Екатерина Щеголева - Святые покровители ваших детей
Кому заказывать молебен?
Молебен можно заказать Спасителю (благодарственный, о болящих, о путешествующих и др.), Божией Матери (разным Ее иконам) или почитаемым святым, угодившим Богу своим житием и через то получившим от Господа силу помогать верующим в различных нуждах.
Мы молимся им, а они, в свою очередь, просят Господа помочь нам – Бог благоволит, чтобы мы получали помощь от Него через молитвы к Богородице и святым.
Так, например:
– молитвы перед иконой Божией Матери «Неупиваемая Чаша», к святому мученику Вонифатию, праведному Иоанну Кронштадтскому помогают от недуга винопития;
– святитель Николай Чудотворец является покровителем путешествующих, помогает выдать дочерей замуж, вообще скоро отзывается на различные просьбы о помощи;
– святые воины Феодор Стратилат, Иоанн Воин, благоверный князь Александр Невский и другие, а также Иоанн Предтеча покровительствуют православным воинам;
– в болезнях мы прибегаем за помощью к великомученику и целителю Пантелеимону, святым врачам-бессребреникам Косьме и Дамиану;
– многие иконы Божией Матери имеют «говорящее» название – «Всех скорбящих Радость», «Споручница грешных», «Умягчение злых сердец», «Млекопитательница», «Милующая», «Скоропослушница», «Целительница», «Неопалимая Купина», «Взыскание погибших», «Нечаянная Радость», «Утоли моя печали», «Призри на смирение», это говорит о том, что Она – наша усердная Заступница пред Богом в самых различных нуждах.Как научить ребенка молиться?
Этот вопрос в своей беседе освещает митрополит Антоний Сурожский :
«Что вы скажете ребенку, который вас спрашивает: как надо молиться, что мне делать?
Самое простое – ему сказать: вот тебе молитвенник, читай вслух. Но это, в общем, не молитва. Для того чтобы эти молитвы читать, будто собственные, надо в них врасти, потому что они были написаны святыми и выражают опыт каждого святого о Боге, Каким тот Его знал, о себе самом, о жизни. И поэтому просто сказать ребенку – да и взрослому человеку: вот тебе книжка, читай, и все будет хорошо – нереально. Хотя очень многие так поступают, но они никогда до молитвы не доходят. И если ребенку дать просто молитвенник, где очень многое непонятно даже по языку, то он не научится молиться на этом. Он, может быть, будет дрессирован, как собачку можно выдрессировать поступать определенным образом, но через такую молитву он не пробьется ни до себя, ни до Бога.
Так вот, предположим, что ребенок вас спрашивает и говорит: вот ты, мама (или папа), молишься, я тоже хочу научиться молиться… Это очень опасный вопрос, потому что «ты молишься» или «вы молитесь» – очень рискованное дело. Можем ли мы ответить: «Да, я молюсь»? Но даже если вы скажете это, как ребенку к этому приступить? Я помню одного мальчика здесь в приходе (теперь ему лет сорок), которого очень благочестивая мать протаскивала через все вечернее правило. Ему было тогда лет семь, и она ему вычитывала, вычитывала, вычитывала, а он терпел, как умел. И однажды, когда она кончила, он сказал (они говорили по-английски): Now that we have finished prayering – could we prау? – Теперь, когда мы кончили «извергать молитвы», нельзя ли помолиться? И вот что ответить на такой вопрос или чем этот вопрос предотвратить? Что ты скажешь?
Ребенок делает то же, что и мы делаем… А вы что скажете?
По моему опыту (сыну сейчас 20 лет), я обращалась к молитве чаще всего в тяжелую минуту жизни, как всякий человек, который прибегает к помощи Бога. Я читала ему молитву на ночь, в темной комнате, и он сам научился, и даже более того, как бы меня научил молиться, потому что он молился всей душой, еще даже не знал слов молитвы, очень верующий был мальчик. Но начиналось с того, что ночью, когда я выключала свет и брала его на руки, я читала «Отче наш» и те несколько молитв, которые знала, ничего не объясняя, просто говорила: «Давай помолимся». И он к этому привык. Он прибегал к молитве в армии, в самые тяжелые времена, и он не погиб, и он прекрасно знает, что только потому, что он молился. Но это такой небольшой опыт, и, может быть, он неправильный?
– Я думаю, что молитвенный опыт у него вышел оттого, что вы молились искренне, то есть вы не «становились на молитву», потому что того требует устав или какие-то правила, а вам хотелось с Богом поговорить, и вы говорили теми словами, которые вам были доступны, то есть теми молитвами, которые у вас были. Он, вероятно, даже несомненно, воспринял не слова, а душу вашу, которая молилась. Я думаю, что очень важно, если вы молитесь с ребенком, молиться не «для» него. Знаете, как иногда бывает: что-то делаешь не то что «напоказ», а «на пользу». Хуже всего получается, когда священник или дьякон служит с оглядкой на народ, который в церкви, и служит так, чтобы это было «для них хорошо», «для них полезно». Потому что люди тогда чувствуют, что он не молится и их не ведет в молитве, он просто старается что-то им передать, в лучшем случае, или повлечь куда-то. Я помню одного дьякона, которого я в России встретил. Он начал служить, и я в ужас пришел от того, как он оперно служил. И когда он вошел в алтарь, я сказал ему: «Отче, так служить невозможно! Ты не молишься!» Он мне ответил: «Я оперный певец, я стараюсь молящимся передать самое лучшее из музыки, что знаю». И в результате он молитву не передавал. Он не передавал, я бы сказал, даже и красоту, потому что сам красовался и старался передать эстетику.
И я думаю, что то, что вы делали, именно потому дошло до ребенка, что вы не старались его чему-то научить и тем менее ему сказать: «Научись от меня, как молятся», а вы молились – а он подслушивал. Я часто говорю священникам или дьяконам: ты говори с Богом, а люди, которые в церкви, пусть подслушивают, как ты с Ним разговариваешь.
– А просто по молитвеннику читать, вы считаете, никогда не стоит? Все-таки от себя не всегда легко молиться…
– Я думаю, что если молиться по молитвеннику, то часто надо ребенку объяснять слова, потому что иногда мы не замечаем некоторые выражения, привыкли к ним, а ребенок может ошарашиться. Например, в псалме говорится: «очи мои выну ко Господу». «Выну» по-славянски значит «всегда», – «мой взор всегда обращен к Богу». А по-русски «очи мои выну ко Господу» это – «вырву свои глаза, и вот Тебе подарок от меня». Есть и другие места, которые непонятны или соблазнительно непонятны. Поэтому, если читать молитвы с ребенком, надо следить за тем, чтобы слова ему были понятны и объяснить их порой.
Иногда даже как будто понятные на славянском языке места построены грамматически по-другому. Например, на Литургии перед «Отче наш» мы говорим: Дай нам называть Бога Отца… – и по-русски это значит: «дай нам обращаться к Богу Отцу», тогда как по-славянски это значит: «чтобы нам было дано называть Бога Отцом…» Это все-таки совершенно иное представление. Поэтому очень важно самим вдуматься в то, что же значат слова, иногда даже самые простые, как «помилуй». На русском языке мы знаем, что значит «помилуй». Но на славянском языке «помилование» того же корня, что «милость», «милый»: «прояви ко мне милость, прояви ко мне любовь, ласку», а не только «не накажи, не будь строг со мной». Очень важно, чтобы мы сами понимали, сколько можем, и передавали самым простым образом.
Есть у кого-нибудь из вас опыт пения молитв с детьми?
– Мой ребенок стесняется сам петь…
– А знаете, я всегда пел фальшиво и нашел утешение в одном: как ни страшно, если ты поешь фальшивые ноты, но от сердца, Бог слышит только правильные. И поэтому, конечно, с одной стороны, в пении лучше не фальшивить, но даже если вы поете не особенно замечательно, но от сердца, то ребенок воспримет то, что от сердца, больше чем конкретные ноты. И мне кажется из одного случая, который у меня был, что петь молитвы с ребенком так, чтобы он в это пение, в эту мелодию врос и эти слова воспринял в контексте всей красоты пения, может сыграть большую роль. Сейчас много исследований делалось о том, как пение, музыка, звук доходят даже до детей во чреве, как-то настраивает или перестраивает. Но у меня был один интересный и очень тронувший меня опыт.
У нас был старик один здесь, Федоров такой. У него был прекрасный бас, он пел в церкви. Он пел в церкви с детства, любил и умел петь, мог петь. В какой-то момент он заболел раком и стал умирать. Я его навещал. В начале я служил молебен, и он пел этот молебен. Потом я служил молебен и старался как-то петь, а он поддерживал меня своим пением. Потом он не мог больше петь. А потом настал момент, когда я пришел в больницу и мне старшая сестра говорит: «Зачем вы сегодня пришли? Он без сознания, до него ничего сейчас не доходит». Я к нему пошел, и была такая картина: он лежал совершенно без сознания, и рядом с ним были жена и дочь, которые в течение всей его болезни отсутствовали, только успели приехать из Японии, и они сидели и плакали, потому что даже проститься с ним не могли. И я вспомнил разные вещи, которые слыхал, и им сказал: «Знаете что, сядьте рядом, совсем близко к нему, и я попробую его вернуть к сознанию». Я стал на колени рядом с ним и стал петь, как я умею – то есть плохо – песнопения Страстной седмицы. И знаете, мы увидели, как сознание в нем из каких-то глубин, куда оно ушло, начало подниматься, и в какой-то момент он открыл глаза. Я ему говорю: «Павел Васильевич, вы умираете. Здесь ваша дочь и ваша жена – проститесь!» И они простились, а потом я ему сказал: «А теперь умрите спокойно», и его перекрестил. И он ушел из сознания в вечную жизнь. Это меня на всю жизнь поразило – что эти песнопения, которые он пел с семилетнего возраста в церкви, так переплелись с ним, что смогли его вернуть на землю и вместе с этим перенести в вечность.
