Андрей Кураев - Церковь в мире людей
Отчасти, я думаю, что это проблема ненайденного духовника или, точнее, неправильно найденного духовника. Не нашлось в ее жизни мудрого Гэндальфа, который сказал бы ей: "Многие из живущих заслуживают смерти, а многие из умерших – жизни. Ты можешь вернуть ее им? То—то же. Тогда не спеши осуждать и на смерть"[334].
Люди такого типа ("самоцены" – ценящие себя), ищут чего—то необычного. Жанна Бичевская – необычный, талантливый человек, кстати, это тот человек, которого Булат Окуджава считал своим сценическим преемником. И ей казалось, что ее духовным советчиком тоже должен быть кто—то необычный.
Я помню, когда читал книгу Вересаева "Пушкин в жизни", где собраны воспоминания современников Пушкина, больше всего меня поразила в этой книге смерть поэта. Жуковский пишет, что когда все поняли, что это конец, он предложил Пушкину "исполнить долг христианина". Это речевой штамп, в XIX веке означавший предсмертную исповедь и причастие. К некоторому моему изумлению, пишет Жуковский, Пушкин с легкостью и радостью согласился. (Удивление было еще и потому, что умирающие люди часто не верят в то, что они умирают. Отсюда и их суеверие относительно соборования: если пособоруешься, то точно умрешь. До сих пор некоторые боятся собороваться. На деле же – "соборование по намереньям Церкви есть врачевательное таинство, возвращащее здравие, а не приготовление к смерти"[335]).
Когда же Пушкин с радостью согласился, его спросили, за кем из батюшек послать, Пушкин ответил: это не важно, просто батюшку из соседнего храма. Он мог бы потребовать митрополита или святого. А он – первого попавшегося батюшку. Вот такое умение открыться простому приходскому священнику, не искать особо одаренных, особо гениальных – признак хорошей церковности человека. А у нас сегодня как? Даже грехи мои особые, нестандартные, поэтому и открыть я их могу только особо одаренному священнику. Вот встретится мне какой—нибудь суперюродивый, суперпрозорливый, ему я, так и быть, исповедуюсь, окажу честь. А обычному "отцу Василию" – ни в жисть!
Мне кажется, что Бичевская тоже искала каких—то особых старцев. А кто ищет, тот найдет. И она, очевидно, нашла нечто такое "духовно—прозорливое" и самоуверенное со всеми вытекающими последствиями.
О ее авторском "богословии" верно сказал архиепископ екатеринбургский Викентий: "– Владыка, в Екатеринбурге проходил концерт Жанны Бичевской. Он вызвал немало вопросов у прихожан. Как относиться к ее творчеству и к тому, что она говорит? – Да, к сожалению, у нее есть взгляды, которые не совсем соответствуют нашему пониманию о Церкви и священнослужителях, а также о спасении и искуплении грехов человеческого рода. Она не понимает этого, считает себя авторитетным богословом, богословские вопросы неправильно преподносит людям. А так, конечно, у нее есть хорошие песни о России и патриотизме. Талант у нее есть, и цель вроде хорошая. Это, конечно, очень хорошо. Но, что касается церковных и богословских истин, то тут надо быть осторожнее. – Владыка, вновь было несколько звонков на тему прошедшего концерта Жанны Бичевской. Если в прошлый раз вопросы задавались о богословских заблуждениях этой певицы, сейчас они больше касаются поведения духовенства. Люди были смущены бурной реакцией нескольких священнослужителей во время концерта. Не лучше ли им было подойти к певице для вразумления после концерта? Имеет ли право священник так себя вести? Что делать этим людям, если они впали в грех осуждения тех священников? – Осуждать, в любом случае, нельзя. Да, священнослужители не выдержали и начали дискуссию во время концерта из ревности к славе Божией, но речь там шла об искажении догматических истин. Они хотели предостеречь людей, которые слушали эти слова, от неправильного понимания догматов Церкви. Священники, которые встали во время концерта и начали вести дискуссию, сделали это из уважения к народу. Они не хотели, чтобы кто—нибудь впал в какое—то заблуждение. Конечно, они могли бы начать эту дискуссию потом, в узком кругу, чтобы диспут был только с Жанной Бичевской. Тогда, конечно, было бы проще понять, какие истины искажает певица. Да, желательно было вести этот диспут в другой форме, но то, что произошло, произошло только из ревности к славе Божией, поэтому тут нельзя осуждать священнослужителей"[336].
Увы, нездравые суждения Жанны Бичевской востребованы определенным процентом духовно нездравых церковных людей, опричниками—реформаторами. Не стоит удивляться этому. Если вы приходите на исповедь в храм, то первое, что вы слышите – честные слова священника перед исповедью о тех, кто собрался вокруг него и о нем самом: "Пришел еси во врачебницу, да не неисцелен отыдеши". То есть Церковь сама себя считает больницей. Больницей в которой лечатся не переломы рук, а переломы души. Давайте честно скажем, что церковная людьми зачастую весьма и весьма нездоровыми: болезнь одного, бывает, заражает других, реверберирует, отражается, переходит на других.
Еще один фирменный знак русской реформации – Григорий Распутин в нимбе.
Позиция Патриарха Алексия ясна: "У многих вызывает недоумение, что в некоторых храмах за церковным ящиком продаются книги о Григории Распутине, изображающие его как святого человека"[337]. «Необходимо сказать еще об одном темном пятне нашей дейст вительности. В последнее время появилось довольно много цветных, прекрасно изданных, с позволения сказать, „икон“ царя Ивана Грозного, печально известного Григория Распутина и других темных исторических личностей. Им составляются молитвы, тропари, величания, акафисты и службы. Какая—то группа псевдоревнителей Православия и самодержавия пытается самочинно, „с черного хода“ канонизировать тиранов и авантюристов, при учить маловерующих людей к их почитанию. Не известно, действуют ли эти люди осмысленно или несознательно. Если осмыслен но, то это провокаторы и враги Церкви, которые пытаются скомпрометировать Церковь, подорвать ее моральный авторитет. Если признать святыми царя Ивана Грозного и Григория Распутина и быть последовательными и логичными, то надо деканонизировать митрополита Московского Филиппа, прп. Корнилия, игумена ПскоВо-Печерского, и многих других умученных Иваном Грозным. Нельзя же вместе поклоняться убийцам и их жертвам. Это безумие. Кто из нормальных верующих захочет оставаться в Церкви, которая одинаково почитает убийц и мучеников, развратников и святых? Если же эти люди действуют не вполне осознанно, а подчиняясь своим эмоциям, своей жажде сильной власти, олицетворяемой Иваном Грозным, своему стремлению увидеть в России, наконец, порядок вместо того морального и криминального беспорядка, в котором мы все еще находимся, то им бы следовало понять одну элементарную истину, много раз доказанную всей человеческой историей. Несправедливость и зло невозможно победить, искоренить внешним насилием и другим злом. Жестокостью и насилием, которые сами по себе есть зло, но которые иногда используются для достижения якобы добрых целей, можно на какое—то время ограничить проявления зла; страхом можно загнать зло в подполье, вглубь, но там оно будет продолжать расти и умножаться, будучи недоступным внешнему давлению. Корень зла не вовне, а внутри человеческой души, в отсутствии или искажении моральных ценностей, в греховной воле, в потемнении сознания. победить зло, исправить жизнь можно только осознанным глубоким покаянием, изменением всего строя жизни, возвращением на путь добра и правды, то есть к Бoгy»[338].
Но сторонники распутинской святости ссылаются на благословения покойного отца Николая Гурьянова… Слухи о добром отношении к этим личностям старца Николая Гурьянова могут оказаться правдой. Но не надо путать свою жизненную ситуацию с ситуацией отца Николая. В жизни человека такого склада, как отец Николай, осталось лишь одно чувство – любовь. Ревнители же прославления Ивана Грозного живут ненавистью, жаждой мести и злобой оттого, что не у них власть в обществе и в Церкви.
Любовь же всему верит, по слову апостола Павла и все истолковывает в лучшую сторону[339]. Я по себе помню: лет 20 назад, когда я только приходил в Церковь, среди тех, кто встречал меня у церковного порога, были люди, от которых я впервые услышал о царской семье как о мучениках, о Григории Распутине как об оклеветанном подвижнике. Знаете, я с радостью на это реагировал. Ведь сама установка советского юноши, уходящего из СССР и приходящего в Православие, такова – пропаганда все врет. И когда мне говорили: ты знаешь, на самом деле и вот об этих людях тоже советская пропаганда сказала неправду, – для меня было только радостью сразу же с этим согласиться. Для христианина одна из величайших радостей – узнать, что человек, о котором тебя приучили думать плохо, на самом деле другой, и иметь возможность сказать: «Слава Богу! Число истинных христовых слуг в нашем мире было или есть больше, чем я думал». Конечно, это очень радостное ощущение. Нормальная реакция верующего сердца на такую весть может быть только радостной: «Вот здорово!».
