Виктор Кротов - Человек среди религий
Развитому чувству логики вполне естественно пытаться приложить свои силы и к религиозной сфере. Но поскольку главные подтверждения существования высшей реальности человек может найти только в опыте собственных переживаний, доказательства здесь всегда остаются как бы незавершёнными. Они всегда нуждаются в замыкании на личность. Вот почему религиозная теория склоняется больше к доказательствам непротиворечивости своих утверждений, чем к выведению одних фактов из других. Больше тяготеет к оправданию веры, чем к рациональному её утверждению.
Религиозная теория не создаёт веру, она её укрепляет. Она помогает сбалансировать интересы чувства веры с интересами чувства логики – помогает прежде всего тем, у кого развиты оба эти чувства. На тех, кто не возьмётся самостоятельно разбираться в логическом плетении аргументов, теология действует скорее магически, чем логически, скорее эмоционально, чем рационально: вызывая благоговение у верующего и отторжение у скептика.
Религиозная теория необходима интеллекту. Не для того, чтобы рациональными аргументами убедить весь мир в своей правоте. Она способствует душевной цельности интеллектуального верующего человека. В этом её сила и достоинство.
Сказка про непогодников
Далеко ли, близко ли, в одной долине, окружённой горами да холмами, жили люди. Ничего удивительного, люди всюду живут. А уж тем более как им было не жить в такой уютной долине, среди таких живописных гор и холмов. Но на самом деле жить там было очень неуютно.
Круглый год в этом месте царила непогода. Разнообразная непогода, ничего не скажешь, но покоя она никому не давала. Зимой снег выше головы за один день нападает, а на другой день – раз, и растает. Ну, это ладно, так на третий день всё заледенеет, а на четвёртый – настоящая пурга дует. Утром морозище, а к вечеру уже оттепель. Летом солнце палит, жарища, сушь – и вдруг тучи набежали, гром загрохотал, град по крышам застучал. Про весну и осень что уж говорить: день и ночь сплошная карусель. Ветры дуют куда хотят, новый барометр через неделю выбрасывать можно, а на термометре столбик скачет, словно рвётся на свободу. Даже все гвозди здесь были магнитными бурями намагничены.
Конечно, ко всему в жизни привыкаешь. Вот и жители этой долины к своей верной непогоде притерпелись. Только им очень обидно было, что все вокруг их непогодниками прозвали. Очень уж на негодников похоже. И гости у них не задерживались. Местному человеку ещё ничего, а у заезжего уже через пару дней голова гудит и кости ноют. Нет, говорит гость, у вас, непогодников, трудно жить. И уезжает побыстрее.
Взяли непогодники, да и вызвали к себе специалистов из Международного центра непогоды. Чтобы те посмотрели, разобрались и посоветовали, как бы им жизнь улучшить.
Приехали к ним два научных работника. Один высокий, другой низенький.
– Скорее нам помогите, – говорят непогодники. – Очень надоело, что нас непогодниками зовут.
– Ну и что? – удивляется низенький. – Нас, кстати, точно так же прозвали: непогодниками. Мы не обижаемся. Ничего нет интереснее хорошей непогоды.
А высокий предупредил:
– Вы нас не торопите. Нам здесь пожить надо, всё изучить как следует.
Так и поселились научные непогодники у обычных непогодников. И прожили у них ровно год. Высокий всё сидел у компьютера, таблицы и графики составлял, а низенький бродил повсюду, хоть в грозу, хоть в снег, – словно с каждым ветерком подружиться хотел.
Через год высокий сказал:
– Вот теперь мы во всём разобрались. Необычное у вас место. В вашей долине циклоны друг с другом сцепляются и никак расцепиться не могут.
– Жалко даже такое замечательное место изменять, – добавил низенький. – Но если хотите от непогоды избавиться, вам нужно только путь для циклонов проложить, мы покажем где. Они своей дорогой будут пролетать и перестанут здесь задерживаться.
Обрадовались непогодники, взялись за работу. Раз-два – и открыли дорогу циклонам. Настали у них погожие деньки и совершенно курортная жизнь.
Правда, все вокруг по привычке так и звали их непогодниками. Зато теперь к ним приезжали такие толпы народа, что они не раз уже подумывали, не сделать ли снова всё, как было.
Этика: компас и полюс
Этическое чувство значительно для человека само по себе. Как бы мне ни объясняли его происхождение и смысл, главное для меня, что оно реально существует. Существует – и определяет тем самым некоторое внутреннее этическое поле, вроде магнитного поля между положительным и отрицательным полюсом. Вроде силы тяжести, заставляющей ощутить верх и низ.
Поправка для любителей точности: верх и низ мы ощущаем с помощью вестибулярного аппарата. Чувство этики и является нашим вестибулярным аппаратом в поле этического тяготения.
Религиозный опыт не может не затронуть это чувство. Он взаимодействует с ним, развивает его и дополняет своим смыслом. Религиозная традиция предлагает мне испытанные пути решения этических противоречий. Религиозная теория вплетает этику в свою модель мироустройства. Религиозная практика открывает простор для этического творчества.
Но разве не то же самое происходит и вне религиозного опыта?
Так же действуют и просто житейские традиции. Так же даёт свою трактовку этике обычная философия, не связанная с религией. И разве мало простора для этического творчества в любом обществе?…
Разница не сразу заметна, но разница есть.
Если я нахожу представление о верхе и низе, критерий добра и зла исключительно в себе самом, в своём этическом чувстве, то рано или поздно я приду к возможности управлять этими понятиями. К соблазну не столько ощущать верх и низ, сколько определять их для себя.
Если же для меня существует высшая реальность, этический "верх" уже не во мне. Он уходит в небо и перестаёт быть потолком, который можно переоборудовать по своему усмотрению. Тогда моё чувство воспринимает поле этического тяготения, но не претендует на то, чтобы заведовать им.
Это может показаться чисто субъективной позицией: мол, выбирай что больше нравится. Но ведь вестибулярный аппарат тоже, казалось бы, чисто индивидуален. Зато тяготение существует реально, "объективно". Точно так же этическое чувство действует не само по себе: здесь тоже существует своё реальное поле притяжения – к Высшему.
Второе существенное отличие – в том, что Высшее может стать для меня не только источником этических критериев, но также источником помощи по их воплощению в жизнь. Возможна помощь в различении добра и зла, помощь в выборе верного шага, помощь в практическом его осуществлении.
Попытки изолировать этическое чувство от религиозного опыта могут привести к пустоватому этическому релятивизму: мол, всё в мире относительно. Это естественное следствие этического САМОопределения. Оно не даёт человеку ничего, кроме растущей удовлетворённости собой.
Другой вариант – абсолютизация этического чувства, возведение его на пьедестал, на котором оно могло бы сойти за Высшее. Этим усердно занимается гуманизм, никак не уживающийся с религией: он изо всех сил старается построить на её месте своё маленькое "высшее" – рациональное, понятное и удобное.
Имеется в виду, разумеется, гуманизм как философское течение, а не просто благородная человечность.
Этический опыт – это прежде всего опыт ориентирующий. Пока у человека религиозный опыт мал, этическое чувство служит ему и само по себе. Оно помогает выбирать линию поведения в различных жизненных ситуациях. Но взаимодействие с чувством веры одухотворяет и усиливает этическое чувство. И мы начинаем понимать, что ориентирующая сила магнитной стрелки заключена не в ней самой, а в её способности показывать в сторону полюса.
Эстетика: помощь красоты
Мифология – это первоначальное суммирование религиозного опыта, о котором уже шла речь, – замешана не столько на логике, сколько на чувстве прекрасного. И если в том, что касается логики, эстафету у мифологии перенимает теологическая теория, то чувство прекрасного вовсе не собирается прощаться с мифологическим подходом. Оно неутомимо облекает новые человеческие переживания в прежние или в новые образы, которые со временем обретают достоинство самостоятельной реальности. Мифологический образ, как и всякое достижение искусства, становится важной общностью для людей, соединяя их значительно сильнее, чем индивидуальные переживания.
Внерелигиозную мифологию мы здесь не затрагиваем. Да и может ли мифология быть полностью внерелигиозной?…
Чувство прекрасного оказывается весьма органичным для восприятия переживаний, связанных с высшей реальностью. Эмоции этого чувства настолько близки эмоциям чувства веры, что иногда невозможно отделить их друг от друга. Поэтому религия зачастую так тесно переплетена с искусством.
