Михаэль Лайтман - Каббала в контексте истории и современности
В качестве предпосылок науки я выделяю следующие три: становление личности на рубеже середины первого тысячелетия до н. э., изобретение рассуждений и появление связанных с этим серьезных проблем (противоречий и различного понимания реальности; в результате можно было показать, что существует то, что может продемонстрировать в рассуждении человек) и создание норм (правил), позволяющих рассуждать без противоречий, а также получать знания, оправдывающие или расширяющие социальный опыт.
Становление личности, т. е. человека, действующего самостоятельно и создающего поэтому представления о мире и себе, расходящиеся с общепринятыми, а также взаимодействие разных культур и субкультур (разных полисов в античной культуре и последней с другими культурами) обусловили возможность видеть действительность по-разному и различно действовать в обществе, что не могло не вести к социальным конфликтам и напряжениям.
Преодолевая их, греки изобретают рассуждения и создают ряд новых социальных практик и институтов (например, новое судопроизводство, театр, философию), где рассуждения становятся основным инструментом согласования несовпадающих представлений о мире. Именно рассуждения позволяли приводить в движение представления другой личности, направляя их в сторону рассуждающего.
Но одновременно, рассуждения представляли собой новый способ построения знаний, кардинально отличающийся от традиционного: в данном случае новые знания получались на основе других знаний за счет их преобразования (например, знание «Сократ смертен» на основе двух других знаний – «люди смертны» и «Сократ человек» путем умозаключения, устанавливающего тождество Сократа с людьми). При этом, осуществляя подобные преобразования и умозаключения, каждый исходил из собственных задач и представлений о действительности. В результате – множество представлений о действительности, а также парадоксы.
Из истории античной философии мы знаем, что возникшее затруднение, грозившее парализовать всю социальную жизнь античного общества, удалось преодолеть, согласившись с рядом идей, сформулированных Сократом, Платоном и Аристотелем. Они предложили подчинить рассуждения логическим законам (правилам), которые бы сделали невозможным противоречия и другие затруднения в мысли (рассуждения по кругу, произвольный перенос знаний из одной области в другие и пр.). При этом оказалось, что необходимое условие применения таких правил к конкретному случаю – представление этого случая в виде «идеальной конструкции», заданной на специальной схеме (Аристотель такие схемы назвал категориями).
Например, чтобы применить правило совершенного силлогизма к Сократу, его необходимо было представить как «вид» по отношению к «роду» (людей). Практически это означало, что свойства рода (например, «смертность») можно приписывать виду (Сократу), но не наоборот (хотя Сократ лыс и мудр, нельзя утверждать, что люди лысы и мудры).
В «Категориях» Аристотель так и определяет, что такое вид и род: «вид есть подлежащее для рода, ведь роды сказываются о видах, виды же не сказываются о родах». Короче говоря, чтобы рассуждать без противоречий и получать знания, соответствующие социальному опыту или расширяющие его, нужно было не только применять правила логики, но и с помощью специально построенных схем (категорий) строить «идеальные объекты», к которым и относились знания, полученные с применением правил логики.
В работах «О душе», «Физика» и ряде других Аристотель демонстрирует, каким образом можно строить идеальные объекты по поводу разных предметных областей, и как на их основе можно заново получить непротиворечивые знания об этих предметах. При этом в качестве логических инструментов он использует созданные предварительно правила и категории. Кроме того, рефлексируя опыт построения первых вариантов «Начал» Евклида, Аристотель в своих работах формулирует идеи новой (теоретической) организации знаний:
а) выделение определений, аксиом и постулатов, задающих исходные знания и характеристики идеальных объектов (Аристотель называет их «началами»);
б) сведение в доказательствах к ним всех остальных знаний и объектов (доказательства строились в соответствии с правилами логики и особенностями изучаемого в науке предмета).
Это и были образцы и рефлексивные описания первых античных наук, которые, однако, Аристотель относил к прикладной («второй») философии. Позднее, например, в творчестве Архимеда, мы видим, что научная работа, действительно, обособляется от философской и рассматривается как самостоятельная, а науки уже понимаются как самостоятельные дисциплины.
Реконструкция работ Платона и Аристотеля показывает, что идеальным объектам приписывались такие свойства, которые обеспечивали три основные функции: идеальные объекты описывали (моделировали) реальные объекты определенной предметной области науки, позволяли получать непротиворечивые, связанные процедурами доказательства научные знания, наконец, были ориентированы на решение задач, которые выше я назвал социальными.
Например, Платон, приписывая в «Пире» любви как идеальному объекту такие свойства, как «поиск своей половины», «стремление к целостности, благу, прекрасному, бессмертию», необходимость для влюбленного «духовного совершенствования», по сути, создает новое понимание любви для становящейся античной личности, которую не устраивало мифологическое народное понимание любви как страсти и спонтанной реакции на действия богов любви.
Аристотель, наделяя душу (в работе «О душе») способностями ощущения и мышления (первое – это «форма чувственно воспринимаемых качеств», а второе – «форма форм»), склоняет греков перейти к новому пониманию рассуждений и мышления, как опирающихся на логические правила и категории.
В Средние века задачи научного мышления кардинально меняются: главным теперь становится рациональное объяснение и описание новой реальности, зафиксированной в текстах Священного Писания. Поскольку мир и природа в этой реальности понимаются как созданные Творцом, складывается и новое понимание идеальных объектов.
Средневековые ученые приписывают им не только, так сказать, «античные характеристики», но и такие свойства, как наличие «скрытых сил и энергий» (фактически, божественных, определяющих протекание природных процессов), «активность и голоса» (вещи в Средние века понимались как живые; они были созданы Богом, и последний в них присутствовал), «любовную потенцию и ориентацию» (мир был создан любящим человека Творцом).
Так как человек понимает себя как «созданного по образу и подобию» Бога, он приходит к убеждению, что может проникнуть в замыслы Творца и воспользоваться его работой. Отсюда средневековые науки (алхимия, магия, астрология и др.), нацеленные на такое описание мира, которое позволяет действовать синхронно с божественными силами и энергиями, как бы на волне божественной активности и любви. Практически это означало, что идеальным объектам науки приписывались свойства двоякого рода: одни заимствовались из античных наук, а другие – из религиозных учений.
В новое время науки формировались в рамках своеобразного нового «социального проекта» – овладения природой (этот проект можно рассматривать как первую предпосылку становления естественных наук). Как писал Ф. Бэкон в «Великом восстановлении наук»: «Пусть человеческий род только овладеет своим правом на природу, которая назначила ему божественная милость, и пусть ему будет дано могущество».
Второй предпосылкой можно считать установку на использование математических знаний. Вслед за Николаем Кузанским Галилей и его последователи считали, что в сфере интеллекта «математическое знание равно божественному», а природа устроена по принципам математики. Поскольку математические науки были сформированы еще в Античности, а их семиотические конструкции обладали высокой степенью оперативности, применение математики в качестве моделей, описывающих природные процессы, обещало опережающее развитие естественных наук и возможность расчетов в инженерной практике, которая ориентировалась на эти науки.
Третья предпосылка – новое понимание соотношения между наукой и практикой, естественным и искусственным. Л. Косарева обращает внимание на то, что в работах Галилея уравниваются в правах «естественное» и «искусственное», которые в Античности мыслились как нечто принципиально несоединимое. Начиная с эпохи Возрождения снимается граница, которая существовала между наукой и практически-технической деятельностью.
Если живая природа ассоциировалась с аффектами, свойственными «поврежденной» природе, то искусственные, механические устройства, артефакты ассоциировались с систематически-разумным устроением жизни. Образ механизма начинает приобретать в культуре черты сакральности; напротив, непосредственно данный, естественный порядок вещей, живая природа десакрализуются.
