Джидду Кришнамурти - Комментарии к жизни. Книга первая
Вы замечали, сколько места занимают в газетах и журналах статьи о политиках, их высказываниях и делах? Конечно, есть и другие новости, но политические преобладают. Политическая и экономическая жизнь стала важнее всего. Внешние условия — комфорт, деньги, положение и власть, кажется, доминируют и формируют наше существование. Внешние атрибуты: титул, одежда, салют, флаг становятся все более значимыми, а сам процесс жизни забыт или нарочно отложен в сторону. Гораздо легче окунуться в политическую или социальную деятельность, чем понимать жизнь как единое целое. Слияние с какой-то устоявшейся идеей, с политической или религиозной деятельностью дает преимущество культурного ухода от мелочности и незначительности повседневной жизни. Имея маленькое сердце, можно говорить о значительных вещах, о политических лидерах, можно спрятать свою пустоту за простыми словами о мировых делах. Ваш беспокойный ум может радостно и с всеобщей поддержкой приняться за пропаганду новой или старой религиозной идеологии.
Политика — это примирение результатов, а раз большинство из нас обеспокоены результатами, внешнее возымело доминирующее значение. Манипулируя результатами, мы надеемся установить порядок и мир, но, к сожалению, это не так просто, как кажется. Жизнь это всеобщий процесс, и внутренний, и внешний. Определенно внешнее влияет на внутреннее, но внутреннее намного превосходит внешнее. То, кем вы являетесь, ваше внутреннее «я» формирует окружающий вас мир. Внешнее и внутреннее нельзя отделить и изолировать друг от друга, так как они постоянно взаимодействуют. Но внутренняя жажда, скрытые мотивы и стремления всегда сильней. Жизнь не зависит от политической или экономической деятельности. Жизнь — не просто внешнее проявление.
Жизнь — это всеобъемлющий процесс, красоту и прелесть которого можно обнаружить только в объединении. Такое объединение не происходит на поверхностном уровне политического или экономического согласования. Его нужно искать вне причины и следствия.
Из-за того, что мы играем с причиной и следствием, и никогда не выходим за их пределы, кроме как на словах, наша жизнь пуста и малозначительна. По этой причине мы стали рабами политических движений и религиозного сентиментализма. Надеяться можно только на объединение различных процессов, проходящих в нас. Подобное объединение не возникнет благодаря идеологии, следованию за каким-либо авторитетом, религиозным или политическим. Оно приходит только через обширное и глубокое понимание. Это понимание должно вникать в глубинные слои подсознания, а не довольствоваться поверхностными ответами.
Переживание
Долина покрылась тенью, а садящееся солнце коснулось далеких горных вершин. Казалось, их вечернее мерцание исходит изнутри. К северу от длинной дороги горы, опустошенные огнем, были голыми и бесплодными. На юге же склоны были зелеными и отягощенными кустарниками и деревьями. Дорога тянулась прямо, разделяя широкую и грациозную долину. Особенно в этот вечер горы казались такими близкими, такими неземными, такими светлыми и трогательными. В небе легко и непринужденно кружились грузные птицы. Лениво переходили дорогу бурундуки, а вдалеке слышался шум аэроплана. По обеим сторонам дороги были хорошо ухоженные апельсиновые сады. После жаркого дня стоял терпкий аромат фиолетового шалфея, прогретой солнцем земли и сена. Апельсиновые деревья были темными, но их плоды яркими. Кричали перепела, бегун на тропинке скрылся за кустами. Потревоженная собакой длинная змееподобная ящерица, извиваясь, исчезла в сухих корнях. Вечерняя тишина подкрадывалась к земле.
Пережитое — это одно, а переживание — другое. Пережитое — это преграда на пути состояния переживания. Как бы ни был приятен или ужасен ваш опыт, он мешает раскрытию переживания. Пережитое уже в сетях времени, оно уже в прошлом, оно уже стало воспоминанием, возрождающимся как отклик на настоящее. Жизнь — это настоящее, это не пережитое. Значимость и сила пережитого отбрасывает свою тень на настоящее, таким образом переживание становится опытом. Ум — это опыт, известное, он никогда не достигнет состояния переживания, так как то, что он переживает, есть продолжение его опыта. Уму понятно только продолжение, он не может понять новое, пока есть продолжение. То, что имеет продолжение, нельзя ввергнуть в состояние переживания. Накопление опыта — это не способ переживания, в переживании нет опыта. Чтобы возникло переживание, нужно прекратить накопление опыта.
Ум допускает только собственные проекции, известное. Пока ум не прекратит переживать пережитое, переживать неизвестное не получится. Мысль — это проявление пережитого, мысль — это отклик памяти. Там, где появляется размышление, исчезает переживание. Нет средства и нет метода положить конец пережитому, так как само средство — это препятствие переживанию. Знать окончание — значит знать продолжение, иметь способ окончания — значит поддерживать известное. Хотение достичь должно угаснуть. Именно это хотение создает средство и окончание. Для переживания необходимо смирение. Но как велико желание ума втянуть переживаемое в пережитое! Как ловко и быстро он обдумывает новое и таким образом превращает его в старое! Так он определяет переживающего и пережитое, рождая противоречие двойственности.
В состоянии переживания нет переживающего и пережитого. Дерево, собака, вечерняя звезда не для того, чтобы быть пережитыми переживающим. Они — само движение жизни. Между наблюдателем и наблюдаемым нет разрыва. Нет времени, нет пространства, нет отрезка, в котором мысль отождествляет себя. Мысль полностью отсутствует, есть только бытие. Об этом состоянии бытия нельзя думать или размышлять, его нельзя достичь. Переживающему нужно прекратить накапливать опыт, тогда появится бытие. В спокойствии его движения есть вечность.
Добродетель
Море было синим, а на белом песке едва виднелась зыбь. Вдоль широкого залива, к северу, стоял город, а к югу, почти у самой воды, росли пальмы. Едва видимые за горизонтом, появились первые акулы, за ними рыбачьи лодки, представлявшие собой несколько бревен, связанных вместе канатом. Они направлялись южнее пальм в маленькую деревню. Закат был великолепен, но не там, где его ожидали, а на востоке. Это был закат наоборот. Тучи, массивные и объемные, были залиты всеми цветами радуги. В реальности это выглядело весьма фантастически, и это было почти болезненно переживать. Вода поймала яркие краски и соткала из них путь из света к горизонту.
Из деревни в город возвращались несколько рыбаков, и пляж был почти пуст и тих. Над облаками появилась единственная звезда. На обратном пути к нам присоединилась женщина и заговорила о серьезных вопросах. Она сказала, что состоит в каком-то обществе, члены которого медитируют и исповедуют важные добродетели. Каждый месяц выбиралась одна добродетель, и в течение последующих дней ее придерживались и практиковали. Из ее речи и манер выло видно, что она была строга к себе и была как-то нетерпима к тем, кто не разделял ее настрой и цели.
Добродетель исходит от сердца, а не от ума. Развивать добродетель означает хитрый расчет, самозащиту, умное приспособление к окружающему миру. Самосовершенствование — это отрицание добродетели. Откуда же взяться добродетели, если есть страх? Страх от ума, а не от сердца. Страх скрывается под различными видами: добродетель, уважение, приспособленность, служение и т. п. Страх всегда будет существовать во взаимоотношениях и деятельности ума. Ум неотделим от своей деятельности, но он отделяет себя, таким образом наделяя себя продолжением и постоянством. Как ребенок играет на пианино, так и ум искусно играет на добродетели, чтобы стать более сильным и главенствующим во встрече с жизнью, чтобы достичь наивысшего в его понимании. Во встрече с жизнью должна присутствовать чуткость, а не почетная стена замкнутой в себе добродетели. Высшего нельзя достичь, к нему нет пути, нет математической прогрессии. Истина должна прийти, вы не можете пойти к ней, и ваша искусственная добродетель не приведет вас к ней. То, его вы достигнете, — не истина, а вами же выдуманное желание. А счастье только в истине.
Искусное умение ума приспосабливаться в собственном увековечивании поддерживает страх. Именно этот страх нужно глубоко осмыслить, а не то, как стать добродетельным. Мелочный ум учится добродетели, но остается мелочным. Добродетель становится уходом от его собственной мелочности, а сама добродетель превращается в мелочную. Если не понять эту мелочность, как можно переживать реальность? Как может мелочный, но добродетельный ум быть открытым для неизмеримого?
Добродетель возникает при понимании умственного процесса, своего «я». Добродетель — это не накопленное сопротивление, это спонтанное осознание и понимание того, что есть. Ум не может понять, он может перевести в действие то, что понято, но он не способен к пониманию. Чтобы понять, должна быть теплота, мягкость познания и принятия, которую может дать только сердце, когда ум замолкает. Но молчание ума — это не хитрый расчет. Желание этого молчания есть проклятие достижения с его бесконечными противоречиями и болью. Стремление быть хорошим или плохим — это отрицание добродетели сердца. Добродетель — это не противоречие и достижение, повторяющееся упражнение и результат, а состояние бытия, не являющееся результатом проекции желания. Там нет бытия, где идет борьба за него. В борьбе за бытие присутствует сопротивление и отрицание, умерщвление и отречение, но преодоление этого — не благодетель. Благодетель — это спокойствие и свобода от жажды быть, спокойствие от сердца, не от ума. Посредством упражнения, принуждения, сопротивления ум может успокоить себя. Но такая дисциплина разрушает добродетель сердца, без которой нет мира, нет благословения, ибо добродетель сердца — это понимание.
