Андрей Кураев - Уроки сектоведения. Часть 1.
А вот впечатление человека, практикующего классическую йогу – В. Бойко: «Четверть века сталкиваясь с "Живой этикой", мне довелось неоднократно общаться с ее отдельными представителями. Поразительно то, что даже будучи надолго втянутыми в эту жесткую систему вероисповедания, никто из них не сумел решить насущные проблемы души и тела. Сначала, на первом этапе освоения доктрины, появляется некий смысл или его обещание, все незнакомое, перспективы блестящие, соратники и апологеты учения не жалеют красок - это стадия эйфории. Затем наступает период привыкания, начинается рутина - бесконечные сходки, переливания из пустого в порожнее, сбор материальных средств. И затем, после свершившегося оглупления, наступает вырождение, человек как-то выцветает внешне и внутренне, становится одномерно ориентированным, каким-то пришибленным. Жесткая психологическая ориентировка приводит к утрате прежних социальных связей, “специалист по этике” остается в ограниченном кругу духовных “братьев”. Думать ни о чем особо не надо, так как система объясняет все, интеллект же в бездействии деградирует. В то же время и разбираться в рериховских писаниях бесполезно, поскольку понять их нельзя, обнаруживается лишь бесконечное пережевывание мистической ерунды, соединенное с беспредельным гонором и фанаберией, постоянной оглядкой на бесконечных врагов, и неиссякаемой борьбой с последними, - налицо явный “привкус” неадекватности. По моим наблюдениям подобный способ интеллектуального и душевного зомбирования без выраженного ущерба могут перенести только люди с исключительно крепкой головой. И такие изредка встречаются, но в отличие от тупо верующей в “Живую этику” толпы они всегда заняты конкретной работой, например сбором материальных средств, их распределением, участием во властной структуре данной ячейки. То есть это прагматики, использующие систему в собственных конкретных целях… Можно было бы еще до какой-то степени оправдать сочинителей доктрины, если бы не своеобразная тональность этих заклинаний, какая-то их жуткая бесчеловечность и двуличие… Доктрина “Живой этики” насквозь пронизана абсолютным презрением к человеку, которого непрерывно, на тысячах страниц текста сомнительных достоинств поучают и запугивают как последнее быдло»{1099}. «Можно вспомнить «Агни-йогу» Рерихов с ее маниакальными заклинаниями и бесконечным противопоставлением себя бесчисленным врагам своей «духовности», не желающим следовать ей безоговорочно, с угрозами им и посулами кары небесной. Я думаю, что учение «Живой этики» осталось жить в умах только потому, что не подвернулась возможность воплотить его в действительность, так же как «Утопию» Мора или «Город солнца» Кампанеллы. К сожалению, никто до сих пор не задумался о том, во что вылилась бы «этика» Рерихов, если бы они располагали таким экономическим потенциалом реализации своей «духовности», как Гитлер»{1100}.
Как видим, не то что мировые религии - даже теософов и йогов учение Агни-Йоги не смогло убедить и примирить[279]. И даже личные ученики Рерихов не стали по настоящему единомысленными («Приходится писать всем отдельно. Вот куда завело разъединение! Скорпионов приходится рассаживать по разным банкам!»{1101}; это «за глаза»; самих же «скорпионов» Е. Рерих уверяет - «Я смотрю на Вас, как на детей моих»{1102}).
Теософия ограничивает себя, ибо она не соглашается принять очень и очень многие из идей, существующих вне ее круга. Значит, если использовать слово секта в том его смысле, который в него вкладывали основательницы теософии и рерихианства, то есть как синоним ограниченности и внутрирелигиозной полемичности, то придется сказать, что и сама теософия есть секта. Я соглашаюсь с этим выводом. Но я не согласен с той посылкой, из которой он получается (в логике есть закон: “из лжи следует все что угодно”, то есть и из ложной посылки можно получить истинный вывод). Ибо несогласие одного человека с другим не есть признак сектантства. Любой живой и здоровый организм отличает – что ему впустить в себя и оставить в себе, а от чего посторониться или избавиться. Христианство поступает точно так же. И теософия ведет себя подобным же образом[280]. Так что если именно по критерию “ограниченности” теософы хотят определять сектантство, то они тогда вполне правомерно назовут православие сектой. Но в этом случае эту характеристику они должны будут отнести и к себе самим.Из того, что теософы полемизируют с другими религиями следует, что с точки зрения теософов некоторый духовный опыт может быть расценен как недоброкачественный и даже опасный и, соответственно, как подлежащий исправлению или устранению. В перспективе социологии религии это означает, что теософы претендуют на власть над мыслями и переживаниями людей. И, значит, там, где им это удастся сделать не на словах, а на деле – там начнет функционировать религиозная организация.
РЕЛИГИОЗНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ У РЕРИХОВЦЕВ
На практике сегодня в теософском движении, кажется, нет ясной организации и иерархичности. Но необходимость существования такой организации, четко обособленной от остальных религиозных движений и подчиняющейся прежде всего и только своим собственным руководителям, организации, контролирующей образ мысли и чувств своих членов, в теософских книгах признается: “Не может быть преданности Владыке без преданности к Его избранным, ибо истинно, это было бы полным непониманием основ Учения и оккультных законов. Вы знаете из Книг Учения, “Писем Махатм” и Учения Мастера Иллариона, что условие преданности к Доверенным Владык есть непреложный закон оккультизма”{1103}. “Истинный ученик, когда чего-либо не понимает в действиях Учителя, все же умеет Ему доверять"{1104}, - «цементирует» Елена Ивановна сознание своих адептов.
Теперь, наконец, можно привести ту формулу рериховского учения, которая мне представляется ключевой при религиоведческом его рассмотрении: “Почитание Гуру есть путь к высшему Миру”{1105}.
Эмиль Дюркгейм считал что важнейшим критерием религиозного мировосприятия является разделение мира на священное и мирское. При этом он пояснял, что «под священными явлениями не следует понимать только те личные существа, которые называют богами или духами; утес, дерево, родник, камень, кусок дерева, дом, словом, любая вещь может быть священной»{1106}. Священные камни, символы и картины в жизни Рерихов были и в их учении упоминаются. Но главное не это. Феномен рерихианства требует дополнения формулы Дюркгейма: на священные и мирские могут делиться не только материальные предметы, но и человеческие личности. Есть люди-профаны, а есть «порсявшщенные» и освященные. Последние должны нарочито почитаться. Главный талисман рериховцев – сами Рерихи. Они наделяются в сознании адептов сакральными чертами: они знают то, что закрыто от других; они ближе к Высшему Миру, они несут в себе заряд энергий, необходимых для спасения всего человечества; они оказываются Путем, соединяющим Горнее и дольнее. Тут вполне уместен термин Мирчи Элиаде – «иерофания»{1107}, проявление священного. Николай и Елена Рерихи для ближнего круга и при жизни и после смерти были именно «иерофанией». Соответственно, почитание Рерихов, их имени и наследия оказывается религиозным долгом и все оно пронизано именно религиозным чувством. Не внешние действия, не манипуляции с внешними предметами находятся в центре агни-йоговского культа, но отношение к «Гуру».
Кроме того, адепт должен в конце концов сам в себе провести границу между светским и сакральным. Он должен в себе провести «трансмутацию энергий», перестроить себя в сверхчеловека (естественно, не самостоятельно, но при помощи «космических лучей» и «Космической Иерархии).
И поскольку именно связь со Сверхчеловеком, Иерархом является основой учения и соответствующей духовной практики, то и сама эта связь создает структуру социальных отношений, характерную именно для религиозной общины.
И в самом деле - настойчивые советы Агни Йоги о послушании космической Иерархии духов («Постоянные утверждения и повторения есть именно цементирование сознания сотрудников»{1108}), не могут не сказаться на реальном структурировании рериховского движения, ибо слишком уж резок ее акцент на необходимости подчинения и послушании.
В начале своей истории и теософское движение было достаточно четко структурированно — во всяком случае, если верить Елене Блаватской, которая писала в 1878 г. из Нью-Йорка: “По всей стране у нас сейчас свыше 1000 теософов. Вы ведь знаете знаки, пароль и тайное рукопожатие”{1109}. Но теософское движение в узком смысле этого слова (то есть кружки, признающие авторитет Блаватской, но не считающие труды Рерихов продолжением посланий «Белого братства») все же осталось достаточно аморфным и породило религиозно структурированную организацию.
