Жан Кальвин - Наставление в христианской вере, т.4
Однако я отрицаю, во-первых, что вдовы давали обет воздержания по иной причине, кроме как несоответствие замужнего состояния принятому ими служению. Я отрицаю также, что запрет на брак простирался шире, нежели того требовало исполнение обязанностей, связанных с церковным служением. Во-вторых, я отрицаю, что принуждение доходило до того, что вдовам скорее позволялось сгорать от вожделения и впадать в какие-нибудь гнусности, чем выходит замуж. В-третьих, св. Павел запрещает принимать в церковное служение вдовиц моложе шестидесяти лет, указывая возраст, которому обычно не грозит невоздержанность Кроме того, апостол добавляет, что такие вдовицы должны быть замужем только один раз, чем уже подтвердили свою способность к воздержанию [1 Тим 5:9].
Итак, мы осуждаем обет воздержания от брака по следующим двум причинам: во-первых, брак можно считать угодным Богу служением; во вторых, обет безбрачия дерзают давать те, кто не имеет сил для исполнения обещанного.
19. Но какое отношение это место из Послания св. Павла имеет к монахиням? Ведь вдовы избирались на церковное служение не для того, чтобы развлекать Бога песнопениями или невразумительным бормотанием, проводя остальное время в праздности, а для того, чтобы служить бедным от имени всей Церкви, целиком отдаваясь делам милосердия. Эти вдовы давали обет безбрачия не потому, что усматривали в воздержании от брака некое угодное Богу служение, а лишь для того, чтобы иметь больше свободы для исполнения принятого на себя долга. Наконец, они давали такой обет не в первой молодости и не в пору расцвета, рискуя потом, когда будет уже слишком поздно, осознать, в какую пучину они себя ввергли, но в том возрасте, когда, по всей вероятности, их уже миновала опасность невоздержания. Но даже если не останавливаться на других сторонах вопроса, достаточно того, что было запрещено принимать обет воздержания от женщин моложе шестидесяти лет. Этот запрет был установлен апостолом, который предписал более молодым женщинам повторное замужество [1 Тим 5:9,14]. Потому последующее снижение предельного возраста для принесения такого обета до сорока восьми лет, затем до сорока, а позднее и до тридцати (Сарагосский собор (380), с. 8; Халкидонский собор (451), с. 15; Агдский собор (506), с. 19; Гиппонский собор (393), с. 5 (установил возраст в 25 лет); Третий Карфагенский собор, с. 4) ничем не оправдано. Ещё менее допустимо, что молодым девушкам, не успевшим познать себя и испытать свои возможности, набрасывают на шею эту злосчастную петлю, действуя то хитростью и обманом, а то и прямым насилием.
Что касается двух других монашеских обетов - бедности и послушания, - не стану о них долго рассуждать. Скажу лишь, что они не только окружены множеством суеверий (если судить по современному положению дел), но и представляются насмешкой над Богом и людьми. А чтобы не возникло впечатления, будто я чрезмерно суров в своём подробном рассмотрении всех монашеских обетов, ограничусь высказанным ранее их общим осуждением.
20. Думаю, я достаточно хорошо объяснил, какие обеты законны и угодны Богу. Но порой встречаются боязливые люди: даже если данный обет им не по душе и они знают, что он заслуживает осуждения, они все равно мучаются сомнением, следует ли его соблюдать. С одной стороны, они страшатся нарушить данное Богу обещание, а с другой - опасаются исполнением обета согрешить более, чем его нарушением. По этой причине нужно прийти им на помощь, дабы вызволить из подобного затруднения.
Прежде всего для успокоения их совести скажу, что все незаконные, противные разуму и праву обеты не имеют никакой ценности в глазах Бога и должны считаться недействительными. Коль скоро договоры, заключаемые между людьми, обязательны лишь в том случае, когда противная сторона признаёт их обязательными для неё, то тем более абсурдно полагать, будто мы вынуждены выполнять то, чего Бог вовсе от нас не требует. Тем более что наши дела хороши лишь постольку, поскольку угодны Богу и поскольку совесть человека свидетельствует, что они принимаются. Ибо остаётся непреложным условие, согласно которому всё, что не по вере, - грех (Рим 14:23). Св. Павел имеет в виду, что любое дело, предпринимаемое в сомнениях и при угрызениях совести, порочно; одна лишь вера есть корень всех добрых дел - вера, дающая нам несомненную уверенность в богоугодности наших поступков.
Итак, если христианину позволено совершать лишь то, в отношении чего у него есть такая уверенность, что мешает давшему обет по незнанию, но осознавшему его ошибочность, отказаться от его соблюдения Неразумные обеты не только не являются обязательными, но подлежат безоговорочной отмене. Они не только не представляют никакой ценности в глазах Бога, но и мерзки Ему, как было показано выше.
Было бы излишней тратой времени говорить об этом дальше. Один единственный довод уже кажется мне достаточным, чтобы удовлетворить совесть верующих и освободить их от всех сомнений: любые дела берущие начало не в чистом источнике веры и не сводимые к благой цели, отвергаются Богом. Причём отвергаются таким образом, что Бог так же категорически запрещает нам упорствовать в них, как и вообще приниматься за их осуществление. Отсюда следует заключить, что обеты, порождённые заблуждением и суеверием, не имеют никакой ценности перед Богом и нам следует отказаться от них.
21. Этот вывод может служить также ответом на клевету нечестивцев выдвигающих обвинения против тех, кто покинул монашество ради вступления на тот или иной благочестивый жизненный путь. Их обвиняют в измене вере и в клятвопреступлении, так как они якобы разорвали нерасторжимые узы, коими связали себя с Богом и его Церковью (Eck J. Enchiridion, XVIII, H 2a-b; Clichtove. Antilutherus, I, XXXI, fol. 39b). Я же заявляю, во-первых, что нет никаких уз там, где Бог расторгает и отменяет утверждаемое людьми. Во-вторых, даже если признать, что эти люди были связаны некими узами, поскольку жили в заблуждении и неведении Бога, то благодатью Иисуса Христа они освобождены от подобного обязательства, ибо просвещены Богом к познанию истины. Ведь если смерть Господа нашего Иисуса искупает нас от проклятий Закона Божьего, в коем мы пребывали прежде [Гал 3:13], то тем более она освобождает нас от уз человеческих, которые суть сети Сатаны, предназначенные для нашего уловления. Поэтому всякий получивший благодать просвещения светом Евангелия не сомневается в том, что свободен от всех уз, опутывавших его в силу суеверия.
А бывшие монахи, как и монахини, имеют ещё одно оправдание для вступления в брак, если не могут воздерживаться. Ибо если непосильный обет гибелен для души, которую Бог желает спасти, а отнюдь не погубить, то следует сделать вывод о недопустимости упорства в его соблюдении. А тот факт, что обет воздержания непосилен для тех, кто не имеет от Бога особого дара, был доказан выше. Даже если бы мы промолчали, сама жизнь громко свидетельствует об этом. Всем известно, какой грязи полны монастыри. Если же и найдутся немногие, кто окажется чуть порядочнее остальных, они всё равно далеки от целомудрия; просто их нечистота скрыта внутри. Таковы страшные кары, какими Бог наказывает дерзость людей, когда они отказываются признать собственную немощь и стремятся вопреки естеству добиться того, в чём им отказано. Пренебрегая целительными средствами, которые предоставляет им Бог, они надеются преодолеть порок невоздержания собственным упрямством и настойчивостью. Ибо как иначе, если не упрямством, назвать такое поведение, когда человек предупреждён Богом, что имеет нужду в браке и что брак дан ему как целительное средство, тем не менее не только пренебрегает им, но и даёт клятвенное обещание отказаться от него?
Глава XIV
ТАИНСТВА
1. Другим вспомогательным средством поддержания и укрепления нашей веры, близким к проповеди Евангелия, являются таинства. Для нас весьма полезно разъяснить всё, что касается таинств, дабы понять, для какой цели они были установлены и как надлежит ими пользоваться.
Прежде всего необходимо рассмотреть, что такое таинство. Думаю, простое и точное определение будет следующим: таинство есть внешний знак, которым Бог запечатлевает в наших душах (consciences) обетования своей доброй воли по отношению к нам, укрепляя тем самым нашу немощную веру. Мы же со своей стороны свидетельствуем как перед Ним и его Ангелами, так и перед людьми, что признаём Его своим Богом. Можно ещё короче определить, что такое таинство, сказав, что оно есть свидетельство благодати Божьей по отношению к нам, подтверждённое внешним знаком и получающее ответное удостоверение в почитании Бога людьми. Каждый может по своему желанию выбрать любое из этих определений. Оба они согласуются с тем, что говорит св. Августин: таинство есть видимый знак священного (Августин. О катехизации новообращённых, XXVI, 50 (MPL, XL, 344)), или видимый образ невидимой благодати (Августин. Письма, 105 (донатистам), III, 12 (MPL, XXXIII, 401)). Однако я попытался дать более чёткое определение, полнее раскрыв то, что св. Августин затронул лишь слегка по причине краткости изложения.
