Николай Скабаланович - Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I Комнина: В 2–х кн.
Затем, минуя сочинения по истории византийского права, а также по истории разделения Церквей и соприкосновенным вопросам богословской полемики, которые по самому свойству темы не могут дать полного удовлетворения исторической любознательности, бросим беглый взгляд на общие курсы византийской истории. Во главе стоит «История Восточной Римской империи» Лебо.[59] Из всех сочинений этого рода она излагает дело с наибольшей подробностью, и в этом ее главное достоинство. При всем том в ней большие пробелы вследствие незнакомства с некоторыми важными источниками; относительно источников, принятых в расчет, недостаток критики и, как результат, обилие хронологических и фактических промахов; в довершение всего — склонность автора сообщать изложению событий картинность и трагичность, не оправдываемую источниками. Лебо — патриарх новой византийской историографии, последующие писатели прямо или косвенно находятся в зависимости от него, не всегда обладают его достоинствами, но часто повторяют его недостатки, прибавляя и от себя новые. Гиббон в своей «Истории разрушения и упадка Римской империи»[60] привносит к особенностям Лебо еще тот оттенок, что под влиянием философии XVIII в. старается унизить христианскую религию, представив ее в глазах читателя суеверием. Разумеется, для того, кто знаком с основной тенденцией Гиббона, старания его тщетны, и когда он с таким воодушевлением изображает качества турецких султанов — Тогрульбека, Алп–Арслана, в особенности Малек–Шаха, которых противопоставляет христианским государям, то источник его восхвалений понятен. В первой половине текущего столетия создана более или менее прочная хронологическая основа для занятий по византийской истории благодаря работам Круга,[61] в особенности Муральта.[62] Но даже лучший из них, Муральт, не избежал важных ошибок, не везде фактически верен и хронологически точен, нередко без всяких оснований, совершенно произвольно размещает события и снабжает их датами, ничем не оправдываемыми. Немало его ошибок уже указано, например, профессором Васильевским в его исследованиях по истории Византии, а всякий, кто будет иметь дело с первоисточниками, убедится, что далеко еще не все ошибки исчерпаны. Шотландец Георг Финлей,[63] с помощью своего философского отношения к предмету, бесспорно, осветил некоторые темные стороны византийской истории, но и он не избежал справедливых упреков в том, что не позаботился дополнить данные, найденные у Лебо и Гиббона, новыми источниками и был слишком доверчив к своим предшественникам.[64] Гопф своей «Историей Греции» оказал немаловажную услугу между прочим тем, что тщательно пересмотрел литературу предмета, но времени от Болгаробойцы до Алексея Комнина у него[65] посвящено лишь 12 страниц, и из них половина (трактующая о норманнах) представляет заимствование из сочинения De Blasiis’a.[66] Герцберг в «Истории Греции»[67] находится в полной зависимости от Гопфа, которого называет человеком всеобъемлющей учености и колоссальной начитанности, не свободен также от его влияния и в «Истории византийского государства»,[68] помещенной в роскошном издании Онкена. Известный автор многотомного сочинения о Григории VII, Гфрёрер, в «Византийской истории»[69] безукоризненно излагает итальянские и сицилийские события, знакомство с которыми у него было приобретено раньше, при составлении монографии о Гильдебранде, но когда он говорит о делах византийских и на основании византийских источников, он крайне недостаточен: существование первостепенных источников, которые до того времени были уже изданы (вроде «Истории» Атталиота), он не подозревает, скудость же источников второстепенных старается восполнить собственными догадками и предположениями. Этот же недостаток характеризует и Краузе, его сочинение «О византийцах в Средние века»: ограничившись немногими греческими историками и совершенно упустив из виду источники восточные и западные, а также произведения церковной письменности, он и не мог располагать полнотой сведений, а те скудные и отрывочные данные, какие были в его распоряжении, он лишил ценности своим беспорядочным изложением, беспрестанными повторениями, отсутствием плана и последовательности мыслей.
Наконец, что касается Папарригопуло, сочинением которого «История эллинского народа»[70] так хвалятся греки, то похвальбы их можно было бы несколько поуменьшить, внимательно сравнив эту историю с историями Лебо, Гиббона, Финлея и хронографией Муральта. Тогда оказалось бы, что если в чем обнаруживается самостоятельность и оригинальность этого историка, то главным образом в том, что он тщательно списывает «Хронику» Кедрина, не применяя, однако же, к ней критических приемов, как видно из того, что он ставит ее на одну доску с «Хроникой» Глики, и еще разве в том, что интересы эллинизма он ценит выше интересов Православия, как видно из его суждений по поводу истории столкновения Церквей.
Общее впечатление, получаемое от знакомства с сочинениями поименованных авторов, насколько они касаются интересующего нас периода, то, что ни на одном из них невозможно остановиться и сказать, что оно свободно от существенных недостатков. Есть между ними такие, при составлении которых авторы руководствовались работами своих предшественников, не находя нужным справляться с источниками, есть также и составленные по источникам. Но какими источниками они пользовались и как? Ни один автор не имел под руками всех известных в настоящее время источников для византийской истории XI в.; затем о тех источниках, которые были в распоряжении того или другого автора, не было составлено вполне определенного представления, взаимное отношение между ними не установлено, происхождение и сравнительная ценность заключающихся в них данных не выяснены. Вот откуда ведут начало все недостатки. Если бы изучение византийской истории шло по другому пути, не с конца, а с начала, если бы прежде группировки фактов и извлечения из них выводов было установлено значение самих фактов, а для этого определено значение источников, из которых факты черпаются, и притом не некоторых только, а всех, по возможности, то почва, на которой эти недостатки выросли, сама собой была бы устранена. Византийская история до тех пор не получит прочной постановки, пока этого предварительного условия не будет выполнено; ни один византинист в своих разысканьях не может быть уверен до тех пор, пока он не получит возможности опереться на критическом анализе памятников со стороны их содержания и формы. Правда, выполнить это условие нелегко, во–первых, потому что не все источники изданы, во–вторых, потому что из тех, которые изданы, далеко не все могут считаться изданными удовлетворительно, в–третьих, наконец, потому что труд критического анализа памятников чрезвычайно утомителен, поглощает много времени и усилий, и усилия не всегда искупаются добытыми результатами. Как бы то ни было, это — conditio sine qua non; в среде ученых эта научная потребность теперь осознана, и не только осознана, но и сделан шаг к ее удовлетворению. Первая попытка в этом смысле сделана Фердинандом Гиршем.[71] Занимаясь исследованиями по истории Нижней Италии в IX–X вв., он не мог не коснуться византийской истории и должен был обратиться к византийским источникам. Не найдя ответов на представившиеся ему вопросы ни в изданиях византийских памятников, ни в новейших исторических произведениях, он принялся за самостоятельную работу в пределах своего периода, стал изучать «Продолжение» Феофана, перешел затем и к источникам этого памятника — «Продолжению» Георгия и Генесию, а также к позднейшим хроникам, для которых «Продолжение» Феофана послужило в свою очередь источником. Содержание этих памятников он разложил по их составным частям, не касаясь, однако же, формальной стороны — критики текста.[72]
Таким образом, начало положено, и для занимающихся историей Византии в IX–X вв. сочинение Гирша может быть небесполезно. Но что касается XI в., то ничего подобного в западно–европейской исторической литературе не было сделано. Приступая к своему труду по византийской истории XI в. и выполняя его, я не имел в распоряжении исследований об источниках, которые могли бы выдержать аналогию с сочинением Гирша, и так как тщательный анализ источников — существенно необходимое условие при научной разработке исторического материала, то, за отсутствием готовых работ, я должен был сам произвести для себя эти работы. Результаты их в самом кратком и общем виде изложены во введении к моему сочинению. Хорошо ли, плохо ли работы произведены, верны или нет результаты, во всяком случае они, по–видимому, не сойдутся в некоторых пунктах с результатами одного ученого, сочинение которого в скором времени должно выйти в свет, если уже не вышло. О нем я должен упомянуть. Когда мой труд был доведен до конца и уже отпечатан, я, благодаря любезной предупредительности моего главного оппонента, глубокоуважаемого Ивана Егоровича Троицкого, о котором не я один сохраню благодарные воспоминания за его всегдашнюю готовность делиться своими научными и книжными сокровищами, получил изданную в 1883 г. в виде приложения к гимназической программе брошюру д–ра Уильяма Фишера, которая самим своим заглавием[73] указывает на родство с сочинением Гирша. Брошюра состоит из трех статей: 1) об Иоанне Ксифилине, патриархе Константинопольском, 2) о патриарших выборах в XI в., 3) о времени происхождения и авторах юридических памятников, приурочиваемых к XI в. Эти статьи составлены, по объяснению автора, в связи с его критическими работами над византийскими источниками для истории XI в. вплоть до Алексея I Комнина, каковы: «Записки» Пселла, «Хроники» Кедрина, Скилицы, Михаила Атталиота и позднейшие зависимые от них «Хронографии». Свои статьи, имеющие, по словам автора, более общий интерес, чем специальные исследования об источниках, он издал раньше этих последних. Когда же эти исследования будут изданы, автор в брошюре не говорит, и до сих пор я еще нигде не встречал объявлений об их издании. Работа Фишера касается тех именно источников, которые в моем введении внесены в первый отдел 1–й группы, а все то, что у меня отнесено ко второму и третьему отделам 1–й группы, а также ко 2, 3, 4 и 5–й группам, не затронуто Фишером. Судить о результатах, добытых этим ученым, разумеется, возможно будет только тогда, когда они будут обнародованы; если же я высказал предположение, что они не сойдутся в некоторых пунктах с моими результатами, то только имея в виду его брошюру и основываясь на словах автора, что брошюра составлена в связи с критическими работами над источниками. В этой брошюре обнаруживаются некоторые неверности и неосновательные суждения, представляющиеся странными в устах человека, специально занимающегося источниками; автор брошюры, кроме того, унижает достоинство данных, сообщаемых Пселлом, в то же время дает полную веру данным, которые внесены в «Хронику» Скилицы из легендарного источника. Все это говорит, по меньшей мере, о некоторой оплошности и недостатке проницательности.
