Антоний Блум - Труды

Я собирался сказать еще многое, но и так говорил слишком долго. Я хотел рассмотреть некоторые другие моменты, которые слишком пространны, чтобы вместить их в оставшиеся несколько минут. Я хотел говорить о неустойчивости, происходящей от состояний совести, я хотел говорить о поисках невозможного, когда голод по Богу, плохо понятый, воспринятый, истолкованный, простирается на тварное и создает невозможные положения, положения отчаяния и внутренней неустойчивости. И особенно я хотел говорить о вопросе времени, о том, как справляться с временем. Потому что время, больше чем что-либо другое, ставит нас в положение неустойчивости. Оно движется, оно бежит, мы постоянно воображаем, будто надо бежать за ним вдогонку, – тогда как оно мчится нам навстречу. И можно научиться многому о том, как справляться с временем и жить во времени, вместо того чтобы или гнаться за ним, или наблюдать, как оно от нас ускользает. Есть также положения, свойственные нашей эпохе, исторические положения, положения, в которые мы оказываемся поставленными либо собственным выбором, либо местом, которое занимаем в обществе.

Как, потеряв внутренний мир, вновь обрести его?

Думаю, это отчасти зависит от причины, по которой мы потеряли мир. Но я думаю, первое, что надо сделать, когда теряешь мир, это не прибавлять смятения, сетуя и сокрушаясь над этой потерей. Потому что все наши сетования, все наши жесты отчаяния не в состоянии будут вернуть нам мир. Единственное, что мы можем сделать – и это непросто, – это сказать: я был в одном состоянии, теперь я в другом состоянии, в этом состоянии я нахожусь и изнутри этого состояния я действую. В тот миг, когда мы можем это сказать, мы уже обрели равновесие, которое нам позволяет действовать изнутри, а не извне. Это, думаю, верно даже в отношении не только «технических» ошибок, но и в отношении греха. Святой Иоанн Лествичник нам говорит: пока мы не согрешили, дьявол уверяет нас, что Бог милостив, как только мы согрешили, он говорит: Бог неумолим. Так вот, именно тут мы и можем поймать дьявола, потому что мы знаем, что он лжец по природе. И мы можем сказать: я согрешил, самое время мне каяться, я могу сделать нечто активное, динамичное, истинное, Бог может спасти меня, грешника, какой я есть, Он не в состоянии спасти святого, которым я и не был, – и так установиться в положении еще более реальном, чем прежнее.

Я думаю, одна из вещей, к которой дьявол всегда будет стремиться, это привести нас в состояние беспокойства, внутреннего смятения. Потому что, с его точки зрения, смятение, которое отделяет нас от Бога – поскольку оно обращает нас на самих себя, – столь же полезно, как любой грех, важно, чтобы мы не были с Богом. Если смятения достаточно, чтобы занять все наше внимание, всю нашу внутреннюю жизнь, враг достиг своей цели.

Легко ли в сегодняшнем мире видеть Бога как источник гармонии?

Я думаю, что следует делать различие между миром в библейском смысле слова, то есть тем, что вне Церкви, что явно не принадлежит области церковной, и Церковью. Хотя провести такое четкое разграничение не просто, потому что через наш грех мир присутствует в Церкви, и Церковь присутствует в мире, и не только через нас, но главным образом через действие Святого Духа. Но разница все-таки есть.

У Церкви есть иное, чем с точки зрения мира, видение – видение Божие. Если в пределах этого церковного видения у нас нет собственного, личного видения – хотя бы верой, уверенностью нашей, коренящейся в Боге, то мы не способны видеть больше, чем видит мир. Если мы видим только очевидное, то каждая Евхаристия, которую мы совершаем, была бы чуть ли не кощунством, богохульством, оскорблением всему страданию мира, всей трагедии мира, потому что самое слово «евхаристия» с его двойственным значением в греческом языке – самый чудесный дар и, одновременно, благодарение – было бы невозможно в значении акта благодарения перед лицом того, что мы видим. Мне кажется, Церковь может сказать: благодарим Тебя, Господи, за все, что Ты творишь! – только если она совершенно реально, верой и внутренним опытом, уже видит свершение, завершение всего, если уже теперь мы можем сказать вместе с мучениками, которые восстанут из мертвых в день Суда, как это видно в книге Откровения: Ты был прав, Господи, во всех путях Твоих (Откр 15:3). Если мы не видим уже теперь завершения всего в Боге, если мы видим только ряд событий, страдание, ужас, зло настоящего времени, мы не можем принести акт благодарения, совершить Евхаристию.

Мне кажется, очень важно нам понять, что мы можем сказать Богу: «Слава за все, слава всему», только если у нас есть такое эсхатологическое отношение, то есть если уже теперь мы видим в победе Христовой зачаток будущей конечной победы – видим это не как общее умозаключение в свете веры, но как внутреннюю уверенность. Можно – и это столь очевидно из опыта мучеников, например первомученика диакона Стефана (Деян 7:55-60), опыта всех верующих – претерпевать мучения и смерть и одновременно видеть воскресение и победу. В таком случае мы можем сказать, что у Церкви есть видение Бога, созданного Им мира и гармонии внутри, в самой сердцевине человеческой трагедии. Без такого видения Церковь могла бы благодарить Бога за все Его пути либо по невообразимой наивности, либо по бесчувствию, которое недопустимо ни в Церкви, ни в человеческих отношениях.

Помню, вскоре после моего рукоположения я служил в небольшом храме в Лондоне, и утром, еще до утренней службы, старый священник{120}, которого я очень уважал, поспешно схватил «Таймс» и погрузился в газету. Я посмотрел с грустью и сказал: «Как вы можете читать газету за миг до того, как мы начнем богослужение?» И он ответил мне: «А как же я могу молиться о мире, если не знаю, что в нем происходит?» Вот как даже отдельное событие, взятое вне контекста, в котором оно могло бы иметь глубинный смысл, может быть охвачено и включено не в контекст ряда событий, а в видение Божие.

Мне кажется, это одна из вещей, которой мы должны научиться сами и потом учить других: способность высвободиться из ситуаций, которые как бы между уровнем естественной реальности и уровнем реальности сверхъестественной, которые просто там, где человек создает дисгармонию, и стать способным видеть, слышать и воспринимать остальное, с благодарностью осознать, что ты способен дышать, двигать рукой, вставать и идти и еще тысячи вещей делать. Мне кажется, тут должно быть целое воспитание, а мы этого не делаем, потому что современное воспитание старается с самого раннего возраста человека привлечь его внимание на этот общий уровень, который – лишь производное человеческой деятельности, и заставить забыть два крайних, божественных измерения: мудрое видение всего в Боге и бесконечную простоту мира богатого, но простого, который не зависит целиком от нас.

Если вопрос предполагал: легко ли это сделать сегодня? – ответ будет: нет, нелегко, потому что мы научились – и учим людей – закрывать глаза на многие реальности, а потом удивляемся, что люди их не видят.

Что такое духовная жизнь{121}

То, что я хочу сказать, некоторые из вас, несомненно, от меня и от других слышали. Дело в том, что мы все стремимся к духовной жизни и – ищем ее не в том и не там, где надо. Мы часто думаем, что духовная жизнь заключается в различных переживаниях, которые у нас по временам бывают и которые связаны с молитвой, богослужением, с красотой пения, с красотой икон, со всем строем нашей православной христианской жизни. И стремясь к переживаниям, стараясь достичь какой-то возвышенности мысли, живости чувств, мы проходим мимо того, что является настоящим, подлинным содержанием духовной жизни, ибо духовная жизнь не заключается в возвышенных мыслях и сильных переживаниях: таковые могут родиться и из других источников. Духовная жизнь вся зависит от воздействия на нас Святого Духа Божия и от того, как Божественная сила, благодать, Христос, Святой Дух нас постепенно изменяют, постепенно делают сообразными Христу, то есть похожими на Него, помогают нам стать и образом Божиим, и подобием Божиим.

В одном из своих писем святитель Феофан Затворник, говоря о том, с каким настроением надо приступать к молитве, указывает три основных условия: молиться надо со всем вниманием, на которое мы способны, со всем усилием, всей устойчивостью, всей крепостью нашего ума; молиться надо со всем благоговением, которое доступно нашей, порой очень небольшой, чуткости, сознавая, что мы стали перед Богом, что мы предстоим Ему и что наша молитва, наше поклонение должно быть трепетно и любовно, благоговейно и смиренно; и, наконец, – третье условие, которое именно побуждает меня упомянуть об этих советах святителя Феофана: мы должны молиться не с тем, чтобы нам было дано то, к чему мы стремимся, о чем мечтаем, а с тем, чтобы в нас совершена была воля Божия беспрепятственно, какова бы она ни была. В молитве нет места исканию тех или других чувств или мыслей, потому что искать мы можем только то, о чем мы уже имеем представление, тогда как мы должны быть открытыми ко всему, что совершит в нас Господь, ко всему, что Он нам даст, – и нередко в нас исполняется слово, когда-то при море Тивериадском сказанное Спасителем Христом апостолу Петру: придет время, когда иной тебя препояшет и поведет, куда ты не хочешь (Ин 21:18).