Иоанн Златоуст - Творения, том 9, книга 2
И что говоришь ты, скажи мне? “Не думайте [о] [себе] более, нежели должно думать”. Здесь он указывает на смиренномудрие, мать всех благ, подражая в этом своему Учителю. Как Христос, взойдя на гору, чтобы предложить нравоучительное слово, начал речь прежде всего о смиренномудрии и его положил основанием: сказав: “Блаженны нищие духом” (Mф. 5:3), так и Павел, переходя от догматических истин к нравственным, преподал урок о добродетели вообще, требуя от нас достойной удивления жертвы, но, намереваясь изобразить добродетель, в частности, начинает с смиренномудрия, как бы с главы, и советует: “Не думайте [о] [себе] более, нежели должно думать”, потому что такова воля Божия, “но думайте целомудренно”. Слова эти означают следующее: мы приобрели благоразумие, чтобы обращать его не в высокомерие, но в скромность. И апостол не сказал: думайте о себе смиренномудренно, но: “целомудренно”, разумея здесь под целомудрием не противоположную надменности добродетель и не удаление от невоздержности, но ум трезвенный и здравый. Иметь здравые мысли и называется целомудрием. Таким образом, показав, что нескромный не может быть целомудренным, то есть устойчивым и здравым, но заблуждается, выходит из границ и бывает неразумнее всякого безумного, (апостол) смиренномудрие назвал целомудрием. “По мере веры, какую каждому Бог уделил”. Так как подаяние дарований привело многих из римлян и из коринфян к высокомерию, то обрати внимание, как (апостол) делает ясной причину этой болезни и мало-помалу удаляет ее. Сказав, что должно “думать скромно”, он присовокупил: “по мере веры, какую каждому Бог уделил”, называя здесь верою духовное дарование. Словом же: “уделил” - он утешил и того, кто получил меньший дар, и смирил того, кто воспользовался большим даром. Если Бог разделил, а не твое преуспеяние имеет значение, то почему ты много думаешь о себе?
4. Если же кто скажет, что здесь говорится о вере, а не о даровании, то это еще более доказывает, что (апостол) смиряет тщеславных. Если вера есть причина дара, ею творятся чудеса и все это от Бога, то на каком основании ты думаешь о себе много? Ведь если бы Бог не пришел на землю и не воплотился, то вера не имела бы таких успехов. Таким образом, все блага имеют начало в Боге. А если Он Сам дает, то умеет и разделить; Он Сам всех сотворил и о всех одинаково печется. От Его человеколюбия зависело как дать, так и сколько дать. Тот, Кто явил благость в главном, именно в том, что сообщил дары Свои, не оставит тебя и в отношении меры. Если бы Он хотел лишить тебя чести, то не дал бы тебе и самого первого, а если Ему благоугодно было спасти и почтить тебя (а для того Он и пришел на землю и распределил такое множество благ), то для чего ты приходишь в смущение и страх и из разумного становишься глупцом, стыдя себя больше, чем глупый по природе? Быть глупым по природе не составляет вины, а сделаться глупым, имея разум, не извинительно и влечет за собою большое наказание. Таковы те, которые по причине своей мудрости много о себе думают и впадают в крайнее высокомерие. Ничто ведь так не делает глупым, как кичливость. Потому и пророк, называя варвара глупцом, говорил: “Ибо невежда говорит глупое” (Ис. 32:6). А чтобы ты мог заключить о его глупости из собственных речей его, послушай, что говорит он: “…, выше звезд Божиих вознесу престол мой …, буду подобен Всевышнему” (Ис. 14:13,14). “Рука моя захватила богатство народов, как гнезда; и как забирают оставленные в них яйца, так забрал я всю землю” (Ис. 10:14). Что может быть глупее этих слов? Но и всякое хвастливое слово легко навлекает на себя такое же нарекание. И если я буду тебе представлять все речи высокомерных, ты не различишь, высокомерным ли это сказано или глупцом; таким образом, в них один и тот же недостаток. И другой варвар говорит опять: “Я бог, восседаю на седалище божием” (Иез. 28:2), и еще другой: “Какой Бог избавит вас от руки моей”? (Дан. 3:15); также и египтянин: “Я не знаю Господа и Израиля не отпущу” (Исх. 5:2). Таков и безумец, упомянутый у пророка, говоривший в сердце своем: “нет Бога” (Пс. 13:1). Таков и Каин, сказавший: “Разве я сторож брату моему” (Быт. 4:9)? Различишь ли ты, какие слова сказаны высокомерными и какие глупцами? Высокомерие, не соблюдая умеренности и возникая помимо ума (почему и называется aponia), создает и глупых, и тщеславных. И если начало премудрости есть страх Господень, то начало глупости есть неведение Господа. Итак, если ведение Бога есть мудрость, а неведение - глупость, неведение же происходит от гордости (а начало гордости есть неведение Господа), то следует, что гордость есть крайняя глупость. Таков был и Навал, если не пред Богом, то пред человеком сделавшийся от высокомерия безумным; впоследствии он умер от страха. Как скоро человек потеряет меру благоразумия, то по причине душевной слабости делается вместе и робким, и дерзким. Как тело, когда потеряет равномерное соединение жизненных сил, становится расстроенным и подвергается всяким болезням, так и душа, когда утратит свою возвышенность и смиренномудрие, впавши в некоторое болезненное состояние, делается и робкой, и дерзкой, и безумной, и, наконец, перестает узнавать саму себя. А кто не знает самого себя, как узнает то, что выше его? Как одержимый умопомешательством, когда не узнает себя, не знает и того, что у него под ногами, и как глаз, когда сам слеп, помрачает и все прочие члены, так бывает и с высокомерием. Потому высокомерные несчастнее и помешанных в уме, и глупых по природе. Они возбуждают смех подобно последним и неприятны подобно первым, и, хотя столько же расстроены в уме, как помешанные, но не возбуждают столько сожаления, как те; они безумствуют, как и глупцы, но не заслуживают оправдания, как те, а внушают только одно отвращение. Имея недостатки тех и других, они лишены оправдания, подобно тем и другим, будучи смешны не только своими речами, но и всеми приемами. Скажи мне: для чего ты вытягиваешь шею? Для чего ходишь, привстав на пальцы, поднимаешь брови и надуваешь грудь? Ведь ты не можешь волоса сделать белым или черным, а ходишь будто по воздуху, представляя себя владыкою всего? Тебе, может быть, хотелось бы, чтобы у тебя выросли крылья, чтобы не ходить тебе по земле; может быть, тебе желательно сделаться необыкновенным. А теперь разве ты не делаешь из себя чуда, когда, будучи человеком, замышляешь летать? Но, лучше сказать, ты летаешь уже внутренне, все тебя поднимает вверх. Как мне назвать тебя? Чем истребить твое высокоумие? Если я назову тебя пеплом, прахом, дымом и пылью, то я, хотя и назвал низшие предметы, но ни один не изображает тебя в точности, как я хотел бы, ведь я желаю представить всю надутость и пустоту людей высокомерных. Какой же нам найти образ, им соответствующий? Мне кажется, что они подобны зажженному льну. Как вспыхнувший лен, по-видимому, раздувается и приподнимается, но от легкого прикосновения руки опадает и оставляет самый мелкий пепел, таковы же и души высокомерных: их пустую надутость может смирить и уничтожить случайное прикосновение. Всякий высокомерный по необходимости должен быть слабым, потому что высокое не бывает крепко, но, как водяные пузыри скоро лопаются, так и высокомерные легко погибают. Если ты не веришь этому, то представь мне человека наглого и высокомерного и увидишь, что от случайного обстоятельства он приходит в большую робость, чем иной от падения. Как хворост быстро обращается в пепел, едва вспыхнет охвативший его пламень, а толстые деревья нелегко воспламеняются и долго поддерживают пламя, так души твердые и непоколебимые с трудом и воспламеняются, и сгорают, а над слабыми в одно мгновение времени совершается и то, и другое. Итак, зная это, будем упражняться в смиренномудрии. Нет ничего могущественнее его, оно тверже камня, крепче адаманта, ставит нас в большую безопасность, чем крепости, города и стены, будучи выше всех ухищрений диавола, тогда как высокомерие делает нас доступными всяким случайным нападениям, лопаясь, как сказано выше, легче водяного пузыря, разрываясь скорее паутины и рассеиваясь быстрее дыма. Потому, чтобы нам утвердиться на твердом камне, отложив высокомерие, возлюбим смиренномудрие. Тогда и в настоящей жизни найдем спокойствие, и в будущем веке насладимся всеми благами благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.
БЕСЕДА 21
“Ибо, как в одном теле у нас много членов, но не у всех членов одно и то же дело, так мы, многие, составляем одно тело во Христе, а порознь один для другого члены” (12:4,5).
1. Апостол употребил здесь то же сравнение, каким он воспользовался в Послании к коринфянам, когда врачевал их от того же самого недуга. Сила этого врачевства велика и значение примера достаточно для того, чтобы избавить от болезни высокомерия. Почему, говорит он, ты думаешь о себе высоко, тогда как другой, напротив, принижает себя? Не все ли мы, большие и малые, составляем одно тело? А когда по отношению к главе мы одно тело, а по отношению друг к другу члены, то зачем ты отсекаешь себя высокомерием, зачем стыдишься брата? Как он есть твой член, так и ты его член, и в этом отношении существует большая равночестность. (Апостол) предложил два достаточных довода, чтобы побудить слушателей отложить высокомерие: первый тот, что мы члены друг друга, не только малый для большего, но и больший для меньшего, а второй тот, что все мы составляем одно тело. Вернее же сказать, им представлено три довода, так как он доказал, что всем сообщено одно благодатное дарование. Итак, не думай о себе много, ведь все, что ты получил, дано тебе от Бога, а не сам ты приобрел. По этой причине (апостол), коснувшись духовных дарований, не сказал, что один получил больше, а другой меньше, а как назвал дарования? Различными. Он говорит: “имеем …дарования”, не большие и меньшие, но – “различные”. Что за дело, если не то же тебе вверено, когда ты принадлежишь к тому же телу? И (апостол), начав говорить о даровании, заканчивает речь словами о милостыне, прилежании и заступничестве. И так как некоторые из римлян, как и естественно, были добродетельны, но не имели дара пророчества, то (апостол) доказывает, что и быть добродетельным есть также дар, притом гораздо больший дара пророчества (он доказал это в Послании к коринфянам), так как первый влечет за собою награду, а последний лишен вознаграждения, и все в нем - дар и благодать. Поэтому говорит: “И как, по данной нам благодати, имеем различные дарования, [то], [имеешь ли] пророчество, [пророчествуй] по мере веры” (ст.6). Так как он достаточно утешил слушателей, то желает побудить их к подвигам и сделать более ревностными, указывая на то, что и от них самих зависит получить больший или меньший дар. Чтобы смирить гордых, он утверждает, что дается это от Бога, когда, например, говорит: “по мере веры, какую каждому Бог уделил”, и еще: “по данной нам благодати”. А чтобы поощрить беспечных, он присовокупляет, что первое основание полагают сами люди, как он утверждает в Послании к коринфянам, побуждая к тому и другому. Когда говорит: “Ревнуйте о дарах” (1 Кор. 12:31), показывает, что и они сами бывают причиной различия даруемого; а когда говорит: “Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно” (1 Кор. 12:11), показывает, что получившие дар не должны им превозноситься; в обоих случаях (апостол) врачует недуг коринфян, как он поступает и здесь. И опять, поощряя к восстанию падших, говорит: “[Имеешь ли] пророчество, [пророчествуй] по мере веры”. Хотя пророчество дается по благодати, но изливается не просто, а получая меру от принимающих, и течет настолько, насколько велик будет принесенный сосуд веры. “[Имеешь ли] служение, [пребывай] в служении” (Рим. 12:7). Здесь служение взято в общем смысле: и апостольство называется служением, и всякое доброе духовное дело - служение. Конечно, это наименование употребляется и для означения частной деятельности, но здесь сказано вообще. “Учитель ли, - в учении”. Заметь, как (апостол) не наблюдает строгого порядка, но малое ставит на первом месте, а великое после, научая опять тому же самому, т.е. не гордиться и не превозноситься. “Увещатель ли, увещевай” (ст. 8). И это - вид учения, так как сказано: “Если у вас есть слово наставления к народу, говорите” (Деян. 13:15). Потом, показывая, что невелика польза держаться добродетели без надлежащего соблюдения закона, присовокупляет: “[раздавай] в простоте”. Не достаточно того, чтобы подать, но должно делать это и с щедростью; так и всегда это разумеется под словом – “простота”, ведь и девы (юродивые) имели елей, но не имели его в избытке, почему и лишены были всего. “[Начальствуй] с усердием”. Не довольно быть начальником, но надобно начальствовать с усердием и готовностью. “[Благотвори] с радушием”. Недостаточно благотворить, но должно и это делать нескудно и без скорби, или лучше сказать, не только без скорби, но еще с веселым и радостным духом, потому что не одно и то же не быть печальным, и радоваться. То же самое с большим тщанием доказывал Павел и в Послании к коринфянам; побуждая их к щедрости, он говорил: “Кто сеет скупо, тот скупо и пожнет; а кто сеет щедро, тот щедро и пожнет” (2 Кор. 9:6), и, научая, с каким расположением должно это делать, он присовокупил: “не с огорчением и не с принуждением” (ст. 7). В совершающем благотворение должно быть то и другое - и щедрость, и веселое расположение. Зачем ты плачешь, подавая милостыню? Зачем скорбишь, оказывая милосердие, и тем лишаешься плода заслуг своих? Если ты скорбишь, то нет в тебе милосердия, но ты жесток и бесчеловечен. Ведь если ты сам скорбишь, то как можешь ободрить того, кто в горе? Приятно то, чтобы он не подозревал ничего дурного, а также и то, когда подаешь ему с радостью, потому что для людей ничто не представляется столько унизительным, как принимать что-нибудь от других, если только ты особенной веселостью не отвратишь подозрения и не покажешь, что сам получаешь больше, нежели даешь, что скорее роняешь, чем восстановляешь принимающего. Потому (апостол) и говорит: “[Благотвори] с радушием”.
