Джон Ричардсон (Джаядев дас) - Никогда не говори, что умрешь
Наблюдая за происходящим, я уже не мог напиться прямо перед моей предполагаемой смертью, потому и присоединился к Сержу, и вскоре мы на пару голосили эту калидонскую панихиду в преддверии своего падения. Добавлю, если вообще возможно добавить к этому вращающемуся, грохочущему, светящемуся, дребезжащему и сверкающему молниями ужасу, градины размером с бильярдный шар (я не вру), что так и сыпались с неба. Я дал небесам нижнюю ноту си, так как, если честно, мне уже совсем не нравилось, как они с нами обращались. Градины звучали как Кит Мун, громящий свой роскошный номер в гостинице-пентхаусе острым концом своей кирки. Мощная сила снесла всю краску с носа самолёта, не оставляя нам ни малейшей надежды на спасение.
Я сфокусировал взгляд на наших бесстрашных пилотах, представляя, как они, сидя у штурвала, с беспрецедентной ловкостью уводят наш самолёт подальше от остроконечных горных вершин. Я видел их невозмутимыми, спокойными и собранными. Видел, как они проверяют курс по круговой шкале, бросая друг на друга дружеские невозмутимые взгляды, как они обычно это делают во время своей повседневной работы. «Да благословит Господь их стоические, британские сжатые губы», — так думал я о наших героях.
И снова ещё одно резкое снижение, и ещё один сильный удар, и мы внезапно выровнялись, выскочив из очередного погружения, которое на этот раз было таким сильным, что дверь в кабину настежь распахнулась, и мы увидели наших героев.
Отпустив штурвалы, они руками удерживали разбитые ветровые стекла, которые всё ещё принимали на с себя удары градин. Мы не знали, что в такой ситуации, пилот оставляет самолёт в «свободном плавании». Но если мы испугались настежь распахнутой двери, то какой же страх теперь приморозил нас к нашим креслам, когда мы увидели летящие прямо на нас градины. В такой момент! К кому обращаться?
Я прыгаю вперёд, чтобы схватить штурвал, который, то мотался взад-вперёд, то дико поворачивался в сторону, подобно бычьим рогам, как на на родео, когда бык пытается скинуть тореадора. Наконец, шторм ушёл. Не могу описать словами тот ужас и последующее облегчение. Мягко говоря, мы выглядели слишком подавленными. Один из парней сфотографировал нас на фоне носа самолёта, уже не такого блестящего, как отполированное серебро. Град сорвал каждый дюйм краски.
* * *Двадцать пять лет спустя, я чувствовал себя более подготовленным к сюрпризам в авиапутешествиях. В 2000 г. я побывал в штате Орисса (Индия) после наводнения, и на самолёте из Бхуванешвара возвращался в Калькутту. Тогда мы попали в зону сильной турбулентности. Мне было интересно посмотреть, как в этом случае будут реагировать пассажиры гражданского самолёта, и сравнить их реакцию с моей.
Индия — это наиболее выраженная демократия с миллиардом душ населения. Там говорят на множестве языков. Сотни диалектов и религий, и как никогда раньше всё это проявилось в тот рискованный момент. Я всегда ношу с собой чётки и довольно много молюсь во время каждого путешествия, неважно какого — трудного или спокойного, и так как сила шторма мотала нас туда-сюда, я начал всё громче повторять свою молитву, чтобы отчётливо слышать имена Господа сквозь рёв ветра, дождь и шум двигателей. Харе Кришна Харе Кришна... Рядом со мной сидел мусульманин, который тоже начал молиться вслух Аллаху. Рядом с ним сидел последователь Саи Бабы, который тоже начал повторять Саи Рама Саи Рама. Перед нами сидели два сикха в великолепных синих тюрбанах. И они начали очень быстро произносить Гуру Уахе Гуру Уахе. Англичанки начали истерично хохотать, а затем стали кричать, и смех уже превратился в слёзы: «Иисус, Иисус, спаси нас, спаси нас...» Ну, а если и этого недостаточно, то там были ещё монахи-буддисты, которые тоже что-то интенсивно бормотали, чего фактически невозможно было разобрать. Эта ситуация даёт вам некоторое представление, насколько религиозны жители индийских субконтинентов, и как все они принимают прибежище у Господа в трудную минуту.
Возвращаюсь к годам «Жуткого полёта». Мы оказались на премьере музыкального шоу в Мюнхене в Германии. На сей раз у Роджера, нашего главного пилота, был помощник из «British Airways». Он думал, что имеет полное право отлучаться на выходные, и потому Алану иногда приходилось заменять его. Когда разрешили взлёт в тёмную заснеженную ночь для 3-часового перелёта в Англию, шёл сильный снег. Я хорошенько напился, так как мне совсем не хотелось, чтобы непогода отыгрывалась на мне, если нас куда-нибудь опять занесёт. Уже через 5 минут после взлёта второй пилот, который ушёл на малый перерыв, стал светить своим фонариком у переднего края левого крыла, а потом что-то быстро нашёптывать Роджеру.
Счастливчик Алан спал около меня, и я ни у кого не мог спросить, что там происходит. Тогда второй пилот сделал то же самое. Только он начал светить уже правое крыло. На сей раз капитан пристально смотрел на освещённую область и быстро передавал что-то через переговорное устройство.
А потом, как вы можете догадаться, произошло кое-что ещё. Роджер накренил самолёт влево, и тот стал быстро терять высоту. Естественно, я спросил, что происходит. Он спокойно ответил:
— Мы всего лишь снижаемся.
Я подумал: чёрт возьми, я уже знаю, что мы снижаемся, но почему? Мы приземляемся? Или падаем? Кто-то может мне ответить?! Теперь я уже ясно вижу страх на лице второго пилота, когда тот поворачивает голову, снова глядя на крылья.
— Что это там происходит, старина? — поинтересовался нетрезвый пассажир у застывшего в ужасе пилота.
— На переднем крае крыла образуется лёд.
Больше он не сказал ни слова, продолжив свою неистовую проверку.
— Разве ветер не сдувает этот лёд?
— Послушай! — заорал он с примесью страха и раздражения. — Нет! Он его не сдувает. Наоборот слой становится всё больше и больше. Он изменит форму крыльев, а потом мы потеряем аэродинамическую стабильность!
— И что это значит?
— Мы будем больше походить на булыжник чем на самолёт!
Тяжёлые облака приблизились к нам, возможно, футов на 150, и внизу мы отчётливо увидели огни взлётно-посадочной полосы. Старая заснеженная Германия снова приветствовала нас. Множество пожарных машин, непрестанно следовавших за нами, отъехали сразу после нашего приземления. Алан всё ещё спал. А я тихо кипятился от зависти.
В итоге я отказался от полётов, так же как и Терри Даун, боксёр, чемпион мира в среднем весе. Как-то раз он сказал: «Я могу немного плавать, но не могу пролететь и дюйма». Во всяком случае, я не пытался бередить эту тему, а, лишь насколько это возможно, делал свою работу. Но мне хотелось бы пожелать, чтобы нашлось лучшее название подобным ситуациям, которые происходят с нами, бедными воздушными путешественниками, чтобы мы почувствовали себя немного лучше в наших злоключениях. Размышляя над понятием «аэрофобия», я пришёл к выводу, что его следует принять во внимание на официальном уровне. У нас же тоже есть права, как вы знаете.
Обстоятельства невольно сложились сами по себе во время моего полёта в Ниццу. Мы только что закончили выступление по телевидению в Париже, и нам тем же вечером нужно было лететь на другое шоу. Когда мы поднялись в воздух, Роджер сказал, что мы долетим быстрее, если поднимемся выше. Там воздух тоньше, соответственно скорость увеличится. Я не слушал остальную часть обращения, где говорилось о кислородных масках. Я погрузился в думы о разреженном воздухе и пытался себе представить, как бы это могло выглядеть.
И вот что случилось потом. Так как мы находились на высоте, где меньше воздуха, ребята по необходимости дышали через кислородные маски, а потом клали их на места. Я подумал, что это неправильно. Нам нужно их надеть, а не делать глоток и класть обратно. Я заранее надел маску и стал делать глубокие вдохи, думая, что поступаю правильно, и это всего лишь вопрос времени, когда они все последуют моему примеру и наденут маски. Помимо всего, мне нравился вид военного пилота-героя, на которого, как я считал, был похож.
Очень скоро я почувствовал дискомфорт. Мне показалось, что вес моего тела увеличился, и в груди появилась какая-то тяжесть. По ошибке я подумал, что недополучил необходимого количества кислорода, из-за чего начал глотать ещё больше, полагая, что большие глотки кислорода улучшат моё состояние.
Не так, Ричардсон. Совсем не так.
Спустя некоторое время я почувствовал, что мои щёки стали провисать, и моя челюсть ощутила сильное напряжение. Больше, ещё больше глотков. Снова неправильно. Я вдыхал слишком много кислорода. Но об этом я узнал позже. Видите, пока я описываю эту дурацкую историю, вы бежите впереди меня. Худшее всё-таки впереди. Мои пальцы и руки начали непреднамеренно сгибаться вовнутрь, делая их похожими на деформированные когти. Очень странно. Сокращая эту длинную, жалостливую историю, скажу, что тогда я подумал, что умираю, и подготовил к своей смерти нашего менеджера Роя. Я сказал, что хочу лечь на пол, потому что умираю.
