Зенон Косидовский - Сказания евангелистов
Неудивительно, что поборники христианства не жалели усилий для того, чтобы преодолеть скептические настроения и во что бы то ни стало убедить людей, что телесное воскресение Иисуса является бесспорным фактом. В этих усилиях проступает все та же тенденция к нагромождению вымышленных доказательств, какую мы наблюдали в связи со спором о пустом гробе. В результате этих стараний воскресение Иисуса с течением времени принимает все более осязаемый, физический характер. В конце концов дело доходит до того, что появляющийся после смерти Иисус состоит из плоти и крови, он по-земному голоден, дважды подкрепляется печеной рыбой, его раны можно потрогать пальцами и т. п. Всю тяжесть единоборства со скептиками взвалили на свои плечи Лука и Иоанн; впрочем, к последнему это относится лишь отчасти, поскольку, по мнению библеистов, заключительная сцена с ловлей рыбы в Тивериадском озере представляет собой более позднюю вставку, написанную каким-то богословом с целью доказать, что Иисус назначил Петра своим преемником на земле. Сегодня, разумеется, невозможно выяснить, чем руководствовались Лука и Иоанн, рассказывая свои совершенно фантастические истории для подтверждения факта телесного воскресения. То ли они, как полемисты, сознательно их выдумывали, то ли с искренним легковерием фиксировали слухи, ходившие в народе. Как бы то ни было, их версия оказала серьезное влияние на христианскую доктрину. В 1215 году Латеранский собор провозгласил догмат, согласно которому в день страшного суда все люди, спасенные или не спасенные, встанут из могил в той же телесной оболочке, что у них была при жизни. Каждый из евангелистов, как мы видели, создавал свою версию воскресения, нимало не заботясь о том, что писали на ту же тему другие. Естественно, что их рассказы разноречивы и непоследовательны. Эти противоречия наглядно показывают, как мало достоверны свидетельства евангелистов даже в таком ключевом вопросе, каковым является в христианском учении воскресение Иисуса.
Церковь учит, что Иисус вознесся на небо. Об этом кратко сообщает автор вставки в Евангелии от Марка, но уже Лука описывает вознесение более подробно: «И вывел их вон из города до Вифании и, подняв руки свои, благословил их. И, когда благословлял их, стал отдаляться от них и возноситься на небо. Они поклонились ему и возвратились в Иерусалим с великою радостью» (24:50–52). Поразительно, что о таком потрясающем событии ни одним словом не упоминают ни Матфей, ни Иоанн. Особенно странным это кажется у Иоанна, который активнее всех наделяет Иисуса чертами божественности. Следует отметить, что в некоторых библейских кодексах текст Евангелия от Луки дан без сцены вознесения. Также и первые христианские писатели, как Климент Римский, авторы «Дидахе», Игнатий Антиохийский, Поликарп и Герм, ничего не рассказывают о вознесении, из чего можно заключить, что при них об этом событии еще никто не слышал. «Дидахе» — раннехристианское сочинение (середина второго века) с описанием доктрины и религиозных обрядов так называемого постапостольского периода. Оно появляется в сочинениях отцов церкви лишь в четвертом веке. Поэтому крупнейшие библеисты пришли к выводу, что сцена вознесения у Луки является вставкой, введенной в текст довольно поздно под влиянием легенд, созданных на эту тему верующими.
Часть 5. У истоков христианства
В поисках исторического Иисуса
Евангелия, как мы убедились, не являются биографиями в современном смысле слова. Авторы, создавая их, преследовали апологетические и дидактические цели, стремились доказать, что Иисус — искупитель, предсказанный библейскими пророками. Написанные в течение нескольких десятилетий после его смерти, евангелия воссоздают анонимную устную традицию, складывавшуюся в христианских общинах Африки, Азии и Европы; историю веры в божественную сущность Иисуса, а не историю его земной жизни. Их писали разные люди, по-разному смотревшие на вещи; неудивительно поэтому, что евангелия представляют собою поистине фантастический конгломерат противоречий, недомолвок и расхождений. Это обстоятельство тревожило даже некоторых основоположников христианства. Блаженный Августин, например, заявил: «Я бы тоже не верил евангелиям, если б мне не повелевал авторитет церкви» («Contra Taustum Manichaeum», 25, 1, 3). Лютер занял в этом вопросе еще более уклончивую позицию, давая своим сторонникам следующую инструкцию: «…если возникнет какая-нибудь трудность относительно Священного писания и мы не сможем ее разрешить, то нам просто не нужно касаться этого вопроса, вообще».
Все сказание об Иисусе формировалось, как известно, под влиянием веры в великое чудо воскресения. Поэтому, чтобы понять евангелия, необходимо взглянуть на описанные в них события не в той очередности, в какой их излагают авторы, а ретроспективно, с конца, сквозь призму этого чуда. Все события, ведущие к распятию, подчинены главной идее о том, что Иисус был богом, который воскрес. Итак, мы имеем дело не с историей, а с типичной агиографией.
Эту тенденцию однозначно определил св. Павел в первом послании к коринфянам: «…мы проповедуем Христа распятого» (1:23). Тот факт, что даже в самых древних сказаниях Иисус-человек превратился в бога Христа, что евангелия покрыты слоями теологических доктрин, породил гипотезу, согласно которой Иисус никогда не существовал, а был лишь мифом, возникшим в умах людей, наподобие мифов в культах Ближнего Востока.
Мифологическую концепцию выдвинул впервые французский исследователь Дюпюи в книге «L'origine des tout les cultes» («Происхождение всех культов», 1774 г.). Ее горячим сторонником был знаменитый немецкий ученый Бруно Бауэр (1809–1882). Обратив внимание на отсутствие упоминаний об Иисусе у иудейских и языческих авторов и на вопиющие противоречия в евангелиях, он пришел к выводу, что Иисус никогда не существовал и является плодом воображения. Христианство явилось, по его мнению, отражением идеологии угнетенных классов, в которой слились иудаизм диаспоры, стоицизм и неоплатонизм. Среди более поздних сторонников мифологической концепции следует назвать прежде всего Робертсона, Смита, Калтгофа, Древса, Кушу и Дюжардена. У нас нет возможности подробно рассмотреть их доводы, отметим лишь несколько характерных точек зрения. Итак, Дюжарден считал, что страсти господни — вариант ритуальной драмы, одной из тех, что разыгрывались в религиозных мистериях Ближнего Востока. Немецкий теолог, социалист Калтгоф рассматривал личность Иисуса как персонификацию освободительного движения, возникшего в первом веке нашей эры среди рабов и плебеев Римской империи. А Древс видел в культе Иисуса конечный продукт синкретического процесса, в котором главным элементом был культ умирающих и воскресающих эллинских богов.
Теория о том, что Иисус был историзацией мифа, поддерживаемая в свое время также некоторыми представителями марксизма, сегодня отвергнута уже большинством ученых. Мы не будем приводить сложную аргументацию, выдвигаемую против этой концепции, достаточно сказать, что нет никаких логических причин отрицать историчность Иисуса, поскольку в Палестине того времени подобного рода бродячие проповедники, пророки и мессии были обыденным явлением. В ту пору, когда жил и действовал Иисус, а также до его рождения и после его смерти историки насчитали в Палестине по меньшей мере двенадцать пророков и мессий, более популярных, чем он. Таким пророком был ведь и Иоанн Креститель. Ирод приговорил его к смертной казни именно как опасного агитатора, угрожавшего престолу. Затем появился на арене другой пророк, по имени Февд. По его призыву за ним последовали сотни евреев, которым он обещал остановить воды Иордана, как это сделал Иисус Навин, и перевести их на другой берег, где они будут свободны от гнета римских поработителей. Римские легионеры устроили среди обманутых паломников кровавую резню, а самого Февда поймали, обезглавили и голову с триумфом принесли в Иерусалим. Лишь немногие из этих пророков и мессий избежали насильственной смерти: римляне их обычно приговаривали к распятию как потенциальных вождей еврейского восстания. В древности нередко приписывали крупным деятелям и монархам божественное происхождение. В этой обстановке легко понять, почему так быстро произошло обожествление Иисуса, тем более что большинство его приверженцев воспитывались в атмосфере эллинской культуры, где подобные верования существовали с незапамятных времен. В их восторженных умах совершался процесс мифологизации любимого Учителя, а время создавало вокруг него ореол божественности. Его ужасная смерть на кресте приобретала глубокий эсхатологический смысл и превращалась в потрясающую вселенскую трагедию. Французский библеист Гиньебер писал, что евангелия, хотя и представляют собою продукт массовой экзальтации, имеют все же реальное ядро — историческую личность Иисуса, вокруг которой происходила кристаллизация мифов. И можно считать, что вехами евангельских сказаний является горсть голых фактов из жизни Иисуса. Тем не менее, несмотря на колоссальную работу, проделанную несколькими поколениями ученых, не удалось воссоздать портрет живого Иисуса — учителя, свободный от более поздних напластований теологии и сверхъестественных элементов. Рудольф Бультман, с которым мы скоро познакомимся поближе, следующим образом охарактеризовал современное состояние этой области библеистики: «Я теперь твердо убежден, что в настоящее время мы почти ничего не знаем о жизни Иисуса». Что же в этих агиографических сказаниях мы можем все-таки рассматривать как историческую правду? Кармайкл, автор книги «Жизнь и смерть Иисуса из Назарета», утверждает, что, прежде всего, факт распятия. Ибо невозможно предположить, чтобы кто-нибудь из восторженных приверженцев Иисуса мог придумать историю о его столь позорной смерти. Это была просто-напросто жестокая истина, которую пытались сгладить при помощи теологических и эсхатологических толкований.
