Андрей Кураев - Церковь в мире людей
"Мне видится лишь один путь возрождения русской монархии – партийно—вождистский. Все эти игры в возвращение “бывших”, в “избрание Царя” и прочие современно—“монархические” штучки—дрючки есть самая настоящая политическая декандентщина, превращающая сторонников Реставрации в кучку ностальгирующих чудиков. В стране должна быть создана мощная национал—революционная партия орденского типа, партия, вооруженная детально разработанной правой идеологией. Она тайно или явно будет под руководством молодого и энергичного Русского Вождя, чей образ великолепно описан Шульгиным: “националист по убеждениям и большевик по темпам работы”. Вот он—то и есть Русский Православным Царь, власть которого освятит Церковь. Партия национал—революционеров будет представлять собой Лучших из Лучших, она составит ядро будущей русской национальной аристократии. У нее будут свои вооруженные силы, своя служба безопасности, свои орденские территории. Она превратится в Опричнину, возвышающуюся над Земщиной"[241].
Ясное дело: хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается.
И сказочки у этих опричников соответствующие: "…И тут очнулись русские люди, обрадовались, помолились Богу и Он дал им Грозного Царя. Теперь на том Царстве Грозный Царь всех колдунов и вещунов на кострах сжигает. Конец и Богу слава!"[242].
И эти люди смеют прикрываться именам Алексея Хомякова! Для славянофилов основа церковной соборности – свободное единение любящих людей. Соборное единство есть "единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви"[243]. Но в нынешних «соборных опричниках» не чувствуется ни любви, ни умения дорожить свободой других людей.
Революционные амбиции "ревнителей православного благочестия" порой проявляются столь ярко, что отпугивают даже близких им людей. Обозреватель "Русской линии" Анатолий Степанов, побывав на Съезде Православных братств, счел нужным публично отстраниться от недавних своих соратников: "22 ноября 2004 года в Москве в здании Союза писателей России проходила годовая Конференция Союза Православных Братств. В зале собралось около 150 человек, среди них известные в православно—патриотических кругах деятели: лидер Союза "Христианское возрождение" Владимир Осипов, настоятель храма Св.Николы на Берсеневке игумен Кирилл (Сахаров), священники Сергий Зинченко и Александр Васькин, писатель Михаил Назаров, литературовед Марк Любомудров, филолог Татьяна Миронова, издатели журнала "Первый и последний" Константин Гордеев и Вячеслав Манягин, атаман Терского казачьего войска Михаил Инкавцов, публицист Юрий Агеещев, издатель Юрий Самусенко, художник Игорь Мирошниченко и др. Председательствовал на конференции руководитель СПБ и Союза хоругвеносцев Леонид Симонович. Если попытаться сформулировать лейтмотив выступлений на конференции, то его можно выразить словами – "курс на революционное Православие". Самые яркие выступления, прозвучавшие на конференции и получившие поддержку зала, были именно такими. Тон задала, пожалуй, Татьяна Миронова. Она заявила, что нам, православным, нужно "сделать выбор: либо мы идем за этой властью, которая взяла курс на геноцид русского народа, либо мы должны бороться с властью". Священноначалие нашей Церкви, по словам Мироновой, тоже виновато в геноциде русского народа, а потому "вместе с этой властью должно разделить ответственность за геноцид". Однако Миронова пошла дальше обличений власти и церковного священноначалия. Дальше – в область вероучения. По ее мнению, нам, православным патриотам, мешает "неправильное понимание" некоторых истин нашей веры. Татьяна Леонидовна призвала изживать это "неправильное понимание", поскольку, мол, это сдерживает активность православных "в деле борьбы с этим режимом". Что же нам, православным, мешает? Оказывается, вот что: Во-первых, добродетель послушания, Во-вторых, добродетель терпения, в—третьих, добродетель непротивления. Ну и, разумеется, нам очень мешает "неудачное выражение" апостола Павла, что "нет власти, аще не от Бога" (Рим., 13, 1). Позиция четкая и ясная. Можно сказать, что начертана программа революционной борьбы с властью под лозунгами Православия, настоящее "революционное Православие". Показательно, выступление Татьяны Мироновой было поддержано многими выступавшими на конференции Союза Православных Братств. Некоторые, как известный идеолог и публицист Михаил Назаров, "полностью присоединились" к выступлению Мироновой. Некоторые выступили, по сути, с аналогичными идеями, но говорили другими словами. Некоторые пошли дальше, логически продолжив мысли Мироновой, как представитель РНЕ Ф.Кирьянов, который начал обличать Святейшего Патриарха Алексия II (в выступлении Мироновой содержалась только общая критика священноначалия), припомнив пресловутую речь перед раввинами. И практически никто не противоречил тем идеям, с которыми выступила Т. Миронова"[244].
А вот уже не пересказ, а прямой текст "православных революционеров": "На нынешние "соборы" толстопузых начальников нам должно быть наплевать!"[245].
Есть три признака, по которым можно отличить человека, уже зараженного реформацией, от традиционного церковного человека.
Первый симптом определяется по тому, какой смысл он вкладывает в слово "соборность".
Есть у историков науки такая шутка: величие человека измеряется тем, насколько он затормозил развитие своей науки. Это больше, чем шутка. Авторитет подлинно великого ученого столь огромен, что многие поколения аспирантов чахнут в его тени, не смея поставить под сомнение теории великого мэтра.
Велики были русские славянофилы 19 века. Искренние, мужественные, верующие и умные люди. Велики их заслуги перед Церковью. Но и рану русскому богословию они нанесли незаживающую. Они (и прежде всего – А. С. Хомяков) спрофанировали богословский термин "соборность". Богословский термин они перевели на язык этнографии и социологии, отождествив соборность и общинность[246].
До революции богословские труды Хомякова издавались с предупреждением от церковной цензуры – неточность выражений автора вызвана тем, что он не имел богословского образования… "Официальное школьное богословие хомяковская соборность пугает", – писал Николай Бердяев[247]. Бердяевская интонация и оценки – это одно, но сам факт настороженного отношения академического богословия к теологическим опытам Хомякова Бердяев отметил точно.
Академическое богословие совершенно справедливо не усматривало никакой связи между "соборностью" и соборами как органами управления Церковью. Достаточно посмотреть "Катехизис" св. Филарета Московского.
Славянское слово "соборный" – это не вполне удачная попытка перевести слово греческое "кафоликос". Вряд ли сможно утверждать, что именно учителя славян свв. Кирилл и Мефодий перевели греческое слово "кафолики" как "соборный".
В большинстве древних славянских текстов слово кафолики оставалось без перевода. Лишь в XIV—XV веках слово соборный вытесняет кафолический. До той поры оно было лишь одним из многих славянских конструктов, которыми пробовали передать смысл греческого оригинала: мирскыи, въселенскъ, обьщъ, вьсячьск.[248] В исповедании веры митрополита Киевского Илариона (1052 г.) говорится – «К кафоликии и апостольстей церкви притекаю»[249]. Судя по этому разнобою в терминах, не Кирилл и Мефодий стоят у перевода «соборная».
В конце концов, это просто затемняющий перевод греческого термина. Для древних славянских книжников эта неправильность была неизбежной по той причине, что наиболее точный смысл слова "кафоликос" – "вселенский" был уже занят совсем другими денотатами. Термин "вселенная" воспринимался как синоним Византийской империи (а славянские идеологи не хотели считать свои земли частью греческой империи), и вселенской церковью называла себя именно и только патриархия Константинопольская.
Славянское слово "соборный" было бы хорошим переводом греческого слова "синодикос", поскольку собор по гречески – синод (буквально со—путие, «идущие вместе»). А вот слово кафоликос надо было бы перевести как—то иначе.
Слово "олос" в классическом греческом языке означает целый, цельный, полный, совершенный, весь. Соотвественно, «каф—оликос» означает всеобщий. У Аристотеля «кафолико лого» значит "вообще говоря (в смысле «общее правило»). «Кафолу» же означает «всеобщий».
Философы словом кафоликос пользовались для обозначения предельных реалий[250]. Зенон писал трактат об универсалиях, кафолика. При этом универсальное понималось как нечто единственное, его нельзя было путать с суммой. Это то целое, которое прежде и первичнее своих «частей», то целое, которое придает смысл и бытие своим компонентам.
