Ольга Михайлова - Молния Господня
- Кто такой Онофрио Бранкалеоне? - спустя полчаса спросил Вианданте в Трибунале у Элиа.
- Наш ювелир.
- Так вот теперь я тебе могу точно сказать, зачем понадобились трое певчих. - И передал Леваро разговор с капелланом. - Их бы и четверо понадобилось, да чёрт прибрал четвертого содомита. Надеюсь, он забронирует дружкам место в аду. Этот сирота-живописец был сводней для них, хотя, может, им пользовались по юности, не знаю. Впрочем, нет. Знаю. Пасколи всё же не обделался, как этот... Да, им пользовались, пока, как выражался Гораций... впрочем, не помню я, чёрт его возьми, как он по этому поводу выражался! Но потом его тощий зад радовать их перестал. Захотелось свежатинки. Он, видимо, приглашал мальчишек на сеансы позирования, бывшие одновременно смотринами для этих стареющих похотливых котов. Теперь надо допросить их - и о ювелире узнать всё. Вряд ли они будут упорствовать. В истории я слышал о героях-педерастах, даже были стоики-тираноборцы, кажется? Но от нынешних я не жду стоицизма. Когда получишь данные, необходимые для ареста - действуй. Да, последи за канцелярскими крысами! Пусть запишут всё верно.
С того дня, как инквизитор получил письмо от Беренгардио, в котором тот невольно выдал как тайного доносчика начальника его канцелярии Джофреддо Фельтро, Вианданте проследил за подчинённым и убедился, что он и есть искомый соглядатай. То ли в желании отвести от себя подозрение, то ли просто по низости духа, тот неимоверно утомлял мессира Империали доносами на денунциантов и стражников, причём, на свое несчастие, как раз на тех, кому инквизитор симпатизировал и чьей работой был более чем доволен. К тому же наушник был пойман им на жульничестве с писчим материалом и имел наглость устроить к себе в канцелярию двух племянников в то время, когда погиб Гоццано, и это злоупотребление служебным положением не прибавило ему авторитета - ни в глазах Империали, ни в Священном Трибунале. Непотизма хватало в Риме, но допускать его в Тренто?
Сам Вианданте не предпринимал ничего, понимая, что глупо обнаруживать понимание, однако не мог отказать себе в маленьком удовольствии науськать против Фельтро и охрану, и денунциантов. Канцелярских в Трибунале и без того не любили, считали бездельниками. Стоило ли удивляться, что инквизитор с тех пор частенько невинно развлекался, наблюдая за скандалами, которые закатывал Леваро перепуганному Фельтро из-за расплодившихся крыс в архивном отделении, потрясая перед носом Джофреддо изгрызенным палимпсестом с очередным делом и заставляя всех чинуш канцелярии во главе с начальником охотиться на грызунов в тёмном подвале Хранилища. Несчастные охотники и не подозревали, разумеется, что упомянутое дело погрызла накануне вовсе не мышь, а инквизиторов кот Схоластик, любивший глодать палимпсесты не хуже самой въедливой крысы.
Леваро гневно, но заслуженно критиковал и омерзительное качество восковых дощечек, на которых писались показания свидетелей, и плохо вычищенные волосатые пергаменты, которые по дешёвке чёрт знает где скупал Фельтро. Не забывал он упомянуть о прискорбном уровне грамотности писцов, делающих по три ошибки в каждом слове, а иногда и вовсе пишущих Бог знает что! "Dire sciocchezze" и "cadere in eresia", "нести ахинею" и "впасть в ересь"- это не одно и тоже, поймите!", мягко, как дураку, растолковывал несчастному Фельтро при толпе охранников и денунциантов прокурор. "Впадая в ересь, как тот дурак-сапожник, что приговорен к сорокадневному посту, обычно несут ахинею, это верно, но можно нести ахинею - и не впадать при этом в ересь! Когда вы говорите, что ваши писаря грамотны - это не ересь, нет, но ахинея!"
Все потешались.
Обо всех этих проблемах Леваро с молчаливого одобрения мессира Империали неизменно сообщал и Дориа в Болонью, выражая в каждом из писем мучительное сомнение, удастся ли им сделать работу Инквизиции образцовой, если канцелярия сплошь состоит из безграмотных тунеядцев и жуликов, экономящих на качественных пергаментах?
Обстановка в канцелярии была накалена, как адская сковородка. Мессир Империали великодушно, как мог, всегда старался смягчить ситуацию, несколько раз, вызывая всеобщий ропот по поводу такой незаслуженной мягкости, вступался за нерадивого начальника канцелярии. Но ничего не помогало - порядок в канцелярии не водворялся.
Отдав и сегодня скрытое распоряжение погонять канцелярских - чтоб жизнь не казалась им мёдом, Вианданте закончил:
- А я пойду к донне Мирелли - поговорить о вечном. Надоели мне эти мерзости вконец.
* * *Донна Альбина уже знала о гибели детей - молва быстро разнесла ужасные новости по городу. Ничего не сказала, молча налила ему вина, приказала служанке подать закуски. Ее недавнее недомогание прошло. Серые глаза блестели, в них отражалось каминное пламя. Понимая, что гостю не хочется говорить о случившемся, старуха рассказала о новых покупках мессира Винченцо, которому третьего дня доставили из Флоренции несколько прекрасных книг. Вианданте вздохнул. "Никогда не думал, что буду так тосковать по монастырю, по тишине скриптория, по сводам капитулярной залы.... Какие там книги... если бы меня отозвали - только и делал бы, что читал..." Его устами говорили усталость и скорбь, и донна Альбина понимала это. Сегодня в ней проступило что-то материнское, он вдруг ощутил это по её странно-смягчённому взгляду, по мягкой заботливости её жестов.
- У мессира Дамиани прекрасная библиотека, и его гордость - великолепные труды святого Фомы.
- Надо взглянуть.... Кстати, правду ли говорят, что этот полоумный реформатор из Вюртенберга всенародно сжег "Сумму теологии" Аквината? А после сам, ссылаясь на Писание, вставил слово, которого там нет, и победно прибавил: "Скажите, что так у доктора Лютера!" Неужели, правда? Надо же, Фома рассуждал, а этот - внушает. Сфера Духа не утверждает себя кувалдой. И не уговаривает поверить... отсутствию аргументов. Впрочем, - прибавил он, - я всё больше склоняюсь к пониманию чего-то совершенно иного. Мы ищем аргументы, хотим убедить. Ищем, не понимая, что никакие аргументы им не нужны. Глупо думать, что Пасколи не понимал, что творил мерзости. Никакие самые высокие и веские доводы не убедят того, кто ни в чём не хочет убеждаться. Никакие рассуждения не в состоянии указать человеку путь, которого он не хочет видеть и по которому не хочет идти.
Старуха кивнула.
-Помните в трактате? Некто по наитию Святого Духа увидел в церкви чёрта в облике священника, проповедующего верующим. Внимая словам дьявола, нашёл, что тот говорил безупречно и кафолично. После проповеди пригласил его к себе и спросил о причине такого поведения. Чёрт ответил: "Я говорю правду, так как я знаю, что внимающие мне не выполнят сказанного..."
Вианданте вздохнул.
- Помпонацци, мой учитель, сказал, что в богословие нельзя войти человеку с низким образом мыслей. Знаете, меня это когда-то подкупило. Мой покойный друг - Гильельмо - ушёл в монастырь. О нём говорили, что у него и не было другого выхода, погиб отец, семья разорена, что сегодня монастыри - почище борделей и предаваться излишествам ему там будет ещё удобнее, чем в миру, что он просто не выдержал навалившихся на семью бед, и ещё чего только не говорили. И никто не подумал, что мой друг любил Бога и истово веровал. Самое естественное объяснение - одновременно и самое высокое. До него-то и не додумались. Люди теряют умение высоко мыслить. Временами замечаю это и за собой. Или не так? Но я раньше утверждал себя в любви. А теперь всё больше в ненависти.
- Любовь к людям и ненависть к бесчеловечности - это одно и то же, юноша.
- Что?
- Тот, кто терпим к мерзости - и в себе, и в мире,- не любит и людей.
- Наверное...
- К тому же, когда усталость и напряжение схлынут с вашей души, мой мальчик, вы поймете и ещё кое-что. Жизнь лишена одномерности. Совместить сострадание с суровостью может только тот, кто поймет, до какой черты можно ощущать зло жизни, не закрывая от себя добра. Это самая потаённая и сложная доктрина Церкви.
- Я отвечаю не за Церковь, а за свою душу. А мне тошно. Так тошно, что и жить опротивело.
- С вашей душой всё в порядке, мой мальчик. Нужно иметь силу мужественно принимать удары зла, вынести все до конца и не согнуться, не погибнуть. Не искать смерти повелел Христос. Претерпеть до конца - значит, отстоять жизнь.
- Этого-то я и не смог.
- Casus a nullo praestantur... В случайности никто не повинен. Такова была воля Божья - не вы это решали. К тому же, боюсь, из этих детишек, столь долго развращаемых, могли выйти лишь новые Диосиоконте, вы же не можете этого не понимать, дитя моё. Но отстоять свою душу - вы должны. Души-то бессмертны, что бы по этому поводу не говорил ваш Помпонацци.
- Перетто... Этот мазила Диосиоконте осмелился задеть его имя, сделав его мысль оправданием непотребного. Мне казалось, земля разверзается под ногами. Но если обуздать злость и трезво поразмыслить, кто более виновен? Фантазер Иоахим, умник Эразм, романтик Перетто... Неужели они не понимали, что любое сказанное на высотах духа неверное слово спускается в низины и там становится оправданием невероятных преступлений и запредельных мерзостей? Но ссылаться при этом будут на высший авторитет сказавшего. Стоит хотя бы на волос размыть понятия... В микроскопическую щель может провалиться все Мироздание...
