в начальные годы нравственных и духовных истин: как следует обдумывать и формулировать эти истины он сможет много позже, но не дай Бог забыть первой остроты, начальной свежести самого опыта, когда переживаемое еще не имело готовых имен! Именно поэтому так опасно подставлять к ветхозаветному опыту позднейшие слова. Даже когда мы привычно говорим о библейском монотеизме, — за этим ученым термином теряется жар, ощутимый в знаменитом вопле [3] («Услышь, Израиль!» — Второзаконие 6:4), где говорится ведь не о единстве Бога, которое можно было бы понять абстрактно-нумерически, в духе метафизики чисел, а о един{стр. 467}ственности Яхве, именуемого по Его личному, заповедному имени, благодаря чему высказывание делается похоже никак не на категориально формулируемый теологический тезис, а скорее на клятву в любви [4]: Ты, Ты для меня один! He «Бог» вообще, т. е. некий «Он», един, — а Ты, именно Ты, только Ты, никого кроме Тебя!
Β этом же смысле традиционно подставляемые на место библейских имен Божьих «Шаддай» и «Эльон» позднейшие богословские лексемы «Всемогущий» (греч. Παντοδύναμος [5], лат. Omnipotens) и «Всевышний» (греч. 'Υψιστος, лат. Altissimus), абсолютно уместные в богослужебном и вероучительном употреблении, для библейских переводов чересчур отдают понятийным языком тезисов созревшего богословского дискурса, параграфов учебника Закона Божия: «О всемогуществе Божием» и прочая. Сам двукорневой состав этих лексем, сама их неспешная длительность всё время заставляют помнить ο типично греческих навыках словообразования, столь повлиявших на облик «протяженно сложенных» старославянских слов. Β сравнении {стр. 468} с ними сами библейские имена Божьи — столь загадочное в этимологическом отношении «Шаддай» [6], имеющее столь известные ближневосточные аналоги «Эльон», у каждого имени по 2 слога, не больше! — вызывают ощущение некоего начального опыта [7], который даст основу всей дальнейшей рефлексии, будучи первичен по отношению к ней. По счастью, в славянском обиходе имеются менее «протяженные» соответствия тех же имен — «Крепкий» (ίσχυρός), известное каждому по тексту т. н. Трисвятого («Святый Боже…»), и «Вышний»; слова двусложные, как в оригинале, и хотя бы по способу своего образования не такие рассудочные. Я надеюсь не быть заподозренным никем, кто меня знает, в сочувствии программе «деэллинизации» христианства, не раз провозглашавшейся протестантской мыслью. Ранняя встреча христианства с навыками эллинистической культуры была поистине провиденциальной, хочется вспомнить слова: «Что Бог сочетал, человек да не разлучает». Но Ветхий Завет должен быть прочувствован в его собственной, еще не переработанной на эллинизирующий манер первозданности [8], — иначе все тот же Маркион войдет с заднего хода.
