Димитрий Константинов - Я сражался в Красной Армии
Начал процветать "черный рынок", на котором у спекулянтов можно было достать многие продукты. Что же касается цен, то трудно вообще говорить о них, когда бриллиант в 1 карат обменивался на несколько килограммов черного хлеба, выпеченного из какой то невообразимой смеси черной муки, отрубей и соломы.
Уже в ноябре вы могли получить там котлеты из…… человеческого мяса, вырезанного из трупов умерших людей. Город голодал, голодал так как не могут себе представить люди, никогда не испытавшие этого.
На улице все больше встречалось людей, с опухшими от голода лицами.
Нас, военных кормили, конечно, лучше, чем гражданское население, но и нам уже стали давать по 200 граммов хлеба в день. Мы уже были все время голодными. Если приходилось патрулировать по городу, мы интересовались не столько попадающимися навстречу людьми, сколько столовыми, раздававшими по карточкам обед, т. е. какую то непонятную и отвратную серую бурду, именуемую супом. Когда заканчивалась раз дача обеда и очередь людей, жаждущих получить суп, исчезала, мы входили и спрашивали — нет ли каких либо остатков. Нам часто их давали и мы уплетали с жадностью, не думая о будущем. А оно ждало нас, гораздо более страшное, чем мы предполагали….
5а. Выпуск из школы
Приближалось время празднования 24-й годовщины октябрьской революции. В эти дни ожидали массированных налетов германской авиации. Но этого не случилось. Возможно, что одной из причин явилась погода.
Все это время дождь перемежался со снегопадом.
Мрачное, свинцовое небо, с низко идущими серыми тучами, пронзительный северо-западный ветер, редкий, крупными хлопьями падающий снег, — так встретило нас утро 7 ноября 1941 года, день годовщины "великой октябрьской социалистической революции" (таково было официальное название этого события обязательно пишущееся с больших букв).
Все курсанты были выстроены в зале. Приказ о выпуске огласил начальник школы. Подавляющее большинство получило звание младш. лейтенанта. Незначительное количество (не свыше 25 %) слушателей получило звание лейтенанта. В эту категорию попали лица, почти исключительно с высшим образованием и достаточно солидного возраста. После выпуска, представитель Ленинградского военного округа, обращаясь к нам, произнес довольно длинную речь. Из этой речи примечательно было одно место, которое я, вероятно, не забуду. Оно касалось нас самих. Привожу его почти дословно:
— Почти все, или большинство из вас — люди с высшим образованием и солидным практическим стажем. Многие из вас — ценнейшие специалисты. Все вы обладаете богатым жизненным опытом и вот этот опыт, вместе с вашими умственными способностями, хочет использовать красная армия. Вы — золотой фонд нашей интеллигенции, вы должны стать золотым фондом красной армии. Перед вами открывается широкая дорога. Я не сомневаюсь, что очень скоро многих из вас — встречу на крупных должностях и в не менее крупных военных званиях….
Эта речь — блестящий образчик расхождения слов и дела. Образчик нелепости того, что делало военное командование. Я согласен с тем, что часть из нас, хотя далеко не все, могли бы быть отнесены к "золотому фонду интеллигенции", к настоящей квалифицированной ее части. К нему я отношу, в первую очередь научных работников, писателей, крупных инженеров, архитекторов, артистов, и т. д. А среди нас были и такие. Все эти люди любили свое дело, горели им, и, конечно, никакой склонности к военной службе не имели. Для них — армия и чин младшего лейтенанта являлись весьма неприятной "нагрузкой" и крупным падением по общественной лестнице, а для многих просто трагедией. Среди нас был композитор-пианист. Он всегда говорил, что если он даже и останется жив в эту войну, в чем он очень сомневался, то все равно он не сможет больше заниматься музыкой, ибо его руки после военной службы едва ли будут годны для рояля. О руках, к сожалению, думать не приходилось, потому что он был убит в первый же день пребывания на фронте. Всякое дело может идти только тогда хорошо, когда человек или кровно заинтересован в нем, или в силу идейных побуждений хочет им заниматься, или, наконец, если оно соответствует его вкусам. Ни того, ни другого у большинства из нас не было. Да и можно ли было этого ожидать?
Совершенно понятно, что "золотой фонд интеллигенции" не стал золотым фондом армии. Впоследствии я встречал некоторых из оставшихся в живых и никто из них не поднялся по лестнице военной иерархии.
Если же эти люди необходимы были армии и, понятно, наряду со всеми должны были защищать страну и были ценны для армии как интеллигентные силы, которых в ней было очень и очень мало, то разве можно было посылать их командирами стрелковых взводов?
Стрелковый взвод военного времени практически имел в своем составе 20–25 человек (теоретически он мог доходить до 40). Четыре взвода составляли роту. К концу войны во взводе было обычно 15 человек. Понятно, что для командования взводом никакое высшее образование не нужно и вообще не нужен офицер, ибо для этого совершенно достаточно старшего сержанта (унтер-офицера). Да и кроме того, в условиях второй мировой войны, место командира взвода — означало верную гарантию безусловной смерти.
Зачем же было посылать этот "золотой фонд" на заведомый убой, если руководители красной армии рассчитывали на нас, как на интеллигентные силы, вливающиеся в армию и которым, якобы, предстоит какое то "будущее"?….
Многие из нас, особенно инженеры, имели специальности, применимые в армии. Но их не хотели использовать, хотя бы в технических или танковых частях. Далее — одна из областей военного дела требующая интеллигентности, знаний и развитых голов это — штабная работа. Неужели нельзя было распределить эти триста человек по штабам полков и дивизий действующей армии, дав им в школе соответствующий запас сведений по работе штабов? И красная армия получила бы культурных штабных офицеров, которые бы после некоторой практики освоились бы с работой, например, штаба полка.
А, между тем, в армии было очень мало даже более или менее развитых штабных офицеров.
Если командование, назначая нас командирами стрелковых взводов, думало дать нам своего рода "трамплин" для продвижения вверх, то оно тоже ошиблось. Такая система хороша была бы в мирное время или при более "спокойной" войне, но не в условиях второй мировой. Здесь, как я уже говорил, это назначение означало смерть. Результаты оказались те, которые и надо было ожидать. Больше половины из окончивших нашу школу было убито в течение первых двух месяцев блокады Ленинграда.
Так тупоумие советского командования привело к совершенно напрасной гибели многих нужных для страны специалистов. В последствии, будучи уже в глубоком тылу, я разговорился с одним раненым на ленинградском фронте майором, который знал всю эпопею нашей школы. Он в частном разговоре признал, что это была несомненно нелепость, допущенная в горячке блокады.
К сожалению, таких нелепостей и похожих на них было слишком много и они стоили миллионов ненужных жертв!
Офицерских школ военного времени было организовано довольно много и они находились в разных областях страны. В начале в них брали только интеллигенцию.
Но когда этот контингент оказался очень скоро уничтоженным, то начали делать иначе. Для подготовки командиров стрелковых взводов стали брать лиц, окончивших школу семилетку, или просто умеющих читать и писать. Результаты получились неплохие. Не лучше ли было с этого начать, а специалистов использовать более целесообразно?
День закончился торжественным обедом, относительно очень приличным, если принять во внимание, то положение, в котором находился город. После обеда был организован довольно скверный концертик. Еще раньше было обещано, что в этот день люди будут отпущены по домам. Поэтому, многие стали просить пропуска на выход в город, но начальство, опасаясь, что все сбегут с концерта, не давало их. Концерт почти никто не слушал. Все хотели получить пропуск в город, расчитывая, что их отпустят на два-три дня в связи с празднованием дней октябрьской революции. Но они глубоко ошиблись. Несмотря на то, что впереди был еще один праздничный день и на фронте было полное затишье, нам сказали, что нас отпускают только до восьми часов утра следующего дня, так как нам срочно нужно ехать по частям.
Короче говоря, людям, после трех месяцев разлуки с близкими, не дали даже одного дня, для того, чтобы провести дома. А дать вполне можно было.
Когда на другой день мы собрались к восьми часам утра в школу, то выяснялось, что еще не знают куда нас девать. Весь день мы просидели в школе, ожидая указаний штаба округа. К вечеру нам объявили, что мы можем идти по домам.
На другой день история повторилась снова и только к вечеру этого дня, мы пешком, с вещами направились в казармы командного состава ленинградского военного округа.
