Эрнест Ренан - Апостол Павел
И здесь Павел нашел много симпатии; у Филиппа он пробыл несколько дней. В то время, как он был там, прибыл как раз из Иудеи пророк Агаб. Павел знаком был с ним в Антиохии четырнадцать лет тому назад. Агаб подражал внешности древних пророков и старался все делать символически. Он входит с таинственным видом, подходит к Павлу и берет его пояс. За его движениями следят со страхом и любопытством. Поясом апостола Агаб связывает себе руки и ноги. Потом, внезапно нарушая молчание, он возглашает вдохновенным голосом: "Так говорит Дух Святой: мужа, чей этот пояс, так свяжут в Иерусалиме Иудеи и предадут в руки язычников". Впечатление это произвело живейшее. Спутники Павла и верные из Цезареи в один голос умоляли Павла отказаться от путешествия. Павел был непоколебим и заявил, что он нисколько не боится уз, раз он готов умереть в Иерусалиме за имя Иисусово. Ученики его убедились, что он не уступит, и кончили тем, что сказали: "да будет воля Господня!" Итак, стали готовиться к отбытию. Несколько цезарейских верных присоединилось к каравану. Мназон из Кипра, очень давний ученик, у которого был дом в Иерусалиме, но который в данное время находился в Цезарее, был в их числе. У него должны были поместиться апостол со свитой. В приеме со стороны церкви сомневались; во всем обществе царили смущение и печальные предчувствия.
Глава 19. Последнее пребывание Павла в Иерусалиме - Его арест
Павел вступил в последний раз в роковой Иерусалим через несколько, по-видимому, дней после праздника Пятидесятницы (июль 58 г.). Свиты его, состоявшей из делегатов греческих, македонских и азийских церквей, учеников и цезарейских верных, захотевших сопровождать его, должно было оказаться достаточно, чтобы поставить на ноги евреев. Павел начинал приобретать большую известность. Фанатики, извещенные, вероятно, из Коринфа и Эфеса о его возвращении, ждали его прибытия. Евреи и иудео-христиане как будто согласились между собой, чтобы разоблачить его. Его повсюду изображали отступником, яростным врагом еврейства, человеком, объезжавшим свет с целью разрушить закон Моисеев и библейские предания. Его учение об идоложертвенном мясе возбуждало особенно сильный гнев. Утверждали, что он нарушает постановления иерусалимского совещания о соблюдении правил, касавшихся мяса и браков. Изображали его новым Валаамом, сеющим соблазн перед сынами Израиля, учащим их идолопоклонству и любодеянию с язычницами. Учение его об оправдании верой, а не делами, энергически отвергалось. Допуская, что обращенные язычники не обязаны соблюдать весь закон, все же ничто не могло освободить еврея от исполнения обязанностей, связанных с его происхождением. А Павел с этим не считался и позволял самому себе все то же, что и обращенным; он уже нисколько не был евреем.
Первые братья, встретившиеся новоприбывшим в день прихода, приняли их хорошо. Но и то было уже заметным, что ни апостолы, ни старейшины не вышли навстречу к тому, кто, осуществляя самые смелые предсказания пророков, приводил с собою народы и дальние острова данниками в Иерусалим. Они остались ожидать его посещения с холодностью скорее политической, чем христианской, и Павлу пришлось первый вечер последнего своего пребывания в Иерусалиме провести одному, с несколькими простыми братиями.
Иаков Облиам, как мы уже сказали, был единым и абсолютным главой иерусалимской церкви. Петр, очевидно, отсутствовал; весьма вероятно, что он устроился в Антиохии и можно полагать с ним, по обыкновению, был Иоанн. Таким образом иудео-христианская партия господствовала в Иерусалиме без противовеса; Иаков, ослепленный почетом, которым все окружали его, к тому же гордый, родством своим с Иисусом, воплощал в себе начало консервативности и тяжеловесной торжественности, нечто вроде закоснелого в узости своей папства. Вокруг него партия, скорее фарисейская, нежели христианская, доводила склонность к соблюдению закона почти до такой же степени, что и зелоты, и воображала, что сущность нового движения заключается в усилении набожности. Эти фанатики сами называли себя бедными, эвионим, пtwхoi, и гордились этим именем. Было, правда, в общине несколько богатых людей, но на них смотрели косо; их считали такими же гордыми и деспотичными, как саддукеи. На Востоке состояния почти никогда не составляются честно; обо всяком богаче можно, не очень рискуя ошибиться, сказать, что он или кто-нибудь из предков его был захватчиком, вором, взяточником или негодяем. Та связь мыслей, которая, особенно у англичан, довольно тесно соединяет представления о богатстве и о честности, на Востоке никогда не существовала. Иудея, по крайней мере, понимала вещи совсем наоборот. Для иерусалимских святых "богатый" был синонимом "врага" и "злого". Воплощением нечестия был в их глазах богатый саддукей, преследовавший их, таскавший их по судам. Проводя жизнь вокруг храма они походили на добрых братьев-монахов, отдавшихся молитве за народ. Во всяком случае это были характерные евреи, и, конечно, Иисус был бы удивлен, если бы увидел, во что превращалось его учение в руках у тех, кто хвалился, что ближе всего стоит к нему по духу и по крови.
Павел, в сопровождении депутатов от церквей, пошел к Иакову на следующий день по приезде. Все старейшины собрались у Облиама. Приветствовали друг друга с миром. Павел представил Иакову депутатов; последние передали ему привезенные ими суммы. Потом Павел стал рассказывать про великие дела, совершенные Богом в языческом мире через его посредство; старейшины возблагодарили за них Бога. Однако, был ли прием таков, на какой Павел имел право? В этом можно усомниться. Автор Деяний так сильно изменил, в виду своей примирительной системы, облик иерусалимского собрания 51-го года, что надо предположить также, что он равным образом сильно смягчил в своем рассказе и те факты, о которых идет речь в настоящую минуту. В первом случае неточность его показаний доказывается сравнением с посланием к Галатам. Во втором, важные доводы принуждают нас предположить, что он и тут принес правду в жертву требованиям политики. Во-первых, предчувствия, которые Павел заранее показывал относительно настроения, с каким иерусалимские святые примут его приношение, не могли не иметь какого-нибудь основания. Во вторых, в рассказе автора Деяний замечается не одна подозрительная черта. Иудео-христиане изображаются почти такими же врагами Павла, как и правоверные евреи. Они о нем самого дурного мнения; старейшины не скрывают от Павла, что слух о прибытии его вызовет их, иудео-христиан, неудовольствие и, может быть, враждебную с их стороны манифестацию. Старейшины не показывают сочувствия этому предубеждению; но они извиняют его и во всяком случае из слов их явствует, что большая часть иерусалимских христиан не только далеко не готова хорошо принять апостола, но даже что необходимо успокоить ее и примирить с ним. Замечательно также, что автор Деяний говорит о сборе лишь после того, как он сделан, и самым косвенным только образом. Если приношение было принято так, как бы следовало, отчего он ничего не говорит об этом, тогда как Павел в трех посланиях посвящает этому предмету целые страницы? Нельзя отрицать, что в большинстве случаев, когда христианское предание говорит о Симоне Волхве, это имя - только псевдоним апостола Павла. He является ли рассказ, согласно которому этот самозванец хотел ценой золота купить апостольские полномочия, образной передачей дурного приема иерусалимскими апостолами Павлова сбора? Утверждать это было бы смело. Весьма допустимо, однако, что коллегия неблагожелательных ученых могла представить, как попытку подкупа, акт щедрости собрата, расходившегося с ними во мнениях. Если бы иерусалимские старейшины не были преисполнены самых узких мыслей, то как объяснить странные речи, которые приписывает им автор Деяний и в которых ясно сквозит их беспокойство? Действительно, как только окончилось благодарение Богу, Павлу сказали: "видишь, брат, сколько тысяч уверовавших Иудеев, и все они - ревнители закона; a o тебе наслышались они, что ты всех Иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтоб они не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак что же? Верно соберется народ; ибо услышат, что ты пришел. Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет; взяв их, очистись с ними и возьми на себя издержки на жертву за них, чтоб остригли себе голову, - и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон".
Итак, эти ограниченные люди сумели ответить тому, кто приносил им дар от целого мира, только выражением недоверия. Павлу-де надо комедией искупать свои чудесные завоевания. Он должен успокоить мелочных людей. Только после того, как все увидят, что он с четырьмя нищими, не имеющими даже средств, чтобы обрить голову на свой счет, исполнит народное суеверие, - только тогда признают его собратом. Человечество так странно, что этому нельзя удивляться. Людей слишком много, чтобы в этом мире можно было бы что-нибудь создать, не делая уступок глупости. Чтобы не беспокоиться о сомнениях слабых, надо или быть совершенно равнодушным к делу, или обладать большой властью. Кто по своему положению должен считаться с толпой, тому приходится требовать от независимых великих людей странных непоследовательностей. Всякая сильно выраженная мысль в управлении миром стеснительна. Даже апология, прозелитизм подозрительны консерваторам, когда они связаны с известной долей гения. Возьмем красноречивых мирян, попытавшихся в наше время расширить горизонты католичества и доставить ему симпатию части общества, до сих пор недоступной христианскому чувству; чего добились они от церкви, которой приводили толпы новых приверженцев? Опровержения. Преемники Иакова Облиама сочли осторожным осудить их, пользуясь в то же время успехами их. Их приношение было принято без всякого выражения благодарности; им сказали, как Павлу: "Братия, вы видите, сколько староверов, стоящих за вещи, о которых вы, когда говорите мирянам, умалчиваете; остерегитесь, оставьте соблазнительные новшества и освятитесь с ними".
