Диакон Андрей Кураев - Ответы на вопросы православной молодёжи
— Наверное, каждый человек предъявляет церкви и ее служителям особые требования. Ведь церковь как бы узурпировала моральное право определять, что такое хорошо и что такое плохо. Поэтому неудивительно, что ее собственные промахи воспринимаются обостренно и даже преувеличиваются…
— Извините, об «обостренном морализме» нашего сегодняшнего общества» я говорить не намерен. Страна, которая восхищалась минетами Клинтона — это уже не страна Достоевского и Толстого…
— А насколько строг финансовый контроль в православной церкви? Нет ли у вас своей контрразведки?
— Все-таки работа священника строится на доверии. Честность зависит не от внешней жизни священника, а от его внутренней мотивации. Кто-то и обычное пожертвование за крестины положит себе в карман, а кто-то доход от церковного заводика использует на благо прихода. Я знаю немало священников, которые активно сотрудничают с бизнес-элитой, но при этом деньги к их рукам не прилипают — все уходят на храм и людям.
Бывает, что священник связан с человеком, который жертвует на храм, а потом оказывается, что деньги добыты неправедным, порой преступным путем. Увы, в церкви нет своей контрразведки.
Финансовая проверка приходов есть. Но полной «прозрачности» тут не может быть в принципе: на пожертвования ни чеки, ни накладные не выписываются. Ревизия тут бессильна. Это дело совести.
— Отец Андрей, насколько сложившийся в народе образ священника, разъезжающего на «Мерседесе» с сотовым телефоном соответствует действительности?
— Ну что я могу сказать? Только одно: вашими бы устами да мед пить! Полгода тому назад в «МК» «догадались», почему я, диакон Андрей Кураев выступаю против ИНН. Да потому что вхожу в десятку самых богатых людей РПЦ и скрываю свои доходы[155]. Здесь только остается руками развести — жаль, что эта ложь расходится с тем, что есть в жизни. Хотелось бы, чтобы это было правдой!
Конечно, было бы здорово, если бы у всех нас были дачи, «Мерседесы» и сотовые телефоны. А на самом деле, во все века слухи о богатстве священников были сильно преувеличены. Большинство священников — это сельские батюшки. И уровень их жизни — это просто на грани нищеты. Так было и в XIX и в XX веках. И сейчас так же. Вот приезжаю я в Ивановскую епархию, а епископ говорит мне: «Мы хотели собрать батюшек на встречу с Вами, да и они хотели приехать. Но у них просто денег нет на междугородний автобус, чтобы до Иваново лишний раз доехать». Тут уж не до роскошеств. Есть приходы, где у прихожан задерживают пенсии, зарплаты, так там денег не видят, и батюшкам яички и картошку носят.
А что касается городов, то там — да, действительно есть такой типаж — отнюдь не многочисленный, но, к сожалению, весьма заметный. Типаж новорусских священников. Это батюшки богатых прихожан, банкиров, предпринимателей. Они, соответственно, и дарят священнику машину, квартиру, мобильник и прочее. Бывает, что такой священник даже экономический интерес к своим прихожанам теряет. Так как у него и так все есть.
А бывает совсем другая ситуация — когда священник просто по-доброму к кому-то отнесся, ну, например, не мог человек заплатить за освящение квартиры, за крещение своего ребеночка, за венчание свое — он говорит: «Ну и ладно, во славу Божию. Бог с вами». А потом колесо фортуны перевернулось и этот человек стал преуспевающим предпринимателем. И он вспоминает про то добро, которое он от священника получил. И возвращается к нему уже не с пустыми руками.
И наконец просто есть место для обыкновенного чуда. Вот у меня была такая история в Москве: выхожу из метро, иду к себе домой. На пути рыночек продовольственный. И смотрю у входа на рынок стоит женщина — у нее коляска с двойняшками. Малышам по полгодика где-то. Но женщина не просит никакого подаяния, такое ощущение, что муж пошел на рынок за продуктами, а она просто малышей не стала в грязь завозить. Я прохожу, а у меня сердце как-то кольнуло: ведь трудно двоих малышей сразу поднимать. Какие нужны затраты, силы! И уже прошел метров пятьдесят и думаю: «надо все же им чем-то помочь». Как раз день зарплаты в храме был — деньги в кармане были. Ну, опять думаю: «по 10 рублей им дать — мало. Уж хотя бы по сотне дам». Подошел, минутку поговорил… Запомнил, что одного из малышей Олег зовут. И что вы думаете? Вечером того же дня звонит мне человек совершенно незнакомый. Представляется Олегом, говорит: “ Здравствуйте, я работаю в российском представительстве компании «Philips». Отец Андрей, я давно знаю ваши книги, ваши лекции. Я давно думал — чем бы вам помочь. Скажите, может я вам чего-нибудь завезу. Какую-нибудь технику нашей фирмы, подарю вам?» И в итоге более чем на 4 тысячи долларов привозит: компьютер, телевизор, видеокамеру. Так что я теперь знаю курс рубля в банке Святого Духа. Если в наших обменных пунктах за 30 рублей один доллар дают, то у Господа — наоборот: один рубль, поданный в качестве милостыни, может вернуться как 30 долларов.
Но это известная формула. Она есть еще в Псалтири. По-славянски она звучит: «Милуяй нища, взаим дает Богови». — «Тот кто милует нищего, взаймы одалживает Богу». Поэтому не каждый раз, когда мы видим богатого священника, нужно заключать, что с его душой что-то не так.
Откуда у церкви деньги?
Не запах ладана и воска встречает посетителя у входа во многие православные храмы — а звон монет и разговоры о деньгах. Свечи, иконки, освященное масло, просфоры, крестики, — все это предлагается в «свечных ящиках», располагающихся у входа в храм или даже в самом храме.
Если человек знает Евангелие — он тут же вспоминает, что Христос изгнал торговцев из храма. Если человек Евангелия сам не читал — что ж, рано или поздно найдутся «доброжелатели» из какой-нибудь секты, которые не откажут себе в удовольствии ткнуть пальцем в чужой грех. С гневным возмущением они обратят ваше внимание на очевидное противоречие между жизнью православной церкви и Евангелием…
Но ведь Евангелие читают и православные священники. Почему же в наших храмах звенят деньги?
Деньги в храме — это плата за то, что мы живем в условиях, весьма отличных от той культурно-бытовой среды, в которой складывались устои православной жизни. Это наша плата за то, что мы живем не в традиционном обществе, не в крестьянской общине. Мы — жители городов, вдобавок северных, а отнюдь не палестинских или греческих.
Представим себе основы церковной «политэкономии» в ту пору, когда господствовало так называемое «натуральное хозяйство».
Что нужно было для повседневной жизни храма? — Хлеб и вино для таинства Причастия. Воск для свечей, оливковое масло для лампад, ладан для благовонного каждения. Все это совсем не экзотично и не дорого. У греческого, сербского, болгарского крестьянина (а именно оттуда к нам пришел православный уклад жизни) все это было под рукой. Хлеб он выращивал свой. Вино делал из своего винограда. Маслиничное дерево росло на его же пастбище. В качестве ладана могла сгодиться смола, собранная с деревьев (прежде всего — сосен и кедра).
Денег почти не было (особенно на селе). Люди приносили в храм частичку того, что они вырастили или сделали сами. Они не покупали свечи в храме — а приносили из дома свои. Они не покупали в храме бутылочку с маслом для своих домашних лампад, но из дома приносили сделанное их же руками масло. Они не покупали в храме просфор, но свой, домашний хлеб или муку приносили для храма. Они не покупали в церковной лавке ладан, привезенный из-за границы, но сами делились с храмом собранной ими смолой. То, что мы сегодня выносим из храма, еще сто лет назад люди (по крайней мере крестьяне) в храм приносили.
Крестьянин понимал, что он не является творцом своего урожая. Да, его труд и его вклад велик. Но без дождя и без солнца — разве дала бы плод вспаханная им земля?! Всю страду он с надеждой смотрел на небо. Теперь у него есть урожай — и чувство справедливости требует быть благодарным Небу. Частичку своего урожая, частичку своего труда он приносит к алтарю: «Ты даровал этот дар мне, Господи, я благодарю Тебя за него и приношу ответный дар, хотя и символический».
Именно в этом смысл освящения льна, меда, яблок, винограда в августовские церковные праздники. Яблоки не становятся вкуснее или святее от принесения их в храм. Просто душа учится быть благодарной. Как однажды заметил английский писатель Честертон, религиозное воспитание малыша начинается не тогда, когда отец начинает рассказывать ему о Боге, но когда мать учит говорить «спасибо» за вкусно испеченный пирог.
Итак, люди приносили частичку своего труда в храм. Так сегодня на панихидах, поминая своих близких «за упокой», люди приносят из дому печенье, яблоки, пряники, сахар, блины и ставят их на панихидный столик. По окончании молитвы часть принесенных продуктов они отдают церковнослужителям, часть — предлагают всем, кто находится в храме, часть — раздают нищим у храма. Вот так же раньше происходило и с важнейшей церковной службой — с Литургией. Люди приносили из дома вино и хлеб, передавили их священнику с просьбой помолиться за тех, кто принес эти дары и о тех, за кого они принесены. Это и было то, что сегодня называется «просфора». По гречески это слово означает приношение. «Просфора» — то, что приносится в храм, приносится в жертву, а не то, что уносится из храма.
