Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 5. Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н. э.)
Как мы уже говорили, главное, в чем Илия обвинял Ахава, — это пренебрежение правами народа и склонность к чужеземным культам. После смерти Ахава борьба последователей Илии против царского двора лишь усилилась.
Правда, сын Ахава Иорам приказал удалить статую Ваала-Мелькарта, воздвигнутую отцом в Самарии, но дальше этой уступки не пошел. В капище Мелькарта продолжали звучать гимны, на алтарях Астарты курились благовония, а ее служительницы-гетеры зазывали прохожих в свои вертепы. Оплотом язычества оставалась вдовствующая царица Иезавель. Она оказывала на сыновей такое же сильное влияние, как в свое время на мужа, и не оставляла тайной мечты сделать культ Ваала если не господствующей, то по крайней мере второй по значению религией Израиля.
Противники идолопоклонства в свою очередь не собирались мириться с половинчатой политикой Иорама. Ненависть к Ваалу они перенесли на весь дом Ахава, постоянно напоминая всем, что над ним тяготеет проклятие пророка Илии. На юге, в Иудее, царей могли осуждать, поносить, отказывать им в повиновении, но при всем том оставались верными династии «ради Давида, отца их». Верили, что настанет день, когда над одним из потомков псалмопевца исполнится пророчество Нафана и Он будет вечным царем над вечным мессианским царством. Цари же Самарии были лишены этого эсхатологического ореола. Народ по-прежнему смотрел на них как на временно поставленных «начальников» и в наследственные права их верил мало. Поэтому положение северных царей всегда отличалось неустойчивостью за двести лет в Эфраиме сменилось четыре династии [1].
Пророк Илия, выступив против Ахава, обличал его словом; но так как положение с тех пор мало изменилось, некоторые ревнители Ягве решили, что пора от слов перейти к делу. Они возродили старинную идею священной войны, популярную во дни Деборы и Самуила, и им казалось, что насильственными мерами они смогут обратить общество на верный путь.
Душой заговора был Элиша, или Елисей, сын богатого землевладельца из северных областей. Ученик Илии, он сопровождал пророка в последние годы его земного странствия, и, по преданию, тот оставил Елисею свою власяницу в знак того, что назначает его себе преемником.
Елисей, каким его изображает Библия, был человеком огромной силы воли, с характером властным и резким. В противоположность своему учителю он никогда не был гонимым одиночкой; его постоянно окружала большая группа учеников, принявших старое наименование «Сынов Пророческих». Повсюду, даже у чужеземцев, Елисей пользовался авторитетом, его почитали и как чудотворца и как предсказателя. Пророк не только приходил к царю ходатайствовать за обиженных, но, не колеблясь, вмешивался в политические дела, ходил в походы вместе с войсками, участвовал в переворотах. Елисея, как Илию, народ называл «колесницей Израиля и конницей его» [2].
Целиком принадлежа к пророкам старого типа, Елисей, как и прежние «наби», верил в необходимость употребить оружие для полного торжества Ягве.
Ввиду языческой опасности и возрастающего самоуправства властей этот новый Самуил усмотрел свой долг в том, чтобы окончательно устранить династию Ахава как источник соблазна. Эту мысль Елисей постоянно внушал Сынам Пророческим, жившим общиной в небольшом поселке близ Иерихона. Они должны были стать исполнителями его воли. Кроме них, Елисей рассчитывал и на поддержку израильтян, строго соблюдавших старые обычаи. Среди них наиболее известны были рехавиты, которые в знак протеста против разлагающего влияния цивилизации давал клятву жить только в палатках, не обрабатывать земли и не пить вина. В их глазах Ягве был Богом пустыни, Богом свободных кочевников-пастухов, а все, связанное с оседлостью и земледелием, они презирали. Понятно, что семейство Ахава они считали гнездом пороков. Были недовольные и среди военных, которых возмущали долгие и бесплодные войны с Дамаском. Таким образом, замыслы воинствующих ягвистов, настроения среди Рехавитов, крестьян и в армии подготовили почву для восстания.
Фрагмент включённой в Библию летописи дает яркую картину «Варфоломеевской ночи» Израиля и показывает, к чему ведет подмена духовной борьбы внешним насилием [3].
* * *Шел 842 год. Царь Иорам осаждал заиорданский город Рамот, захваченный сирийцами. Во время перестрелок он был ранен и уехал в город Изреель залечивать рану. Однако осады Иорам не снял, желая во что бы то ни стало отвоевать крепость. Вместе с Иорамом уехал и его племянник и союзник Ахазия, царь Иудеи. Этот отъезд обоих царей из военного лагеря был легкомыслием, за которое они дорого поплатились.
Командование войском принял Иегу, старый военачальник, служивший еще при Ахаве. Когда цари покинули стан, к Иегу явился неизвестный юноша и потребовал свидания с ним наедине. Беседа длилась недолго; незнакомец вскоре выбежал из палатки и скрылся. Встревоженные товарищи окружили Иегу: «Что говорил тебе этот сумасшедший?». Тот некоторое время колебался, но, наконец, объявил, что юноша возлил ему на голову чашу елея и помазал царем над Израилем: «сумасшедший» оказался одним из Сынов Пророческих, посланцем Елисея…
Замешательство, вызванное этим признанием, было недолгим; опомнившись, военачальники поспешно постелили свои одежды под ноги избранника, а вскоре уже по всему стану тревожно завывали трубы и разносился крик: «Да здравствует царь Иегу!»
Подобного рода военные бунты нередко меняли ход истории на Востоке и на Западе. В данном же случае произошел не просто политический переворот, а совершилась попытка посредством военного заговора освободить народ от язычества и деспотии.
Трудно сказать, почему пророк Елисей выбрал для этой цели именно Иегу. Быть может, он вспомнил, что Иегу был свидетелем встречи Ахава и Илии в винограднике казненного Набота и должен был верить в пророчество о гибели династии. Но скорее всего как глава армии он был единственным в стране человеком, обладавшим реальной силой. Возможно также, что Иегу был как-то связан с рехавитами; во всяком случае, выбор Елисея был неслучайным.
Тем не менее удачным его назвать невозможно.
Хотя Иегу и проявил в нужную минуту находчивость и решимость, но коварства и жестокости у этого грубого солдата было куда больше, чем мудрости и справедливости. Впрочем, будь Иегу другим человеком, трудно было бы ожидать от него доброго, если вопрос о вере и справедливости он решал путем кровопролития и насилий.
После провозглашения Иегу царем события стали разворачиваться с необыкновенной стремительностью. Узурпатор дал приказ задерживать всякого, кто мог бы передать весть о мятеже царю, а сам вскочил на коня и, окруженный отрядом приспешников, помчался на запад, в Изреель. Он переправился через Иордан и, покрыв почти без остановок около пятидесяти километров, вскоре уже приближался к цели.
Караульный на изреельской стене еще издали увидел столб пыли, поднятой несущимся отрядом. Он поспешил к царю, и Иорам приказал выслать всадника навстречу: ему не терпелось узнать, с какой вестью едет отряд. Но посланный не вернулся, как не вернулся и второй, отправленный вдогонку. Между тем дозорный уже догадался, что во главе отряда едет Иегу; он узнал его по неистовой быстроте, с какой тот гнал лошадь. Царь решил, что в лагере что-то стряслось и, не подозревая заговора, сел в свою колесницу и выехал из ворот; за ним, тоже на колеснице, поспешил и Ахазия Иудейский. По роковому совпадению царь встретился с мятежниками близ виноградника Набота. «Мир ли, Иегу?» — в тревоге спросил он. «Какой мир, — грубо ответил тот, — при распутстве матери твоей Иезавели и ее волхвованиях?»
Иорам по тону ответа мгновенно понял, что произошло; он хлестнул коней и бросился назад в крепость, крича своему союзнику: «Измена, Ахазия!» Но тут его сразила метко пущенная огрела Иегу, и тело царя повисло на колеснице. Вождь заговорщиков приказал бросить его на земле Набота в знак совершенного мщения, а сам устремился в погоню за Иудейским царем. Как член семьи Ахава, тот также был обречен. Солдаты долго преследовали Ахазию и, хотя он скрылся от них, успели смертельно ранить его. В Иерусалим царя привезли уже мертвым.
Между тем Иегу вступил в Изреель. Он не встретил никакого сопротивления; армия была далеко и к тому же подчинилась ему. Народ не собирался вступаться за непопулярный дом Ахава.
Иезавели уже донесли о гибели сына. Она поняла, что все кончено, и, надев свои лучшие одежды, подвела глаза, украсила волосы и стала у окна. Когда Иегу въехал во двор, она встретила его насмешками и назвала «убийцей господина своего». «Кто за меня?» — крикнул рассвирепевший Иегу и, увидев в окне евнухов царицы, дал им знак. Слуги столкнули свою госпожу вниз, и Иезавель замертво упала под копыта коней. Мятежники же вошли во дворец полными хозяевами и устроили пир в честь своей победы.
