Георгий Флоровский - Избранные богословские статьи
К этим беглым известиям можно присоединить еще сохранившееся в одной сирийской рукописи VI в. письмо неизвестного сирийского стоика Мары к сыну Серапиону (вероятно, 73–160 гг.). В подтверждение своих советов пренебрегать богатством и бренной славой мира сего и уклоняться от его страстей и суеты Мара ссылается на печальную судьбу мудрецов. Что приобрели Афины от смерти Сократа, или Самосцы от сожжения Пифагора, или иудеи от низложения их мудрого царя, — ведь с той поры у них отнято царство (срв.Мф.27.37) и они рассеяны повсюду из своей земли. Все понесли наказание. А умерщвленные мудрецы не мертвы: жив и мудрый царь иудеев, — «ради нового закона, который он дал». Здесь глухая и неясная память о Христе.
В общем, мы узнаем очень и очень мало о Христе от «внешних». В этом нет ничего удивительного. Древние писали со своей точки зрения, у них были свои мерила важности и интереса. Иудеи относились к христианству с раздражением, эллины и римляне — с презрением, «иудейское ослепление» и «языческое нечестие» встречались между собой. Никто из «внешних» не ставил себе прямой и специальной задачей рассказ о Христе и христианах в эти ранние годы, и в этом ничего странного нет. Исторической будущности христианства они не предчувствовали и не допускали, для большинства это было пустым и ничтожным суеверием. Только позже языческий мир узнал и почувствовал в Церкви опасного врага. Тогда языческие писатели с гневом обрушились на христиан и на их веру. Но снова никто и никогда не высказывал ни малейшего сомнения в действительном существовании Того, по Чьему имени и прозваны так христиане. Это молчание гораздо красноречивее и убедительнее того мнимого молчания, о котором противники историчности Христа торопливо умозаключают от скудости «внешних» известий. Мало того, в вину христианам вменялось больше всего и прежде всего почитание человека и при том распятого. В этом их обвиняли иудеи. Как то мы знаем от св. Иустина. В этом их обвиняли и язычники. Стоик Фронтон, как мы узнаем из защитительного диалога Минуция Феликса (около 180–200 гг.), обвинял христиан, что они поклоняются человеку, наказанному за злодеяния страшным наказанием, и преклоняются перед древом Креста (Октавий, гл. IХ). Лукиан Самосатский в своей книге «О смерти Перигрина» так и говорит о христианах: «Они еще и теперь высоко почитают распятого в Палестине человека», «поклоняются распятому софисту», своему законодателю (гл. ХIII; писано около 170 г.). И, наконец, приблизительно в то же время уже не раз названный выше Цельс в своей обширной книге против христиан прежде всего нападает на почитание уничиженного человека. В жизни Христа он не находит ничего героического и великого. «Как могли мы признавать за Бога того, кто не исполнил ничего из того, что, по носившимся в народе слухам, он обещал? А когда мы обличили его и признали достойным казни, то он ищет скрыться и бежать постыднейшим образом, но предается одним из тех, кого он называл своими учениками»… Цельс вкладывает свои слова в уста иудея, ибо иудеи были главным его источником. Он пересказывает с глумлением евангельскую историю. Почитание Иисуса Христа его возмущает и злит. И ни слова, ни намека на недостоверность… И для нас понятно, почему древние христианские писатели не останавливались на защите исторической действительности Христа, — в том никто и никогда не сомневался, это было вне сомнений и спора. Для языческого мира христианство было почитанием «исторического Христа».
3. Свидетельство первохристианина.
Кто был Иисус Христос? Вокруг этого вопроса с апостольских времен шли споры. Не в Церкви, ибо с изначала она содержала непреложную веру в Христа как Богочеловека, Сына Божьего, ставшего «человеком между человеками». Но вокруг Церкви, в кругах, тронутых евангельским благовестием, но не принявших апостольского проповедания в чистоте и простоту веры. Эти споры никогда не касались самого существования Христа. Разделения возникали по вопросу, Кто был Он. И, опять–таки, самые мнения, отвергаемые и опровергаемые Церковью, показывают всеобщую убежденность в историческом существовании Христа. Коротко сказать, ложные толкования тяготели к двум противоположным пределам. Для одних (это были иудео–христиане) Иисус был только великим учителем и пророком, — тем самым Он был для них исторической личностью. Другие соблазнялись именно историческим реализмом обстоятельств и событий Его земной жизни, они по–своему толковали их, утверждая только видимость Его страданий и смерти. Этот «докетизм» (от греч. dokeomai — кажусь) во всей своей настойчивости становится понятен именно в противопоставлении историческому реализму евангельских повествований и апостольской проповеди. Докетизм — это не историческая, а богословская теория. И докеты не отрицали нисколько, что то, о чем рассказано в Евангелиях, действительно происходило в определенное время и в определенных обстоятельствах. И могло быть увидено и описано. Они полагали, что Христос не был, но только казался человеком, являлся, как человек. В историческом достоинстве и достоверности евангельской истории и они не сомневались, хотя и занимались мнимым исправлением евангельского текста, урезывая и изменяя его. Но они по–своему толковали смысл евангельской истории, смысл Боговоплощения и Богоявления. Тот ранний, твердый и решительный отпор, который докетические соблазны встретили в Церкви, еще раз подтверждает бесспорность и изначальность христианского реалистического реализма. Древняя Церковь со всей силой, на основании Нового Завета, утверждала полноту и действительность человечества во Христе, но никогда не допускала, будто он был только человек. Исповеданием, что Христос есть Бог, нисколько не расплывался Его реальный, исторический, евангельский образ. Исторической действительности в христианском понимании с самого начала придается исключительная, решающая важность. Весь смысл изначального, древнего восприятия Христа в том и заключается, что в живом и индивидуальном человеческом образе явился Бог, — не только знамения Божьи, но и полнота Божества телесно. Христианская древность не была ни словоохотлива, ни многоглаголива. Она не искала дополнений к Евангелиям, и даже отсекала их, когда беспокойное любопытство их делало, быть может, на основе смутных преданий и воспоминаний, — об этом свидетельствует история рано сложившегося новозаветного канона и отстранение апокрифов, «отреченных книг». Впрочем, и в них все полно исторического, хотя не всегда вместе с тем и богословского реализма, и несмотря на сдержанную часто игру воображения, и в них чувствуется твердая историческая основа. Церковь хранила и созерцала законченный и целостный лик живого и действительного Христа в едином «четверообразном Евангелии». Хранила и объясняла. В первохристианских памятниках напрасно искать подробного исторического повествования, — они предполагают известную Евангельскую историю, известную не только из Писания, но еще и из неумолкшего устного благовестия. Первохристианские памятники коротки и сжаты. Это — письма и послания, составленные по случаю. И в них не следует искать исчерпывающего и систематического изложения веры. Но в них со всей силой и яркостью сказывается живое историческое чувство Христова Лика. Позже, во II веке, появляются уже более обширные христианские труды и тоже писанные по случаю, для защиты от внешних и от лжебратии. Постепенно складывается и развивается христианская литература. Но прежний дух дышит и в ней. Достаточно немногих примеров.
Послания св. Игнатия Антиохийского относятся к самой грани I и II веков нашей эры (107 — 117 гг.). В этой дате не может быть серьезных сомнений. Это — письма с пути к малоазийским Церквам, с мученического пути — в Рим, чтобы там стать жертвой уже состоявшегося приговора. Эти письма запечатлены духом живого исторического реализма, который нисколько не ослабляется жаждой мученического венца и разлуки с внешним миром, которая в предчувствии и воле уже совершилась. Безо всяких ограничений св. Игнатий исповедует Иисуса Христа Богом и дерзновенно говорит о «крове Бога», о «страданиях Бога» — но не «Бога, открывшегося в виде человеческом» и «ставшего плотью». Христос есть Бог, «совершенно сделавшийся человеком», родился от Марии и Духа Святого — «сразу и сын человека и сын Бога». Его земная жизнь не была только явлением. Против докетов св. Игнатий со всей силой подчеркивает реальность и полноту человеческой жизни Христа. Он происходил от семени Давида, родился от Девы, принял крещение от Иоанна, был пронзен за нас на кресте при Понтийском Пилате и Ироде четверовластнике и воскрес . Его страдания спасительны, и Он действительно, а не только видимо, страдал. В действительности его страданий — вся их спасительная сила. Отрицать действительность воплощения — значит совершенно отрицать Иисуса Христа, и это значит быть смертоносцами. И воскрес Христос в действительной плоти, осязаемой руками, не какой–нибудь «демон бестелесный», и пил и ел с учениками. Настойчиво повторяет св. Игнатий эту хронологическую ссылку — «при Понтийском Пилате». Он всячески хочет подчеркнуть историческую конкретность образа и жизни Христа. В этом — все его упование, он живет историческим образом Христа. В посланиях св. Игнатия то же, что в Новом Завете, — никакого различия в духе и восприятии. Со св. Игнатием совпадает и его друг, св. Поликарп Смирнский. Та же вера в Богочеловека и то же исповедание реального воплощения. Оба они борются с докетизмом. Но в их возражениях нигде не чувствуется, чтобы кто–нибудь в это время сомневался в действительном существовании Христа, — были сомневавшиеся в том, что Христос был, а не только казался, человеком, но не в то, что Он существовал.
