Иулиания Шмеман - Моя жизнь с отцом Александром
И какое образование! В школе поддерживалась очень строгая дисциплина. Это была католическая школа, каждый вечер мы присутствовали на вечернем богослужении, но в то же время учителя придерживались широких взглядов. От нас требовали очень много, и каждый день приходилось бороться за то, чтобы не отстать от других. Но я была очень гордой девочкой.
Несколько слов о коллеже св. Марии, первой возникшей во Франции серьезной школе для девочек. Директриса, Мадлен Даниэлу, была основательницей Сестричества св. Франсуа Ксавье [[9]], покровителя миссионеров. Она была замужем, имела много детей, ее муж играл значительную роль в политике. Ей первой среди французских женщин удалось получить agrega — tion, докторскую степень, высшее академическое достижение. Она была плодовитой писательницей, посвятившей всю свою жизнь образованию девочек.
Академическая программа была укоренена в церковной жизни, вере и культуре. Я помню некоторые слова директрисы, обращенные к нам, юным ученицам (говорила она очень серьезно, без тени экзальтации): «…если при виде прекрасного заката вам на глаза наворачиваются слезы и ваши эмоции обращают вас к Богу — этого недостаточно»; «…быть святым — значит служить, смиряться и учиться». Она никогда не опускалась до морализаторства, никогда не говорила о страхе перед потусторонним миром и не прибегала к внешней оценке достижений. Когда она говорила о Боге, то делала Его присутствие реальным, огромным, охватывающим всю жизнь, все ее стороны.
Каждый день мы участвовали в мессах и вечернях. Очень рано я почувствовала себя обделенной, так как не могла приступать к Причастию. Я буквально испытывала голод и жажду вперемешку с острым чувством верности моему собственному Православию. И я думала: откуда, зачем это разделение? Ведь они такие же христиане, как и мы! Это мучило меня все школьные годы и значительно углубило мою тягу к Причастию, объединяющему меня со всеми христианами. Невозможность полного участия в мессе заставила меня осознать трагедию разделения христиан, и эта ситуация беспокоит меня и сегодня.
Академическая программа была очень сложной, нам приходилось много и серьезно заниматься. Выполненное задание могли вернуть только потому, что края текста не были идеально выровнены. Нас учили быть предельно конкретными в своих аргументах, любые обобщения подвергались критике: «Вы говорите, что они находились под влиянием X.? Докажите это! Приведите источники, продемонстрируйте свою логику, покажите развитие мысли в точных, правильно построенных фразах!» Не принимались и не допускались ни сокращения, ни упрощения. Именно в школе я выучила все, что знаю о французской литературе и истории. И эти знания позволили мне сорок лет преподавать французский язык в Америке.
Почти каждые выходные я проводила в другом моем мире — дома, после чего возвращалась к школьным будням. Я научилась приспосабливаться к этой двойной жизни. Дома у меня были церковь, родители, братья и сестры. Церковь была для меня уютным, теплым, добрым домом, сладко пахнущим ладаном. Моя вера была простой, чистой и безусловной. В школе же я узнавала о вселенском смысле христианства, и за это я перед школой в неоплатном долгу.
В школе у меня появились друзья, но я часто отставала в учебе, робела и терялась. Я была на год младше своих одноклассниц и привыкла к тому, что меня защищали моя церковь, мое русское окружение и мой любящий отец. И вдруг, когда мне минуло пятнадцать лет, все изменилось. Суровое школьное воспитание принесло плоды: я стала (или, по крайней мере, старалась стать) хорошей ученицей, разумной, думающей, счастливой и уверенной в себе. И вскоре я встретилась с Александром.
Я удачно сдала письменные и устные экзамены на свой первый бакалавриат — французский язык, историю, географию, математику, немецкий язык, латынь, греческий, физику, химию. Я была на год младше, а Александр на год старше своих одноклассников, так как потерял год при переходе из кадетского корпуса в лицей, и мы держали экзамены одновременно. Совершенно случайно мы встретились на улице около Сорбонны после устных экзаменов и, радуясь окончанию школы, перекинулись несколькими словами. И все! Была весна 1939 года. Моя семья уехала в Нормандию, в Г)эанвиль, на летние каникулы. И вдруг разразилась война!
Первый год войны мы провели в Г)эанвиле, отрезанные от отца, который вернулся в Париж на работу. Мой брат нанялся на соседнюю ферму, и, благодаря ему, мы имели десять франков в день, а иногда яйца или молоко. Меня и мою старшую сестру Марину взяла на работу местная приходская школа. Многие беженцы записали своих детей в эту школу, так как была большая нужда в учителях. Мы, неопытные девушки, преподавали как могли и что могли, и за это нас кормили бесплатным обедом и платили маленькое жалованье, а наша младшая сестра получила возможность учиться в этой же школе.
Мне нужно было готовиться ко второму бакалавриату, по философии, то есть к экзаменам по психологии, метафизике, истории философии, этике, логике, биологии и анатомии и общей географии. Но в Г)эанвиле не было учителей, с которыми я могла бы заниматься на этом уровне! Мой коллеж св. Марии прислал мне программу заочного обучения по всем предметам, кроме философии. Я начала искать кого — нибудь в городе, кто мог бы мне помочь, и нашла двух помощников — университетского профессора на пенсии и прекрасно образованного старенького кюре (приходского священника). У профессора была огромная библиотека, он давал мне бесценные советы и всячески меня поддерживал. Кюре принимал меня два раза в неделю и помогал мне усваивать материал из философских книг, присланных мне из коллежа. На конце его длинного носа всегда висела капля, которую он никогда не вытирал, говорил он монотонно, не делая никаких попыток пробудить мой интерес, но он прекрасно объяснял сложный курс, полный мелких деталей и другой необходимой информации (имена, даты и т. д.). Однако довольно скоро он уехал из Г?>ан — виля, и мне пришлось заниматься самой. Библиотека старого профессора, его пояснения и мое страстное желание получить второй бакалавриат помогли мне преодолеть все трудности. Весной 1940 года, одна, в возрасте шестнадцати лет, я отправилась на попутках (никакого транспорта тогда не было, только иногда встречались грузовики) в город Кутане, в ста километрах от Г)эанвиля, где жила сестра моего отца с пятью детьми. Я записалась на экзамены и успешно выдержала их! У меня был выбор темы сочинения, и я выбрала психологию. До сего дня я знаю абсолютно все о «внимании» — психологические и медицинские его аспекты, его историю и т. д. Даже сейчас я не вижу пользы этого знания, как и многого другого, честно выученного в школе; вероятно, меня учили думать и творить. Итак, я завершила среднее образование и была готова к поступлению в университет.
Я хочу рассказать об одном забавном случае из того времени. Как я уже писала, мы с сестрой вели несколько уроков в школе в Г)эанвиле. Я преподавала шестиклассникам французскую грамматику (они знали значительно меньше меня) и геологию (!). Сама я мало что знала о геологии и потому старалась точно следовать учебнику, прочитывая новую главу перед тем, как выходить к ученикам. Однажды я храбро решилась на проведение лабораторного эксперимента, хотела показать реакцию кальция (был ли это кальций? или просто мел?) на уксус. «Смотрите, дети, сейчас он будет пузыриться, потому что кислота…». Но ничего не произошло, никаких пузырей! Это была первая в моей педагогической карьере попытка быстро найти выход из безвыходного положения: «Ага! А вы подумали, что сейчас появятся пузыри!..»
Вернемся к Александру
Вскоре после того, как я сдала экзамены на последний бакалавриат, мы переехали из Гранвиля обратно в Кламар. Мне исполнилось семнадцать, и через два дня после дня рождения я встретила Александра. И дальше мы шли по жизни вместе: учились, развивались, любили, жили полной жизнью…
Позже, когда мы уже «встречались», совершенно неожиданно мне сделал предложение близкий друг кардинала Жана Даниэлу (сын директрисы коллежа св. Марии, где я училась). Заметив меня на школьном благотворительном базаре, где я что — то продавала, он решил, что хочет на мне жениться sans dote! [[10]] Об этом предложении написала моей матери в официальном письме его мать. Моя мать ответила ей, что сердце ее дочери уже занято. И все! Мне было восемнадцать, и я была очень польщена и даже удивлена, что мои родители признали Александра как серьезного претендента на мою руку. Ведь ему было всего двадцать лет!
Мы с Александром совершенно не сомневались, что всегда будем вместе. Мы не говорили об этом, просто знали. Время это в Париже было особым. Шла война, планов на будущее никто не строил, жили только настоящим. Реальным был этот день, теперь, сейчас — и ничего другого. А для молодых людей это так и в обычное время. На каждые выходные Александр приезжал в Кламар, в воскресенье вечером уезжал обратно в Париж, а в понедельник писал мне пневматическое письмо [[11]]. Я храню эти письма до сего дня!
