Дмитрий Ростовский - Жития святых. Том 2 Февраль
«Спрошу тебя, издевающегося над нами и показывающего себя нам столь остроумным и строгим судиею: если бы царь поставил тебя на городских стенах, приказав стеречь и защищать город, и ты бы увидел, что враг прокапывает и разрушает стену, дабы удобнее войти в город, – то ты не стал ли бы сопротивляться, с помощью всех орудий и оружий, препятствуя разорять стену и не пуская врагов; конечно, ты так стал бы делать, дабы защитить город и себя от врагов, и чтобы оказать верность и усердное повиновение царю. Не подобает ли и нам, которых Бог поставил в Церкви Своей учителями, крепко восстать против Ария,[72] не только ополчившегося бранью на стадо Христово, но и многих погубившего? Претерпеть всякое бедствие за сие дело я считаю за ничто, и ничего так не желаю, как перенести всякие беды за истинную веру».
Из сих слов святого ясно видна его ревность о благочестии; но из его посланий можно узнать и о других его добродетелях.
Девство, которого Исидор сам был строгий хранитель, он восхваляет преимущественно пред прочими добродетелями, называя его царицею, которую всякий почитать должен, хотя не унижает и супружества честнаго. В послании своем к Антонию схоластику он говорит: «Хранящих девство должно уподоблять солнцу, вдовствующих непорочно – луне, а живущих честно в супружестве – звездам, подобно тому, как и святой Апостол Павел говорит: «Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе» (1 Кор.15:41). Людей, увлекающихся светской наукой, он увещевает поучаться более добродетельной жизни, чем красноречию. В послании к некоему монаху Патриму он говорит: «я слышу о тебе, что ты имеешь большой ум и природные дарования, так что с усердием изучаешь риторское искусство, дабы стать красноречивым, но путь духовной жизни благополучно проходится только при совершении добрых дел, а не при помощи красноречия; посему, если ты желаешь получить бессмертную награду, то не заботься о красноречии, более попекись с усердием исполнять добрые дела».
Подобно сему Исидор пишет к епископу Аполлонию: «так как неприлично и не следует с принуждением привлекать к благочестию людей, созданных с свободной волею, не выражающих своего изволения и противящихся, то должно тебе озаботиться о том, чтобы просвещать пребывающих во тьме добрым наставлением, доброю жизнью и добрыми нравами».
Сей святой поучает также, что добродетельному человеку не следует гордиться своими добрыми делами, но должно смиренно о себе думать: «добродетельный в одной добродетели, – говорит он, – светлый венец имеет, а совершающий много добродетелей, но думающий о себе, что мало добра сделал, чрез такое смиренное мнение о себе будет иметь венец светлейший; при добродетелях самое помышление в себе о том, что мало сотворено, заслуживает не меньшей похвалы, чем самые (сотворенные) добродетели; но со всею истиною скажу: у кого сохраняется смиренное помышление, у того и добродетели бывают светлее, у кого же нет сего помышления, то и добродетели его светлые потемняются, а великие умаляются. Посему, кто желает, чтобы добродетели его были велики, пусть не считает их великими, и они окажутся на самом деле великими».
Поучая так других, преподобный Исидор сам прежде всех был исполнителем того, чему поучал. В сем он подражал Господу, Который прежде Сам исполнял, а потом уже поучал. Своими добрыми делами Исидор не гордился, но смиренномудрствовал; со смиренномудрием же соединял и целомудрие, как пару волов трудящихся, влекущих благий ярем Христов.
Целомудрие святого Исидора обнаруживается из послания к Палладию, епископу Еленопольскому,[73] в котором он много поучает блюстись со всею строгостью от собеседований с женщинами. «Если какие собеседования, – говорится в Писании, – и растлевают добрые нравы (1 Кор.15:33), то именно беседы с женщинами, хотя бы и приличные, потому что они могут растлить тайным образом внутреннего человека, посредством дурных помыслов, и хотя бы тело оставалось в чистоте, душа будет осквернена. Посему преподобный Исидор обращается с советом к сему епископу, имевшему обыкновение в устных беседах наставлять женщин полезному, – и похвалявшемуся, что не ощущает в себе никаких вожделений. «Избегай, – пишет он, – сколько можешь собеседований с женщинами, добрый муж! Ибо имеющим на себе сан священства надлежит быть святее и чище поселившихся в горах и пустынях. Первые имеют попечение и о себе и о народе, а последние – только о себе. Притом, первые поставлены на высоте такой чести, что все разведывают и разбирают их жизнь, а последние живут в пещерах, или врачуя свои раны, или изучая свои недостатки, а иные и соплетая себе венцы. Если же вынужден будешь свидеться с женщинами, то склони очи долу, и тех, к кому пришел, поучай иметь целомудренные взоры. И после краткой беседы, достаточной для утверждения и просвещения их душ, тотчас быстро уходи, чтобы продолжительное свидание не расслабило и не расстроило твоих сил, и, овладев тобой, как грозным и величавым львом, не остригло гривы, которая льва действительно делает львом и охраняет царственное его достоинство. Если же хочешь быть в почтении у женщин (а о сем в особенности должен заботиться духовный муж), то не имей с ними содружества, и тогда ты будешь у них в почести. Ибо тогда это наипаче делается возможным, когда всего менее сего ищем. Человеку обычно пренебрегать теми, которые ему услуживают, а благоговеть пред теми, которые не льстят. Всего же более сему недугу подвержена женская природа. Женщина, когда ей льстят, несносна; а всего более благоговеет и приходит в изумление пред теми, которые ведут себя с нею свободно и повелительно. Но ты говоришь, что имеешь продолжительные беседы с женщинами и не терпишь никакого вреда. Пусть будет и так. Но всякому известно, что вода камни протачивает, и капли дождевые, непрестанно падающие на них, пробивают их. Рассуди, что мягче воды, или водяных капель? однако их непрестанное действие преодолевает и естество. Если почти непреодолимое вещество преодолевается, – и от такой вещи, которая ничто по сравнению с ним, страждет и умаляется, то неужели воля человеческая, легко колеблемая, от продолжительного воздействия не будет побеждена и развращена?»
Наставляя так епископа Палладия, преподобный Исидор поучает и нас всех целомудренной жизни, чтобы мы не только тело свое хранили от плотского грехопадения, но и душу блюли в чистоте от греховных мыслей. Торжество ума, благо безусловное; ей учит сама душа, хотя расстроенная падением, но не потерявшая внутреннего закона. Все наставления Исидора отличаются столько же опытностью духовною, сколько знанием слова Божия. – Так как письма святого Исидора писаны по случаям, то они доставляют множество сведений полезных для историка и изыскателя древностей. Наконец, все они писаны слогом чистым, живым и сильным и по всей справедливости могут быть поставлены между образцами красноречия.
Преподобный Исидор оставил в своих писаниях много наставлений о всяких добродетелях, и в устных беседах научив всех сим добродетелям, достиг глубокой старости, и благоугодив Богу, скончался в мире.[74]
Кондак, глас 4:Денницу другую тя церковь обретши преславне, твоих словес молниями освещаема, взывает ти: радуйся всеблаженне богомудре Исидоре.
Житие преподобного отца нашего Николая Исповедника, игумена Студийского
Преподобный отец наш Николай родился[75] на острове Крите,[76] в селении, называемом Кидониею, откуда был родом и святой мученик Василид, пострадавший в числе десяти мучеников на острове Крите.[77] Родители блаженного Николая были христиане. В раннем детстве он был отдан обучаться слову Божию. Когда же отроку исполнилось десять лет, и он уже достаточно навык в чтении священных книг, родители отослали его в Константинополь, к дяде его, блаженному Феофану, который был иноком в Студийской обители.[78] Феофан любезно принял своего племянника и отвел его к игумену Студийской обители, преподобному Феодору.[79] Преподобный Феодор, провидя, что отрок имеет быть избранным сосудом Божиим, благословил его и велел ему до времени оставаться вне монастыря, в особом здании, где помещалось училище для юношей. Когда же Николай пришел в возраст, игумен, видя его благоразумие, а равно кроткий и смиренный нрав, поместил его внутри монастыря и постриг в иноческий чин. После нескольких лет добродетельной жизни в монастыре, игумен принудил Николая принять и священство. Сюда же в Студийскую обитель пришел к Николаю и родной его брат, по имени Тит. Он бежал с острова Крита после нападения на остров сарацын,[80] и пришел к брату с печальною вестью, что родители их уведены в плен. Тит с великою скорбью и слезами передавал это известие брату. Николай, получив столь скорбную весть, хотя и болел сердцем о родителях, но старался утешить брата, увещевая его не скорбеть.
