Николай Жевахов - Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 – Март 1917
Первый – выразился в том, чтобы, созданием Распутину славы "святого", вызвать к нему чрезвычайное доверие Царя и использовать Распутина, с помощью подкупа, для непосредственных террористических актов. Этот прием не достиг цели, ибо Распутин оказался настолько фанатически преданным Государю, что дальнейшие попытки в этом направлении были оставлены, а выданные им лица частью понесли заслуженную кару, частью разбежались.
Второй – выразился в создании противоположной славы необычайно порочного человека. Этот прием оказался удачнее, ибо Распутин сам подавал повод говорить о себе дурно, был несдержан и интересовался только мнением Двора, не считаясь с мнением прочих. Тем не менее, личность Распутина и здесь, так же, как и в первом случае, не играла никакой роли, ибо важно было доказать не то, что Распутин безнравственный человек, а то, что Государь окружает Себя безнравственными людьми. Задача сводилась к цели дискредитировать личности Государя и Императрицы.
Третий этап выразился в обвинениях Распутина, уже достаточно опороченного предыдущими усилиями, во вмешательстве в область внутреннего управления Империей. Насколько успешно была достигнута эта последняя цель, я уже указывал, когда говорил, что всякое, вновь назначаемое на высокий пост, лицо признавалось ставленником Распутина и что этот психоз принял такие грандиозные размеры, при которых никакая государственная работа была невозможна, и не потому только, что над этими лицами тяготело подозрение или открытое обвинение в симпатиях к Распутину, а прежде всего потому, что, лишенные доверия Думы, они не были в силах провести ни одного законопроекта: бойкот Думы парализовал их деятельность.
Четвертым и последним этапом интернационала было – обвинение Распутина во вмешательстве в сферу международной политики. Это обвинение решило его участь, и 17 декабря 1916 года он был предательски убит английскими агентами интернационала, избравшими палачом... германофила Пуришкевича.
Невероятное совершилось.
Невероятно, чтобы русское общество, считающее себя культурным, поверило бы гнусной клевете интернационала и оскорбило бы подозрениями в безнравственности Царскую Семью.
Невероятно, чтобы имена Распутина и Императрицы произносились бы вместе с загадочными улыбками и низменными предположениями.
Невероятно, чтобы общество поверило небылице о вмешательстве Распутина в область внутреннего управления и в сферу международной политики.
Невероятно, чтобы ярый германофил В.М. Пуришкевич оказался бы послушным орудием в руках ненавистных ему англичан, присудивших Распутина к смерти из опасения сепаратного мира с Германией, к чему Пуришкевич более чем кто другой стремился и о чем так громко кричал.
Невероятно, чтобы общество помогало интернационалу разрушить Россию и променяло благороднейшего Царя сначала на бездарного Родзянку, затем на масона князя Львова, истеричного труса Керенского и, наконец, на сатанистов Ленина и Троцкого, с тем, чтобы в муках голода, рабски, подло умирать у подножия распятой ими России...
И однако, все эти невероятности стали фактом, о котором будущие поколения будут вспоминать с краскою стыда за своих предшественников. В своем отношении к интригам интернационала, русское общество не проявило не только предусмотрительности и дальновидности, но даже обычной осторожности и ума, хотя бы в самых скромных размерах.
Распутин был самым заурядным явлением русской жизни. Это был сибирский мужик, со всеми присущими русскому мужику качествами и недостатками. Вера есть понятие субъективное и творит чудеса, безотносительно к объекту; а предшествующая слава, какую создали Распутину истеричные женщины и мистически настроенные люди, еще до его появления в Петербурге, являлась сама по себе гипнозом. Однако она не имела бы никакого значения и не сыграла бы никакой роли, если бы на Распутине не сосредоточил своего внимания интернационал, окруживший его, на первых же порах его появления в столице, своими агентами-еврейчиками и учитывавший невежество Распутина как условие успеха своей игры с ним. На фоне столичной жизни появлялись действительно святые люди, как, например, незабвенный молитвенник Земли Русской о. Иоанн Кронштадтский, который бы мог сыграть огромную политическую роль в жизни государства; однако такие люди умышленно замалчивались интернационалом, и святость их не рекламировалась ни обществом, ни печатью. Дело было не в святости, а в наделении этим качеством темного мужика, которого можно было бы легче использовать для определенных целей. Но этого не удалось делателям революции. Распутин оказался честнее, чем они думали, изменил не Царю, а жидам, и отсюда – месть, на какую способны только иудеи. Интернационал прекрасно учитывал, что в отношении такого рыцаря чести и долга и христианина такой голубиной чистоты, каким был Император Николай II, никакое другое орудие, с помощью которого можно было бы подорвать уважение к Государю, не достигнет цели и что нужно пустить в ход то, какое применяется в самом крайнем случае, когда нет других... клевету.
Интернационал хорошо это учитывал... Но почему не учитывало этих интриг русское общество, остается непонятным и необъяснимым. Как могло общество раздувать славу Распутина, безразлично, хорошую или худую, зная, что каждое слово о Распутине увеличивает число царских врагов? Как могло быть близоруким настолько, чтобы идти, в лице даже своих лучших представителей, рука об руку с Думою и прессой, зная действительное отношение последних к Царю и династии? Как не принимало никаких мер к замалчиванию имени Распутина, а, наоборот, противодействовало тем, кто это делал, оскорбляя их низменными предположениями, зная, что такое замалчивание является в борьбе с интернационалом единственным средством, единственным щитом, отражающим удары против Царя и Его Семьи?! Я не говорю уже об активной защите своего Государя от подлых обвинений, об активном опровержении злостной клеветы... Но, если подвиг молчальничества являлся невыполнимым для русского общества, привыкшего критиковать и осуждать, а в последнее время рабски вторившего еврейской прессе, находившей, что в России все плохо, то каким образом общество, в лице даже своих иерархов, не понимало того, что нравственный авторитет Распутина мог быть уничтожен не полицейскими протоколами и дознаниями о его поведении, а только более высоким авторитетом другого лица?.. Ведь высота нравственного авторитета измеряется не служебным положением, а другими мерками, и какое же значение могли иметь в глазах Государя отзывы о Распутине министров, генералов или даже представителей официальной церкви?! Слово истинного "старца", каких и доныне много на Руси, имело бы, конечно, большее значение, чем мнение всего Синода или генералитета, и сюда должны были быть направлены усилия тех, кто был наивен настолько, чтобы усматривать в Распутине "государственную опасность".
Не был Распутин в моих глазах "святым"... Не был он и тем преступником, каким сделала его народная молва... Но, каковы бы ни были преступления, он все же неповинен в том, в чем повинны его физические и моральные убийцы – в клятвопреступлении и измене присяге Божьему Помазаннику, не повинен в том страшном грехе, который навлек на праведный гнев Божий.
И всякий честно мыслящий человек скажет о Распутине то же, что говорю я, на этих страницах моих воспоминаний, и что до меня сказали А.Ф. Романов и В.М. Руднев, А.А. Вырубова, А.А. Мордвинов и многие другие чистые люди, думавшие так, как Бог велит, а не так, как приказывают думать жиды.
Революция победила. Прогрессивное общество получило то, чего так страстно желало, к чему, ценою насилия и крови, так неудержимо стремилось... Но Бог поругаем не бывает.
По горькой иронии судьбы, как принято выражаться, а в действительности, по непреложным законам Бога, новое, "ответственное" правительство, явившееся на смену "безответственному", состоявшему, якобы, из ставленников Распутина, очутилось в плену у целой армии подлинных "Распутиных", в плену у Совета рабочих и солдатских депутатов, пред которыми действительно трепетало, веления которого рабски выполняло до тех пор, пока этот Совет не разогнал ставшее ему ненужным правительство, бросив Россию на окончательное растерзание большевикам... Интеллигенция и народ понесли заслуженную кару...
Изменники и предатели, генерал-адъютанты Рузский и Корнилов, оба вышедшие из народа, крестьянские дети, взысканные милостями Государя, зазнавшиеся хамы, предавшие своего Царя, погибли позорной смертью. Первый был зарублен шашками в Пятигорске и полуживым зарыт в могилу, предварительно им самим вырытую; второй был разорван на клочки бомбой. Зазнавшийся Гучков, о котором говорили, что он с кулаками выступал против Царя, требуя отречения, изведал не раз чужих кулаков, будучи избиваем не только кулаками, но и палками... Бездарный и глупый Родзянко, домогавшийся президентского кресла в Российской республике, примирился со скромной ролью псаломщика в Сербии, пользуясь своим зычным голосом не для громогласных речей с Думской кафедры, а для чтения Апостола в Белградском Соборе.
