Зенон Косидовский - Сказания евангелистов
Теория о том, что Иисус был историзацией мифа, поддерживаемая в свое время также некоторыми представителями марксизма, сегодня отвергнута уже большинством ученых. Мы не будем приводить сложную аргументацию, выдвигаемую против этой концепции, достаточно сказать, что нет никаких логических причин отрицать историчность Иисуса, поскольку в Палестине того времени подобного рода бродячие проповедники, пророки и мессии были обыденным явлением. В ту пору, когда жил и действовал Иисус, а также до его рождения и после его смерти историки насчитали в Палестине по меньшей мере двенадцать пророков и мессий, более популярных, чем он. Таким пророком был ведь и Иоанн Креститель. Ирод приговорил его к смертной казни именно как опасного агитатора, угрожавшего престолу. Затем появился на арене другой пророк, по имени Февд. По его призыву за ним последовали сотни евреев, которым он обещал остановить воды Иордана, как это сделал Иисус Навин, и перевести их на другой берег, где они будут свободны от гнета римских поработителей. Римские легионеры устроили среди обманутых паломников кровавую резню, а самого Февда поймали, обезглавили и голову с триумфом принесли в Иерусалим. Лишь немногие из этих пророков и мессий избежали насильственной смерти: римляне их обычно приговаривали к распятию как потенциальных вождей еврейского восстания. В древности нередко приписывали крупным деятелям и монархам божественное происхождение. В этой обстановке легко понять, почему так быстро произошло обожествление Иисуса, тем более что большинство его приверженцев воспитывались в атмосфере эллинской культуры, где подобные верования существовали с незапамятных времен. В их восторженных умах совершался процесс мифологизации любимого Учителя, а время создавало вокруг него ореол божественности. Его ужасная смерть на кресте приобретала глубокий эсхатологический смысл и превращалась в потрясающую вселенскую трагедию. Французский библеист Гиньебер писал, что евангелия, хотя и представляют собою продукт массовой экзальтации, имеют все же реальное ядро — историческую личность Иисуса, вокруг которой происходила кристаллизация мифов. И можно считать, что вехами евангельских сказаний является горсть голых фактов из жизни Иисуса. Тем не менее, несмотря на колоссальную работу, проделанную несколькими поколениями ученых, не удалось воссоздать портрет живого Иисуса учителя, свободный от более поздних напластований теологии и сверхъестественных элементов. Рудольф Бультман, с которым мы скоро познакомимся поближе, следующим образом охарактеризовал современное состояние этой области библеистики: «Я теперь твердо убежден, что в настоящее время мы почти ничего не знаем о жизни Иисуса». Что же в этих агиографических сказаниях мы можем все-таки рассматривать как историческую правду? Кармайкл, автор книги «Жизнь и смерть Иисуса из Назарета», утверждает, что, прежде всего, факт распятия. Ибо невозможно предположить, чтобы кто-нибудь из восторженных приверженцев Иисуса мог придумать историю о его столь позорной смерти. Это была просто-напросто жестокая истина, которую пытались сгладить при помощи теологических и эсхатологических толкований.
Однако распятию неизбежно предшествовала цепь событий, приведшая к этому трагическому финалу. Итак, можно считать несомненным то, что Иисус был плотничьим сыном и жил в галилейском городе Назарете до той поры, когда вероятно, под влиянием Иоанна Крестителя — на него внезапно снизошло какое-то религиозное озарение; что он проповедовал в Галилее и Иерусалиме, собирая вокруг себя множество горячих приверженцев, но и наживая врагов; что, как опасный нарушитель общественного порядка, он восстановил против себя религиозные и светские власти, был распят, а после его смерти случилось нечто, заставившее его близких поверить, что он воскрес. Вот и все. Остальное — уже не история, а христология, богословие и мифы.
Как же возникли те сборники сказаний об Иисусе, которые мы именуем евангелиями? Ища ответа на этот вопрос, мы сталкиваемся с так называемой «синоптической проблемой», о которой уже упоминалось в одной из начальных глав. В течение многих столетий толкователи Библии, в частности блаженный Августин, считали, что самым ранним хронологически является Евангелие от Матфея, а Евангелие от Марка представляет собою его сокращенный вариант. Ошибка была обнаружена лишь в девятнадцатом веке в результате критического анализа, которому подвергли тексты Нового завета такие крупные библеисты, как Гизелер, Лессинг, Вельхаузен и другие. Сегодня преобладает мнение, что самым древним является Евангелие от Марка и что из него щедро черпали Матфей и Лука.
Матфей и Лука не только не знали текстов друг друга, но, вероятно, один вообще не знал о существовании другого. Но им обоим, несомненно, было знакомо Евангелие от Марка, и каждый использовал его в своем евангелии. Кроме того, оба они пользовались ещё каким-то источником информации, который не был знаком Марку. Источник этот принято условно обозначать буквой «Q» (от немецкого слова «Quelle» — «источник»). Таким образом возникла гипотеза о двух источниках.
Сначала ученые выдвинули тезис о том, что источником «Q» было некое праевангелие, пропавшее впоследствии. Вскоре, однако, от этой идеи отказались. В настоящее время, пожалуй, нет сомнения, что этим источником являлись приписываемые Иисусу изречения на темы морали и религии. Это так называемые «логии», о которых была уже речь в начале нашей книги. Различного рода бродячие проповедники и учители из лучших побуждений, стремясь возвеличить Иисуса, бесцеремонно приписывали ему краткие изречения, отражающие, скорее, их собственные религиозные и нравственные взгляды. Иногда они придавали им форму притчи или какой-нибудь истории, якобы случившейся с Иисусом в его земной жизни. Количество этих сентенций свидетельствует о том, как популярны они были в ту эпоху, когда создавались евангелия. Они представляли собою весьма существенный компонент устной традиции, и было бы просто странно, если бы Матфей и Лука их не использовали, создавая свой рассказ об Иисусе. Вскоре, однако, исследователи заметили, что Матфей и Лука черпали сведения не только из Евангелия от Марка и из источника «Q» — «логий», но у каждого из них были, кроме того, свои сведения об Иисусе. В конце концов, в результате дальнейшего изучения текста, была принята на вооружение так называемая «гипотеза многих источников», именуемая также «теорией фрагментов». «Теория фрагментов» нашла множество сторонников среди протестантских библеистов во главе с известным теологом, профессором Марбургского университета Рудольфом Бультманом. Бультман продолжил и развил впервые примененный Мартином Дибелиусом, автором книги «История форм евангелия» («Die Formgeschichte des Ewangeliums», 1919 г.), новый метод исследования Библии, так называемую «Formgeschichte», что значит история или критика форм. Своими публикациями, и прежде всего своим основным сочинением «История синоптической традиции» («Die Geschichte der sinoptischen Tradition», 1921 г.), Бультман открыл перед библеистикой новый путь, а достигнутые им на этом пути результаты оказались столь сенсационными и убедительными, что заставили пойти на уступки даже самых рьяных сторонников консервативной библеистики. Здесь не место подробно рассматривать метод Бультмана и все богатство достигнутых им результатов. Мы попытаемся лишь вкратце охарактеризовать то, что является, на наш взгляд, квинтэссенцией метода «Formgeschichte». По мнению Бультмана и его школы, евангелия представляют собою конечную фазу устной традиции, складывавшейся анонимно в христианских общинах. Таким образом, это компиляции, где неизвестные составители объединили в одно целое распространенные тогда изречения, пророчества и притчи, автором которых якобы был Иисус, а также истории о его жизни и о совершенных им чудесах. Критика форм ставила перед собой задачу разделить эти искусственно объединенные литературные материалы, классифицировать их и выяснить обстоятельства, при которых они возникли. Бультман выделил из евангельского текста ряд литературных форм. В частности, так называемые «парадигмы», то есть поучительные сказания, имеющие своей основой какое-нибудь изречение Иисуса; «новеллы», то есть рассказы о совершенных Иисусом чудесах, и известные нам уже «логии». Определение отдельных компонентов в зависимости от их жанра и стиля носило у Бультмана не только филологический характер, а было прежде всего средством к достижению значительно более важной цели. Он пытался, группируя текстовые единицы по их внутренним критериям, воссоздать историю возникновения евангелий до того, как они были записаны. Иначе говоря, это была попытка пробраться путем анализа письменных документов к самим истокам устной традиции, которая, по убеждению Бультмана, содержала ядро «керигмы», то есть учения, проповедуемого первыми христианскими общинами.
