Вадим Черный - Иисус, не знавший Христа
Исключая стилистические неточности, Лука описывает мистическую доктрину о воскресении только некоторых. Либо, скорее, он редактирует в этом духе тезис, изначально имевший существенно иное значение.
А именно, желающие попасть в царство небесное не женятся уже в этой жизни. Они посвящены и умерли для жизни (в этом же смысле высказывается Павел). Они уже в этом мире пребывают как дети Б., и не могут умереть, поскольку ведут духовную жизнь. Точнее, в них над телом возобладал дух, который не может умереть.
Позднее этот чисто мистический тезис был соединен с известным парадоксом саддукеев, образуя эпизод 22:23–32.
Отметим, что эти концепции воскресения являются инновациями, изначально не присущими иудаизму, и отсутствуют в Торе. 1Сам28 Саул обращается к вызывающей духов. 1Сам28:15: "Тогда Самуил сказал Саулу: 'Почему ты потревожил меня, вызвав меня наверх?'" То есть, праведник Самуил находился в подобии сна в Шеоле, подземном обиталище духов. Христиане неправильно ассоциировали его с языческим подземным адом — местом для злых. Отсюда же пошла доктрина о мучениях грешников, хотя в иудаизме Шеол является местом вечного сна.
Впрочем, эта позиция неоднозначна. В контексте пророчеств о Суде, сон в Шеоле может рассматриваться как временный. Радикальные теологи считают пророчества о воскресении написанными под значительным влиянием культов, прежде всего, персидского.
Христиане часто ссылаются на Дан12:1–4: "Но в то время твои люди будут спасены, каждый, кто найден записанным в книге. Многие из спящих в земной пыли проснутся, некоторые в вечную жизнь, некоторые в позор… но ты, Даниил, держи слова в секрете и книгу запечатанной до последнего времени".
Нам представляется несколько натянутым литералистское толкование "спяшие в пыли" как воскресение в теле.
Мы не встречали убедительного объяснения слова "многие", "записанные в Книге", то есть, не все. Обычное христианское объяснение, что имеются в виду христиане, совершенно не подходит: ведь тогда речь идет и о вечном мучении некоторых христиан ("некоторые в позор"), и почему же тогда не мучить язычников (для чего их сначала нужно воскресить)?
Объяснение 2Макк7: воскресение для праведных, вечная смерть для злых. Помимо очевидной проблематичности черно-белого разделения людей на добрых и злых, трудно совместить это с воскресением злых для позора в Дан12:2.
22:31–32: "А о воскресении мертвых не читали ли вы… 'Я Б. Авраама, и Б. Исаака, и Б. Иакова?' Он Б. не мертвых, но живых".
Следовательно, Авраам, Исаак и Иаков живы. Следовательно, остальные должны воскреснуть.
Матфей не вполне корректно трактует. В Исх3:6 речь идет в настоящем времени. То есть, праотцы уже живы. Но тогда, применяя этот довод к остальным людям, необходимо предположить, что и все остальные живы (в этом же смысле). Это уже противоречит концепции воскресения в будущем. Впрочем, гностики рассматривали Суд как постоянно идущий процесс.
Это типичный раввинистический аргумент, явно заимствованный Матфеем из обычных споров. Проблема в том, что это не довод Иисуса, а стандартная раввинистическая теза. Shem.r.44:6:73 приводит одно из толкований Исх32:13 ("Помни Авраама, Исаака и Израиля"): "Почему упомянуты трое праотцев? Ребе Леви сказал: 'Моисей сказал: "Господи, живут ли умершие?" Он ответил ему: "Моисей, ты стал сектантом"…'" То есть, именно сектантам (конечно, не имея в виду христиан) приписывается несогласие с доктриной воскресения.
22:33: "И, услышав это, народ был ошеломлен Его учением".
Почти наверняка эти доводы Иисуса о воскресении были совершенно стандартными.
22:34–40: на вопрос фарисеев о наибольшей заповеди Иисус указывает две: "возлюби Господа Б. твоего" и "возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки".
Фарисеи вряд ли стали бы задавать такой простой вопрос. Тем более, что ответ на него (совпадающий со мнением Иисуса) давался раввинами однозначно.
Этот эпизод вряд ли принадлежит фальсификатору: в отличие от Павла, здесь указана и первая заповедь. Возможно, эпизод придуман Матфеем, чтобы показать, что Иисус понимал Закон не хуже раввинов.
Вторая из этих заповедей как основа Закона традиционно приписывается Hillel ha-Zaken ("старец"), одному из легендарных основателей секты фарисеев. Во время Иисуса учение фарисеев могло еще не быть настолько общеизвестным, как позже, при написании Матфея.
Не исключено, что добавление первой заповеди свидетельствует о плохом знании автором иудейской традиции. Видимо, первая заповедь изначально отсутствовала у Гиллеля (возможно, он считал любовь к Б. и любовь к ближнему взаимосвязанными), но была добавлена позже в качестве уточнения.
Рим13:8–9: "Вы никому ничего не должны, но только любить друг друга; ибо любящий другого исполнил закон. Заповеди… объединены в этом слове: 'Люби ближнего своего как самого себя'". То есть, Иисусу приписана популярная максима, в той или иной форме встречающаяся во многих культурах и религиях, а в самом христианстве присутствующая в различных редакциях.
Христиане предпочитают (очевидно, противопоставляя иудаизму) вариант 7:12: "Делай другому то, что хотел бы, чтобы другие делали тебе", перефразируя традиционную формулу: "Не делай другому того, чего не хотел бы себе" или "не делай другому то, что сам ненавидишь".
Фм6:3, похожий на аутентичный, использует именно последнюю формулировку. Фм25: "Возлюби своих друзей как себя самого, оберегай их как зеницу ока". Здесь также употреблено "возлюби", что предполагает сравнительную пассивность, в отличие от альтруистического императива "делай". Рим13:10, традиционно для иудаизма, придерживается негативной формулы: "не делай зла".
Такая перефразировка превращает этическую норму в невыполнимую, к тому же рекурсивную, максиму. По христианской формуле, прежде чем съесть пасхального барана, необходимо обеспечить им всех собратьев (только христиан?), либо, как минимум, открыть для них доступ к собственному столу. Очевидно, что результатом даже для обеспеченного христианина будет голодная смерть.
Еще хуже обстоит дело с рекурсивностью формулы. Если христианин любит ближнего, то он должен позволить ему испытывать такое же удовольствие. Таким образом, отдав соседу половину своего имущества, он вынужден будет тотчас принять у соседа половину его имущества, и обратно до бесконечности.
Или получатель некоторого имущества должен будет, по этой формуле, передать его ближнему, тот — следующему, и так до бесконечности.
В силу ограниченности ресурсов каждого конкретного христианина ему постоянно придется выбирать, кого же именно из ближних возлюбить, как себя самого: то есть, во-первых, судить, во-вторых, разделять, в-третьих, все равно не иметь возможности полностью исполнить так сформулированную заповедь.
Христианская формулировка уничижительна: каждый дающий проявляет свою кротость, давая (делая добро), причем в ущерб себе (забирая у себя). Все участвующие в этой игре, оказываются униженными. Вряд ли такое самоуничижение может рассматриваться как достоинство осознающего самоценность индивидуума.
В реальности, дело обстоит еще хуже: на каждого кротко дающего приходится другой, соответственно, принимающий. А понятия "принимающий" и "кроткий" трудно совместить. Таким образом, каждый дающий намеренно и непременно наносит вред принимающему (ущемляет его собственную кротость).
Объект любви христиан также отличается от иудейского. 7:12 говорит о "других", а не о "ближних". Объектом христианской любви должны стать и злые люди, что никак не совместимо с практической этикой.
Негативная же формулировка Гиллеля указывает не действие, а бездействие, воздержание от действия. Тогда не происходит создания бесконечных цепочек передачи добра, которым никто не получает возможности пользоваться. И которое тем самым перестает быть желаемым добром. В отсутствие желаемого добра, христианская формула теряет объект приложения.
Христиане довели концепцию до абсурда. Инстинкты альтруизма и самосохранения находятся в человеке в состоянии динамического равновесия. В каждой ситуации используется их сочетание в той или иной пропорции. Хроническое превалирование того или другого одинаково пагубно для человечества в целом. Неправильно требовать от человека руководствоваться только одним из этих побуждений: в данном случае, альтруизмом.
Отметим, что в этой заповеди отлично выражена сущность иудаизма как практической религии. Иудаизм не пытается изменить суть человека, ни даже ограничить его помыслы. Заповеди направлены на ограничение реализации греховных помыслов.
Иудаизм требует любви в отношении ближнего. Только ближнего, а не человека вообще. Интересно, что крупнейший историк войны, Keegan, говорит о том же: акты жестокости часто осуществляются именно в отношении людей, которых воспринимают как чужих (в смысле класса, народа, рода войск). Психология человека устроена так, что он готов применять нормы морали по отношению к тем, кого считает такими же, как он сам — "ближними".
