Коллектив авторов - Монашество и монастыри в России XI‑XX века: Исторические очерки
Часть отшельников время от времени приходили на службу в монастырский или скитский храм. Например, в Голгофо–Распятский скит каждое воскресенье собирались на литургию отшельники, жившие далеко от скита.
О том, какие трудности испытывает инок, особенно отшельник, давший монашеский обет, оставил интересное свидетельство живший в XVI в. митрополит Даниил, которому душевные терзания были самому знакомы: «Немал подвигъ хотящимъ безженное житие жити, много подобаетъ терпети хотящимъ целомудрствовати яко рать имати имать по вся дни: разждизаетъ, сластитъ, мокротитъ, скоктитъ, боретъ николиже можетъ престати или умолкнути, горее бо видимыя рати… николиже можетъ почити иже безженное произ- воливый житие жити, всегда рати имать, внутро бо себе естествен- наго властелина имать и ратника, ратникъ же ни в вечер даетъ покоя, ни утро, ни нощию, ни полудни, но боретъ присно, жжетъ, палитъ, разждизаетъ, сласть къ сласти прилагаетъ, страшитъ, во отчаяние пореваетъ, всуе девствуеши глаголетъ, бракомъ вражду- етъ, ни во что же подвигъ девствующаго облыгает, похотей плот- скихъ насытитися советуетъ и всяку лесть составляет, на всяку кознь наводит…»[934]
Местные крестьяне относились к отшельникам с уважением, что, впрочем, не мешало разбойникам время от времени нападать на пустынников с целью грабежа. Так, старца–отшельника Феофана (XVII в.) грабители не только избили, но вырвали волосы на голове и бороде старца и горящей головней опалили его тело. Не раз грабители пытались нападать и на Анзерский скит, что вынудило царя возложить ответственность за охрану скита на воеводу. А во время нападения на Голгофо–Распятский скит в 1718 г. (численность братии в тот момент составляла 30 человек), вся братия разбежалась. Только глава обители — строитель Иисус остался в келье и упорно молился. Разбежавшиеся пустынники вернулись и поклялись старцу, что никакая опасность не заставит их покинуть скит[935].
Среди любителей пустынножительства бывали и миряне. В XVII в. жил «мирянин Никифор новгородец». Монах Наум, живший в монастыре в XVIII в., отказывался отвечать на вопрос, кем и когда он пострижен, более того, когда в царствование Анны Иоанновны в 1734 г. в монастыре была проведена ревизия, не обнаружились и отпускные документы Наума. И старец, к тому времени уже около 40 лет подвизавшийся в монастыре, был отправлен на свою родину в Кемь. Монастырское начальство не захотело выкупить для него документы, но это сделали кемские миряне. Они выкупили для Наума увольнение и разрешение поступить в Соловецкую обитель[936].
Основу активной деятельности по обустройству и прославлению обители составляло представление о монастыре и его значении, которое нашло, в частности, отражение в пространственной организации монастырей. Монастырская ограда была не столько крепостной стеной, сколько видимой границей, отделявшей монастырь от мира. Сам же монастырь «воспринимался как образ царствия небесного, явленного на земле, на планировку и композицию монастырей в значительной степени повлияло уподобление их небесному граду праведных — горнему Иерусалиму». В монастыре, так же как и в горнем Иерусалиме, есть стена, есть жилища праведных, сады и живонос- ные источники[937]. И деятельность по устроению и украшению обители также была деятельностью во имя «града праведных».
Однако обустройством монастыря и мистическим, символическим его истолкованием, в частности пространственным, для иноков дело не заканчивалось. «Духовная память и мироощущение монахов, закрепленные в географии пространства архипелага (например, горы — Голгофа на Анзере, Фавор на Большой Муксалме, Секирная — на большом Соловецком), предопределили обустройство окружающего мира на духовной, разумной основе с применением технологий, соответствующих природной среде. Природу здесь не покоряли, а постоянно с ней взаимодействовали. Именно монастырь на протяжении столетий, используя природные особенности региона, приспосабливал к ним современные технологии. Такой подход присущ ноотехносферному уровню мышления»[938].
П. Н. Зырянов. РУССКИЕ МОНАСТЫРИ И МОНАШЕСТВО В XIX–НАЧАЛЕ XXВЕКА
Выдающийся представитель русского монашества XIX в., московский митрополит Филарет (В. М. Дроздов) писал, что «сыну обители… деянием должно обрести в видение восход, т. е. трудолюбным и неослабным исполнением заповедей Божиих и правил отеческих должно открывать путь к высшей жизни духовной и созерцательной, которая есть на земли предначинание жизни небесной»[939]. Это было напоминание о той главной цели, ради которой были созданы христианские монастыри, в том числе и русские православные, ко времени Филарета существовавшие уже много веков.
За эти столетия коренным образом изменились внешние условия монашеской жизни. Крупные русские монастыри, куда стекались тысячи богомольцев, мало напоминали уединенные обители первых веков христианства. Монахов же, находившихся в гуще верующих, трудно было назвать отшельниками. В меняющемся мире с неизбежностью должны были измениться и монастыри. Вернее, должны были измениться пути к достижению той цели, о которой напоминал Филарет.
ЮРИДИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ МОНАСТЫРЕЙ. МОНАСТЫРИ ШТАТНЫЕ И ЗАШТАТНЫЕ
Деление монастырей на штатные и заштатные было введено в XVIII в. Первые получали пособие от казны, вторые существовали всецело за счет собственных доходов. Штатные монастыри разделялись на три класса, различие между которыми состояло в величине получаемых средств и в престижности. В XIX в. классность монастыря стала прежде всего свидетельством его знатности, ибо некоторые монастыри добились окладов по особым штатам, а другие были возведены классом выше без добавочного оклада.
Настоятели первоклассных и второклассных монастырей имели сан архимандрита, третьеклассных — игумена. Настоятельницы женских монастырей имели сан игуменьи.
Среди первоклассных монастырей особое положение занимали лавры. В начале XIX в. в России было три православные лавры: Киево–Печерская, Троице–Сергиева и Александро–Невская. По указу 1833 г. четвертой православной лаврой в России стала Почаев- ская (после присоединения униатов к православной церкви)[940].
Некоторые древние и знатные монастыри находились на положении ставропигиальных, т. е. состояли в непосредственном ведении Синода. В эту группу входили четыре московских монастыря (Новоспасский, Симонов, Донской и Заиконоспасский), а также Воскресенский Новоиерусалимский под Москвой, Соловецкий и ростовский Спасо–Яковлевский (все мужские). Последний из них в 1888 г. потерял статус ставропигиального.
Все прочие монастыри состояли в епархиальном управлении. Для наблюдения за ними и улаживания внутренних конфликтов епархиальный архиерей назначал благочинного из числа настоятелей. «Благочинному над монастырями, — гласил закон, — поручается столько монастырей, сколько он может с удобностию иметь их под своим надзором»[941].
Во второй половине XIX в. широкое распространение получили женские общины. Только их начальницы имели монашеский сан, остальные же члены находились на положении послушниц. Община, являясь как бы преддверием монастыря, давала им возможность утвердиться в своем решении принять монашеские обеты. В дальнейшем некоторые общины были преобразованы в монастыри.
Юридическое положение православных монастырей и монашествующих определялось «Сводом законов Российской империи». Монастыри имели право на обладание отводимыми им от казны земельными наделами, могли отдавать их в аренду, но не могли продавать. Монастырям запрещалось владеть населенными имениями[942]. До 1861 г. государство возмещало штатным монастырям отсутствие собственных крепостных. В каждый такой монастырь направлялась казенная прислуга, набранная из государственных крестьян и обязанная служить 25 лет. После крестьянской реформы 1861 г. эта своеобразная рекрутчина была отменена, но монастыри стали получать за это денежное вознаграждение[943].
Монастырям не возбранялось приобретать или получать в дар ненаселенные имения и другое недвижимое имущество. Правда, всякий раз на это требовалось высочайшее разрешение.
Пострижение в монашество по закону разрешалось для мужчин с 30 лет, а для женщин с 40, хотя на практике допускались отступления. Кандидат к пострижению не должен был иметь супружеских уз, малолетних детей и неоплаченных долгов. Нахождение под судом и следствием тоже являлось препятствием к пострижению. Особый порядок существовал для лиц, принадлежащих к податным состояниям (для крестьян и мещан). Они должны были представить увольнительный документ от своих сословных обществ и заручиться согласием казенной палаты. Только после этого вопрос об увольнении их в монашество решался губернатором. Эти правила действовали вплоть до указа от 5 октября 1906 г.
