Джед МакКенна - Духовная война

Я повернулся к костру, отхлебнув воды. Затем снова развернулся.

— Никто не говорит, что это легко, – продолжал я, – реальное развитие никогда не бывает лёгким. Вы слушали Лизу – три года страданий, чтобы открылись глаза, и они ещё не привыкли к новой среде. Это порвало её жизнь к чёртовой матери, и всё только начинается. Она не строила прелестные песочные мандалы, стирая их, чтобы напомнить себе о своей мимолётности. Она не пыталась выяснить, каким было её лицо до её рождения. Возможно, она делала не больше, чем снимала защиту в течении трёх лет, понемногу, как медленное умирание. Но быстро или медленно, это и есть умирание. К чему всё это приведёт? Что вы получите за всё своё страдание и лишение иллюзий? – Я сделал паузу, чтобы они могли подумать. – Спасение? Освобождение? Нирвана? Нет, это приведёт вас в самое начало. Это приведёт вас назад к той точке, где вы двигались вертикально, а не горизонтально, где вы похоронили себя в возрасте десяти или двенадцати лет. Это вытащит вас из норы, в которой вы провели всю свою жизнь, чтобы вы наконец могли начать её. Мы сейчас говорим даже не о духовном пути, а о прекращении недуховного пути. Всю свою жизнь мы закапывались в собственные могилы, словно это подходящее место, чтобы спрятаться от смерти. Теперь мы должны вылезти оттуда и начать свою жизнь, открыть кто и где мы есть, частью чего мы являемся, а этого не сделать со дна норы.

— Вы говорите, что реально ничто, – сказала Шанти немного позже. – Как может быть ничто реально? Это бессмысленно.

— Не знаю, – сказал я. – Я не обладаю знанием на сей предмет. Это царство сна. Здесь не о чем больше говорить.

— Но это как-то, – она подыскивала слово, – не удовлетворяет.

— Всё дело в точке зрения, – ответил я, – не это не удовлетворяет, а вы не удовлетворены. Я осознан в царстве сна, и вовсе не нахожу это неудовлетворяющим. У меня нет вопросов, недовольств, нерешённых проблем. Я совершенно удовлетворён. Мне всё целиком нравится. Я бы ничего не изменил. – Вы никогда ни в чём не заинтересованы?

— В чём? В том факте, что нет ничего, чем можно заинтересоваться? Что можно сказать о сне? Неужели вы находите неудовлетворяющим то, что в ваших снах не хватает материальности и основательности? Что они лопаются как мыльные пузыри, когда вы просыпаетесь? – Нет, – сказала она, – конечно нет.

— Ну вот, это то же самое, – сказал я Шанти, но для всех. – Единственная разница в том, что вы этого не знаете. Но могли бы. Это возможно узнать, увидеть. Здесь нет тайны. Ничего не спрятано, только не видно. Все эти метафоры, аллегории, иносказания – очень мощные инструменты понимания. Если вы хотите хоть как-то продвинуться вперёд, вы должны попытаться больше им доверять, но проверять, насколько они могут согнуться, прежде чем сломаться. Используйте духовный автолизис для нападения. Некоторые сильнее, другие слабее, конечно, но понимание консенсусной реальности как «царство сна» сломать невозможно. Жизнь всего лишь сон. Реальность не имеет основания в реальности. С закрытыми глазами вас это не удовлетворяет, с открытыми же я нахожу это восхитительным, волшебным, абсурдным, интерактивным, вызывающим, мистическим, игривым и непродолжительным. Вы хотите ответов, но ответов нет, есть только убеждения, а если вы хотите пробудиться, либо внутри, либо из сна, убеждения вам не друзья. Они только тянут вас назад. Требование ответов и объяснений — это тактика эго для замедления скорости потока. Вы можете просто перестать выставлять эти эгоистические требования и расслабиться в то, частью чего вы являетесь – довериться, сдаться, отпустить. Вы не слышите, но часы тикают, и вы не знаете, сколько тиканий вам осталось.

Прислушайтесь. Игра в разгаре, играете вы или нет.

Я развернулся к группе.

— Я не какой-нибудь великий умственный деятель. Я просто парень, который серьёзно захотел всё выяснить. И Брэтт тоже. Я не могу ничего вам сказать, чего бы вы не могли выяснить сами. Я не вижу ничего, чего бы вы не могли увидеть сами. Как Сократ – я знаю только то, что ничего не знаю. Это подтекст cogito, и вместе они образуют альфа и омега всего знания: я знаю, что я есть, и я знаю, что не знаю больше ничего. Это легко сказать, но чертовски трудно понять.

Несколько минут продолжался непринуждённый диалог, пока мой одноразовый сотовый телефон не завибрировал в кармане, сообщая о том, что Лиза и Мелисса спускаются к нам. Я взошёл на небольшой пирс и зашвырнул свой телефончик, наблюдая, как он плюхнулся в воду и исчез. Этот сигнал был последним, для чего он был мне нужен, и я был рад от него избавиться. Глядя на расходящиеся круги, я вспомнил об одном вечере в далёком прошлом, почти таком же как теперь, когда я стоял на похожем пирсе, глядел на тёмную воду и выкидывал одну вещь. Это было в самом начале моего процесса пробуждения, и я выбрасывал фамильную вещь, которая перешла ко мне, и предполагалось, что я когда-нибудь передам её своему сыну. Это были старинные дорогие часы, семейная драгоценность, и выкинуть её навсегда было непростительной наглостью. Я не думал об этих часах много лет, и почувствовал прилив благодарности, товарищества и симпатии к тому совершенно безбашенному молодцу, которым я был.

Я вернулся к группе. Попросив всех отодвинуть стулья и встать вокруг меня и огня полукругом, я поставил один стул возле огня и встал на него.

— Одна из причин, по которой мы сегодня здесь собрались, — это попрощаться с Брэтт, – сказал я. – Брэтт была не просто человеком. Не хотелось бы оскорблять её память банальными пошлостями, которые могли бы отлично послужить другим, и это поднимает важный вопрос: что мы можем сказать о Брэтт? О её жизни? Я бы не стал стоять здесь и говорить, что её жизнь имела смысл, или что она ушла в лучшее место. Она дала бы мне пинка под зад, если бы услышала такое, и правильно бы сделала. – Все засмеялись. – Она сыграла хорошую игру, вот что можно о ней сказать. Она была честна так, как почти никто в этом мире. У неё была смелость посмотреть фактам в лицо. А это довольно редко.

Все молчали и были должным образом угрюмы.

— Сначала я хотел принести сюда сегодня череп Брэтт, чтобы каждый подержал его в руках, может быть, поставить его на стол рядом с её улыбающейся фотографией. Это создало бы хорошую, провоцирующую размышления, живописную картину – непосредственное соседство одинаковых оскалов жизни и смерти, но оказалось, что не так-то просто заполучить чей-либо череп, да к тому же, Брэтт была уже кремирована. Было предложение принести сюда урну с её прахом и развеять его над водами этого озера, пока я буду нести чушь о том, как она здесь родилась, но мне показалось это довольно банальным, и думаю, Брэтт бы со мной согласилась. Итак, я спросил вселенную, что делать, и ответ пришёл ко мне незамедлительно и безошибочно. Кто-нибудь знает, что получится, если подвергнуть давлению углеродную сущность? Ну, очень сильному давлению?

Некоторые быстро сказали «нет» и спросили, что получится, но вопрос был риторическим. В течении одной минуты, пока я слез со стула, выпил воды, пошерудил в костре, ответ уже разнёсся по группе. Когда я вернулся к своему стулу и посмотрел на их лица в танцующих отсветах пламени, я увидел, что они поняли, но не могли поверить.

— У кого она? – спросил я, выискивая среди них. – У кого шкатулка с Брэтт?

Существует возможность кремировать человека, немного очистить пепел и под давлением сделать из него алмаз. Есть компании и лаборатории, которые этим занимаются. В то время об этой процедуре не было широко известно. Из всех студентов Брэтт лишь несколько человек слышали об этом, но никто никогда не видел результата. Быть может, в будущем это станет модным, и каждый будет носить своего утерянного любимого на шее или на пальце, но когда мы делали это для Брэтт, об этом практически никто не слышал. Это довольно дорогой и сложный процесс, но вселенная поддерживала его со всех сторон, Лиза и Николь содействовали ему, так что в результате огромный, бесцветный бриллиант в прекрасной шкатулке ждал нас в целости в отеле в Вирджинии точно в срок. Я подписал проект в самом начале, но большая часть стоимости была возмещена группой, доктором Кимом и некоторыми другими источниками, и всё прошло без каких-либо сюрпризов сначала и до самого конца.

Не было сюрпризов и от дочери Брэтт. Мелисса знала об этом с самого начала. Она полностью одобрила план и в некоторых моментах участвовала в нём напрямую. Сегодня, сразу же по прибытии, мы с Лизой отнесли ей бриллиант, чтобы она могла провести с ним какое-то время наедине. У нас даже и мысли не было удивить её этим.

Удивительной, однако, была реакция группы. Когда они поняли, что бриллиант, которым они любовались, был на самом деле останками их умершего учителя, они не бросились немедленно аплодировать. Не знаю, чего я ожидал, но получил огромную тяжёлую тишину.