Александр Мень - История религии. В поисках пути, истины и жизни. Том 5. Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н. э.)
Однажды на собрании он рассказал притчу о сухих костях. Было ли то видение, вещий сон или просто яркий аллегорический образ — важно не это, а воздействие слов пророка, прозвучавших как трубный глас среди могильной тишины:
«Рука Ягве была на мне, и вывел Он меня Духом Своим, и поставил меня среди равнины; и вот она полна костей. И обвел меня вокруг них, и вот их великое множество по лицу равнины, и вот они совсем сухие.
И сказал Он мне: сын человеческий! Оживут ли эти кости?
Я сказал: Владыка Ягве! То Тебе ведомо!
И сказал Он мне: пророчествуй к костям этим и скажи им: кости сухие! Слушайте слово Ягве! Так говорит Владыка Ягве костям этим: вот Я введу в вас дыхание, и вы оживете, и узнаете, что Я — Ягве.
И пророчествовал я, как мне повелено было, и уже когда пророчествовал, услышал звук: то с шумом стали сближаться кости между собой. И увидел я: вот на них жилы, и выросла плоть, и сверху покрыла их кожа, но дыхания не было в них. Тогда Он сказал мне: пророчествуй к дыханию, пророчествуй, сын человеческий, и скажи дыханию: так говорит Владыка Ягве: от четырех ветров приди дыхание и дохни на этих убитых, да оживут они.
И я пророчествовал, как мне было повелено, и вошло в них дыхание, и они ожили, и встали на ноги свои — рать весьма великая.
И сказал Он мне: сын человеческий! Эти кости — весь дом Израилев» (Иез 37, 1-11).
Эти строки Книги Иезекииля, которые сейчас звучат на богослужении Великой Субботы, напоминали слушателям рассказ о сотворении человека: Тот, Кто мог вложить в «прах земной» дыхание жизни, властен воздвигнуть поверженный народ из ничтожества [1].
Обычно слово «руах», дыхание, переводят как «дух». Однако в Ветхом Завете термин «руах» имел иной оттенок, нежели «дух» в современном смысле слова, и означал некую почти стихийную энергию, разлитую в мироздании. Она проявляется и в ветре, и в буре, и в дыхании человека. В ней — сущность жизни, ее основа. Руах животворил и тело человека, и тело животного, но в то же время он был таинственным образом связан с Руах Элогим — дыханием Божиим. В Писании Дух Ягве порой является в виде мощного вихря, он увлекает человека как превозмогающая сила, заставляя вождя совершать чудеса храбрости, а пророка изрекать небесные веления. Вспомним и о знамении Пятидесятницы, когда апостолы слышали как бы «шум ветра», и об Иоанне Богослове на Патмосе, который «был в Духе в день воскресный» [2].
Дух Божий открыл перед пророком страшную картину смерти, и Он же показал, как космическое дыхание оживотворяет иссохшие останки. Здесь — трудноуловимый переход от дыхания стихии к сверхприродному Духу, делающему человека Своим подобием и проявляющемуся в истории мира.
Дух воскрешает! Пусть рана была неисцелима, пусть Израиль стал подобен безжизненным костям, но для Бога нет невозможного. Его Дыхание и мертвых оживотворит, и отчаявшихся окрылит надеждой.
* * *Драма народа Господня, народа буйного и мятежного, представлена у Иезекииля как бы в трех актах. Первый акт — грехопадение Иерусалима, который лишается Славы Ягве, второй — разрушение безблагодатного города, третий — покаяние и прощение, завершившееся оживлением мертвецов.
Но у драмы этой есть и свой величественный эпилог. Неотрывно всматриваясь в грядущее, Иезекииль различает его далекие очертания, как путник, который, наконец, увидел впереди контуры желанного города.
В дни печального двадцатипятилетия плена, в 573 году, Дух Божий снова перенес пророка в Иерусалим [3]. Тайновидец был поставлен на «очень высокой горе», где перед ним развернулась изумительная панорама. Как и в первых видениях, ему открылась душа города, а не земной исторический Сион. Вел Иезекииля огнеподобный муж, который повелел ему не только рассказать людям о виденном, но и начертать план храма, города и страны, воздвигнутых по мановению Творца.
Описанию этого Нового Иерусалима и посвящены последние главы Книги Иезекииля. Читающий их с первых же строк невольно останавливается в недоумении: к чему здесь все эти цифры, бесконечные промеры и точные детали? В самом деле, можно прийти в отчаяние, следя за длинными рядами каббалистических чисел, и в конце концов счесть их полной бессмыслицей. Что хотел сказать автор своими перечислениями? Стоит ли вообще читать эту часть его книги?
Но у Иезекииля, как у всех, кто говорит символическим языком, нет ничего случайного и лишнего. Цифры нужны ему для того, чтобы создать единую формулу, зримый иероглиф, отражающий самую суть призвания ветхозаветной Церкви. Это одновременно и план, и проект, и целая программа. В схематическом чертеже зашифрован призыв пророка, обращенный к народу. Так, например, он очерчивает Град Божий правильным квадратом. Это означает гармоническое совершенство и в то же время крестообразную простертость к четырем странам света (символ вселенскости).
Но если так, то не правы ли те, кто считает Иезекииля реформатором-утопистом, подобным Платону? Кое-что, кажется, подтверждает эту мысль [4]. Колена Израилевы имеют у него равные участки, расположенные также по плану креста-квадрата. Земля распределена между людьми так, чтобы никто не терпел угнетения и нужды. Особые территории отведены духовенству, особые — «наси», князю. Претензии опостылевшей царской власти отвергнуты; своеволию монархов положен конец. Они — только служители Бога, «князья», и не имеют никаких серьезных привилегий. Это — полное торжество духа Торы. Никто не должен господствовать над народом Божиим: ни царь, ни духовенство. Впоследствии первосвященники ссылались на Иезекииля, домогаясь верховной власти, но в этом сам пророк повинен не более, чем блаженный Августин в притязаниях средневековых иерократов.
Греческим современником Иезекииля был Солон, «отец демократии». Можем ли мы утверждать, будто и Иезекииль был ее поборником? Весьма сомнительно, ибо хотя демократический дух не был чужд Ветхому Завету, но признать демократию конечным идеалом не мог ни один из пророков. Ее относительность сознавали и сами греки, подлинные ее создатели. Общественный строй, пусть и наилучший, сам по себе не может быть признан окончательным решением вопроса о благе человека, не может служить якорем спасения.
Пророки были врагами социальной неправды и тирании. Ограничивая права власть имущих и вводя в свой план принцип равенства, Иезекииль следовал по пути своих предшественников. Но он хорошо знал, что одного этого недостаточно.
Если мы сравним заключительные главы Книги Иезекииля с идеальным полисом Платона или утопиями Мора и Кампанеллы, то без труда убедимся, что пророк имел в виду нечто, принципиально отличающееся от их проектов.
Утописты пытались наметить черты совершенного общественного строя в рамках действительности, которая их окружала. У Иезекииля же основное ударение делается не столько на строе, сколько на полной перемене ориентации жизни. Мы слышим от него призыв сделать духовную жизнь центром человеческого существования. (Это то, что Евангелие выражает в словах: «Ищите прежде всего Царствия Божия, а все остальное приложится вам».) Поэтому пророк и дает не политико-социальную рекомендацию, а образ Града Господня в августиновском смысле слова, более похожий на Церковь, чем на государство.
В прежние времена Иерусалимский храм был, по сути дела, частью дворцовых построек; храм же Иезекииля расположен в сердце города и отделен от всего мирского. В этом прямое указание на центральную роль веры в жизни общества. Удаляя царский дом со святой горы, пророк тем самым обуздывает стремление Кесаря завладеть Божиим. Даже усыпальницам монархов не место у стен святилища.
Как священник, хорошо помнящий устройство старого храма и чин богослужения, Иезекииль приводит подробное описание Дома Божия. Оно в целом повторяет план Соломонова храма, но пропорции и размеры нового здания отличаются большей строгостью и соразмерностью частей. Чертеж дает прямое указание пленникам на то, что храм воистину будет построен, и им нужно точно знать, каким он должен быть. Но эта конкретизация не может заслонить того, что общая картина видения носит эсхатологический характер.
Град Божий созиждется уже не на Сионе, а в земле, расположенной между границами колен, и называться он будет не Иерусалимом, но — «Ягве-Шамма» («Господь здесь»). Это — заключительный аккорд книги, и в нем сосредоточено самое существенное в видении пророка.
Ангел показывает Иезекиилю, как совершится это новое единение Бога и людей:
«И привел меня к тем вратам, которые обращены лицом к востоку, и вот Слава Бога Израилева шла по пути с востока, и голос Его был подобен шуму вод многих, и земля озарилась Славой Его. Это видение было точно такое, какое я видел, приходя возвестить гибель города, и как явление, виденное мною на реке Кебар. И я пал на лицо свое. И Слава Ягве вошла в Дом вратами, которые обращены к востоку. И поднял меня Дух, и ввел меня во внутренний двор, и вот Слава Ягве наполнила весь храм. И я слышал Кого-то, Кто говорил мне из храма (а тот муж стоял подле меня) и сказал: сын человеческий! Это место престола Моего и место стопам Моим, где Я буду обитать среди сынов Израилевых вовеки. И дом Израилев не будет больше осквернять святого имени Моего» (Иез 43, 1-7).
