Вениамин (Федченков) - На рубеже двух эпох
Я понял, что в случае с генералом Врангелем был неправ и по существу, и тактически. Дня через два я намеренно пошел к нему, прося содействия в отправке части духовенства в Болгарию и Сербию. Он вышел ко мне обычно любезным.
- Вы на меня не сердитесь? - спросил я. - Простите меня!
- Ну, что вы! - спокойно, но холодновато-сдержанно ответил он, приглашая меня жестом садиться.
Просьба моя была исполнена быстро. После у нас отношения совершенно восстановились. Но я, наученный горьким опытом, стал осторожней, и до самой его смерти у нас никогда уже не было ни малейших столкновений.
Да и вообще, к человеку нужно быть деликатнее и осторожнее. Как легко иногда надломить самые дружеские отношения и как трудно (а иногда уже и невозможно) бывает восстановить их!
Теперь за границей, вспоминая этот случай, стараюсь держаться правильной позиции, а то бывали прорехи не один раз. А виновен опять я,
Подобным образом в обращении к безрелигиозным отдельным людям или целым общественным группам и организациям нужно быть тоже очень терпимым, тактичным и кротким. Если еще что-нибудь можно сделать, то лишь этим путем, иначе повредишь и им, и себе, и вере. Недавно мне пришлось услышать один хороший совет, чтобы я не допускал даже по отношению к церковным отделившимся кругам огорчительных слов.
Верно! Верно! Всегда помни не только о себе, но и о других... И лучше будет... А огорчения покрой своей любовью и попроси даже прощения. Будет чудо возобновления единства и взаимной любви.
Еще из жизни генерала Врангеля нужно вспомнить гибель специально им занимаемого маленького парохода "Лукулл", где он жил по приезде в Константинополь. Эта территория в Босфорском заливе была как бы независимой и давала мираж державности. Но вот однажды итальянский океанский пароходище, маневрируя в этом проливе, раздавил в скорлупу "Лукулл". Все спаслись, но будто помнится, что капитан корабля, по морской традиции, пошел с ним ко дну. Между спасенными вещами была и та святая старинная икона, которой был нами благословлен генерал Врангель на командование в Крыму. После я видел ее в здании посольства, куда вынужден был переехать на постоянное житье.
Еще вспоминается присутствие генералов на открытии русского Церковного собрания в Константинополе, но об этом событии, имевшем потом большие последствия, надо говорить сейчас особо.
Когда мы прибыли в Турцию, тотчас же поднялся вопрос о дальнейшей самостоятельной организации церковной жизни. Одним из главных защитников этого вопроса был я, еще не изживший своей энергии. Так же думали и другие архиереи. Лишь один митрополит Киевский Антоний, махнув рукой, сказал небрежно:
- Ну, какая тут самостоятельная организация? Раз мы оказались на территории другой Православной Церкви, то, по законам, должны ей и повиноваться.
Но все прочие думали иначе. Митрополит Антоний уступил, и притом довольно легко. Очевидно, каноны не очень удерживали его. И после я видел не раз, что хотя он хорошо знал их, но когда ему хотелось, он руководился не ими, а собственными рассуждениями.
Так воссоздался наш Крымский Синод. В нем были следующие члены: митрополит Антоний, митрополит Платон, архиепископ Феофан и я. Все мы не только кончили академии, но и служили в них: первые трое были даже ректорами, а я преподавателем в Петербургской академии.
Из нашей деятельности теперь я могу отметить три наиболее значительных факта.
Прежде всего, установление взаимоотношений с Греческой Патриархией, в область которой мы попали. Строго по канонам, греки могли бы потребовать от нас подчинения им и не разрешать самостоятельного управления. Но имя России, русских, так было велико и сильно, даже в лице нас, эмигрантов, что Патриархия пошла нам навстречу и написала довольно растяжный томос (указ), которым мы признавались как часть Русской Церкви и могли самоуправляться во внутренней своей жизни. Но вот тут опять сказалась их греческая психология: они не дали нам права производить разводы браков. Причина тому была совершенно простая: процедура разводов приносила довольно значительный доход, и греки не хотели передавать его нам, а потому оставили их за своей Патриархией.
Конечно, это было мелким шагом с их стороны. Уж если бы они хотели быть канонически принципиальными, так тогда нужно было им ограничить наши общие, административные права как более важные, а не интересоваться какими-то жалкими сотнями или даже тысячами турецких лир за такую невозвышенную материю, как расторжение брака.
Тут уж я упомяну и об общем, довольно холодном отношении их даже к нам, архиереям. Мы учим и проповедуем, что вся Православная Церковь есть единое тело, единый духовный организм. Но когда мы оказались в пределах нашей . Матери - Церкви Греческой, то с ее стороны нам не было оказано буквально никакого привета. Никто из их архиереев не посетил нас на кораблях; не дали нам просто никакого приюта; не поинтересовались, чем мы живем и даже как питаемся; никто не спросил нас, что делается у "русской сестры" - Церкви на родине. И только лишь когда мы сами обратились к ним в Патриархию (в так называемый Фанар), они увидели нас, а потом ограничились формальными отношениями на бумаге.
Все огорчало нас. И однажды я в беседе с заместителем усопшего Патриарха, митрополитом Николаем, высказал ему горечь нашу:
- Вот мы повторяем в Символе веры: Во Едину Святую... Церковь, а где же это единение?
- А как же? - спокойно возразил мне митрополит Николай. - В вере, в таинствах, в молитвах.
Мне это понравилось. Значит, человек верует в духовное, благодатное общение и считает его первейшим делом.
- Да, это суть, - ответил я. - Но апостол Павел говорил еще: "Общения и благотворения не забывайте... страннолюбия держитесь".
- А в чем же оно могло бы выразиться? - спросил он в недоумении.
- Да хотя бы пригласили нас, архиереев, в Патриархию посидеть, потом вместе напиться чаю. Мало ли чего можно придумать при желании и любви.
Он смиренно промолчал.
А я подумал и сейчас думаю: действительно ослабела любовь между нами, Православными Церквами, настоящего сердечного единства не чувствуется. Живем точно чужие. Это ненормально. И нужно всем Церквам задуматься над такой болезнью нашей. Кажется, проще всего нужно было бы устраивать нам соборы, с приглашением других Церквей, оставлять своих представителей при патриархиях. Устраивать беседы по разным вопросам (богословским, школьным, инослав-ным, общественным). Издавать бы единый печатный орган. Поминать друг друга в молитвах на открытых богослужениях при архиереях и даже^ во всех церквях приходских. Конечно, это все второстепенные внешние средства, а главное - в благодати Единого Святого Духа, обитающего в сердцах наших. Но все же не нужно пренебрегать другими путями. А потом нужно созвать следующий Вселенский собор. Некоторые думают, будто их было 7, а больше быть не может. Но ясно, что это мертвая идея, Церковью же руководит Животворящий Дух Святой. Была недавно такая попытка - созвать Вселенский собор на Афоне. Но она не удалась потому, что Русская Патриархия отказалась послать своих канонических представителей вместе с незаконными "живоцерковниками", которых тоже признает Греческая Патриархия и коих она пригласила на предполагавшийся Афонский собор. За Русской Церковью отказался и покойный Сербский патриарх Варнава. Так дело и расстроилось. Не на единстве и любви созданное разъединением и кончилось. А одним из условий сохранения единства и любви является соблюдение церковных канонов как запечатленных форм этого единства, как путей сохранения любви и истины. Но, увы! После и архиереи, и патриархи перестали дорожить этими "узами любви", этими опорами пребывания в единстве. И потому стали разваливаться и последние остатки любовного общения.
Греческая Патриархия за годы революции в России сделала много фальшивых шагов, которые едва не привели к разрыву между ней и Русской Патриархией; признание "живой церкви" наряду с истинной Церковью (Патриаршей) не отменено и доселе; оправдание откола православных епархий в Польше, Латвии, Эстонии, Финляндии и даже в эмиграции (митрополита Евлогия Парижского), участие в этих расколах и т. п. Совершенно справедливо писал митрополит Сергий, что Русская Церковь и русский народ начали терять веру в Греческую Патриархию как представительницу канонической правды.
Нередко мне приходили мысли, что история Константинопольской Патриархии как первой среди других подходила к концу. И совсем не оттого, что греков мало числом, а потому, что они ослабели в хранении канонической истины, стали приспособляться к ложным путям. Кто знает, не перейдет ли эта первенствующая роль от Царьграда к русской Москве, согласно древнему преданию нашему. Москва - третий Рим (Константинополь - второй, так он официально и именуется в церковных актах: Нео Роми - Новый Рим). Во всяком случае, вне всякого сомнения. что у нас на Руси, особенно со времен управления митрополита Сергия, церковная жизнь поставлена хотя и на благоразумные, но строгие пути канонов. И это возвышает ее значение в глазах всего мира.
