Поль Брантон - Путешествие в сакральный Египет
— гораздо менее сварливых, чем человек. Сад доходил до самого Нила, но был так запущен, что мало чем отличался от пустыря, и его плачевное состояние служило лучшей рекомендацией для всех луксорских змей. Муса, как мне показалось, остался очень доволен моим выбором и, прихватив меня с собой, сразу же принялся за дело. Оборванная толпа в полсотни душ, все это время следовавшая за нами, была настолько возбуждена предвкушением захватывающего зрелища, что, несмотря на расслабляющую жару, дважды или трижды прокричала по-арабски нечто, приблизительно соответствующее нашему — «Да здравствует шейх Муса!»
* * *
После того как мы вошли в сад, Муса, желая рассеять все мои возможные сомнения (хотя таковых у меня не было вовсе, ибо шейх казался мне абсолютно честным, бесхитростным человеком), снял с себя верхнее коричневое одеяние и даже белую рубаху, оставшись в одной нижней сорочке и в носках! Целью этого непрошенного «разоблачения» была демонстрация того, что он не припрятал заранее змей в рукавах и не обмотал их вокруг ног! Я поспешил заверить его в том, что приведенных доказательств более чем достаточно, после чего он снова оделся.
Взяв в правую руку крепкую пальмовую палку трех футов длиной, Муса медленно побрел по усеянному каменными обломками саду. Вдруг он остановился и слегка постучал по одному из камней, издавая при этом языком какой-то кудахчущий звук, после чего затянул высоким голосом коранические стихи, перемежая их магическими заклинаниями и призыванием скорпиона.
— Под этим камнем сидит скорпион, — пояснил он, указывая на лежащий под ногами бесформенный булыжник, — я чувствую его!
Однако скорпион не показывался, и Мусе пришлось возобновить свои призывы и заклинания — на сей раз более громким и не терпящим возражения голосом. На этот раз ему повезло больше, потому что из-под камня, подчиняясь его повелительному тону, тут же выполз и замер неподалеку огромный скорпион. Муса нагнулся и ничем не защищенной рукой поднял его, после чего поднес ко мне поближе, чтобы я мог как следует его разглядеть. Это была желтовато-зеленая тварь длиной в три дюйма. Неповрежденное ядовитое жало — тонкое, но грозное оружие скорпиона — было хорошо различимо в положенном ему месте на конце хвоста. Его едва заметный желтый пузырек был наполнен сильнейшим ядом, сулившим мучительную смерть любому потревожившему скорпиона человеку. Но, хотя опасное жало было угрожающе приподнято, скорпион даже не пытался воткнуть его в руку Мусы.
— Теперь вы удовлетворены? — спросил заклинатель. — Видите? Он такой большой, но не кусает меня. Ни один скорпион не может меня укусить, потому что я ему это запрещаю!
Он перевернул скорпиона и переложил его в левую ладонь. Смертоносное членистоногое пошевелило несколько раз своим жалом, будто инстинктивно пыталось напасть, но всякий раз останавливало ядовитый шип примерно в четверти дюйма от ладони своего повелителя.
Продолжая демонстрировать свою власть над скорпионом, Муса положил его на землю. Ядовитая тварь тут же заскользила по обломкам, пытаясь удрать, но шейх приказал ей остановиться. И что бы вы думали? Скорпион застыл на месте!
Муса вновь подобрал скорпиона и отнес его в свою плетеную корзину. Последняя представляла собою вместительную емкость причудливой формы, более всего похожую на гигантскую чернильницу. Муса приподял плотно прилегавшую крышку, посадил скорпиона внутрь и снова закрыл корзину.
Мы отправились дальше, на поиски более крупной добычи. Шейх утверждал, что может определить местонахождение змеи по одному лишь ее запаху, но меня мало убедило это объяснение. И все же он уверенно остановился совсем рядом с берегом Нила, грозно выкрикнул свой приказ и постучал пальмовой палкой по корням стоявшего поблизости дерева. За сим последовали все те же монотонные заклинания, чередовавшиеся со строгими и настойчивыми приказаниями змее покинуть свое убежище и, во имя Аллаха, Его Пророка и царя Соломона, не противиться его (заклинателя) воле. Все это Муса проделывал в высшей степени убежденно и сосредоточенно. Время от времени он снова стучал по корням дерева.
Так прошло минуты две, но змея все еще не показывалась. Муса, казалось, немного рассердился и удивился тому, что его приказы не исполняются. По лицу его катились крупные капли пота, губы заметно дрожали. Молотя по дереву палкой, он непрестанно повторял мне:
— Клянусь жизнью Пророка! Она здесь!
Бормоча что-то себе под нос, он на мгновение приложил ухо к земле и закричал:
— Отойдите все! Выползает большая кобра!
Толпа зевак мгновенно расступилась, остановившись на достаточно безопасном расстоянии, я тоже отступил ярда на два, не переставая пристально следить за всеми действиями Мусы. Засучив правый рукав своего коричневого балахона и еще раз внимательно осмотрев землю у себя под ногами, он с удвоенной энергией повторил свои заклинания и храбро засунул руку прямо в узкую нору, вырытую между корнями дерева. С той стороны, где я стоял, змею не было видно, но она явно предпочла убраться назад в свою нору, потому что Муса с выражением крайней досады на лице вытащил руку, засучил рукав еще выше и снова полез в черное отверстие норы, на сей раз погрузив туда руку почти до самой лопатки; и уже через секунду он метнулся назад, крепко сжимая в кулаке отчаянно извивающуюся змею. Он вытаскивал ее из норы так небрежно, будто это был кусок веревки, а не ползучее орудие смерти.
Муса швырнул змею на землю, позволяя ей свернуться в кольцо, а затем ухватил за хвост. Змея, как могла, старалась вырваться, демонстрируя при этом недюжинную ловкость, но разомкнуть железную хватку шейха ей так и не удалось. Тогда Муса схватил ее за горло, как раз возле головы, и приподнял вверх, приглашая меня подойти поближе и осмотреть эту жертву своего удивительного искусства. Тело рептилии не переставало дергаться; она беспрестанно издавала громкое шипение, беснуясь от ярости за свою беспомощность. То и дело молниеносно выплескивался наружу ее раздвоенный язык. Но шейх Муса был непоколебим. Поняв, наконец, что сопротивление бесполезно, разъяренная кобра немного успокоилась, явно выжидая более благоприятного момента для действий. Тут Муса произнес какое-то очень сильное заклинание и выпустил змею. Та завозилась в пыли, так что Муса на всякий случай снова придержал ее за хвост.
Змея приняла естественную форму и в своем желто-серо-зеленом облачении выглядела весьма колоритно на фоне выжженной Солнцем земли.
Я приблизился на пару шагов и начал с интересом ее разглядывать. Ее капюшон с изображенным на нем характерным для этого вида змей рисунком, из-за которого они получили прозвище «очковых», все еще был распущен, а от покрытого чешуей тела исходил слабый тошнотворный запах. Кобра достигала примерно пяти футов в длину. Ее маленькие, но свирепые глаза зло и немигающе уставились на шейха. Последний же напевно прочел новое заклинание, в которое вложил всю свою волю и решимость. Наставив на змею указательный палец, он приказал ей положить голову ему на ладонь, предварительно запретив ей кусаться. Змея зашипела, как бы пытаясь сопротивляться, выбросила вперед свой раздвоенный язык, но постепенно, едва уловимыми движениями стала подползать к шейху, ни на секунду не сводя с него остекленевших глаз, и, наконец, смирилась с неизбежным.
Прекратив шипеть, она послушно опустила голову на открытую ладонь заклинателя! Грозная кобра стала похожа на ребенка, доверчиво и ласково склонившего голову на колени матери.
Ничего подобного такой сверхъестественной сцене я еще никогда не видел и смотрел, затаив дыхание.
Решив проверить подлинность феномена заклинателя, я постарался убедиться в том, что кобра действительно ядовита. Разыскав большую столовую ложку, я попросил Мусу затолкать ее в маленькую красную змеиную глотку, что он и сделал. Как только вокруг ложки сомкнулись жадные челюсти, по искривленным зубам змеи сразу же потекла непрерывной струйкой янтарного цвета жидкость — змеиный яд. Вскоре серебряная ложка частично наполнилась ядом, напоминающим по плотности глицерин, а по виду — патоку. С удивлением я подумал о том, что одной-двух капель этой жидкости достаточно для того, чтобы убить человека.
В конце концов, шейх Муса поднял змею и одним ловким движением обернул вокруг своей шеи на манер дамского шарфика. Теперь змея казалась окончательно усмиренной и даже столь унизительное обращение со своей персоной восприняла без всякого видимого протеста.
