Джед МакКенна - Духовная война

— «Изгой», – сказал я спустя пару минут.

— В самом деле? Том Хэнкс? На острове? Не понимаю. – Она помолчала. – Ведь это меня не расстроит?

— Может быть, я не знаю.

— Я сегодня чувствую себя немного измотанной, пожалуй. Вы говорите, что персонаж Тома Хэнкса стал просветлённым в результате испытанного им на острове?

— Нет, просто он попал в неприуркашенную парадигму пробуждённого существа. Быть в одиночестве на необитаемом острове — это хорошая метафора для пробуждённого состояния. Будучи выброшенным на берег этого острова, он на самом деле умер для своей жизни, не умерев при этом физически. До крушения персонаж Тома Хэнкса, Чак Ноланд, имел всё, о чём мы думаем, как о жизни – друзей, карьеру, семью, невесту – как и бесчисленное количество других больших и маленьких вещей, которые мы принимаем как должное, пока они не исчезнут. Это всё контекст. В начале фильма у Чака Ноланда наполненный, богатый контекст. Он соответствует своему миру, у него твёрдый набор убеждений, он – часть вещей, и вещи – часть его. А потом Бам!, его самолёт терпит крушение, и всё это исчезает. Внезапно простое выживание является его единственным контекстом. Что остаётся? Человек без контекста. Человек, который во всех отношениях, кроме физического, мёртв. Человек, которому двадцать четыре часа в сутки нечего делать, кроме как спать, есть и смотреть на волны. Разница между ним и тем человеком, которого он похоронил и произнёс над ним подзенски краткую речь, незначительна.

— И это значит, быть просветлённым?

— Это состояние реализации истины – отсутствие контекста. Не существует искусственной структуры, в которой можно было бы сказать, что одна вещь лучше или хуже чем другая.

— У него был друг, – сказала она, – Уилсон, волейбольный мяч. Наверно, у него должна была слегка поехать крыша, чтобы подобные отношения могли существовать.

В сущности, я могу понять такие отношения. Да, у него должна слегка поехать крыша, чтобы они могли существовать. Он должен был согнуться, иначе он бы сломался. Он был вынужден играть в эту игру ради выживания. Он был вынужден поверить в ложь, и перестать верить в правду. Он был вынужден проявить акт двоемыслия: «Способность удерживать в уме два противоречащих друг другу убеждения одновременно, принимая их оба». Чак Ноланд знает, что Уилсон — это просто волейбольный мяч, но он должен верить, что Уилсон — это его товарищ, поскольку он не может не иметь товарища в своей жизни. Уилсон предоставляет контекст, без которого Чак не может жить. Без Уилсона Чак сломается, но с Уилсоном Чак может согнуться. До крушения самолёта контекст Чака был отражён практически в каждом человеке и вещи его многозначительного и пунктуального окружения. После крушения всё это исчезло, и осталась лишь одна вещь, чтобы отражать его контекст – волейбольный мяч с кровавым отпечатком руки, чем-то напоминающим человеческое лицо. Это не так много, но это всё, что ему нужно, чтобы представить себе, что он не совершенно один на богом забытом острове. Вот что такое контекст и вот что он делает – он говорит нам, что мы не совершенно одни на богом забытом острове. Он обеспечивает иллюзию населённости окружающей нас среды, где могут восприниматься и применяться смыслы и ценности – где имеет значение, что мы делаем и что выбираем. Любой контекст искусственный. Настоящего контекста нет.

«Изгой», если уменьшить его до его аллегорической структуры и убрать всё, что происходит после спасения Чака, даёт нам мощное средство философского исследования. Все привязанности Чака Ноланда порваны, хоть он и не хотел этого. Его насильно освободили из тюрьмы, которой он был полностью доволен. Кто-то подбросил ему в стакан красную пилюлю, и он проснулся за пределами матрицы, о существовании которой, и о том, что находился внутри неё, он и не подозревал. Ему ужасно хочется вернуться, но он не может. Он исключён из собственной жизни, не совсем мёртв, и не совсем жив.

Кто хочет быть обречённым вечно скитаться по безбрежному морю? Кто хочет провести остаток жизни, кувыркаясь в бесконечном пространстве? Никто, конечно. Какой смысл в бессмысленности? Как можно хотеть ничто? Слова, которые приписывают Будде, часто сфальсифицированы, но есть одно явное исключение, и это цитата в начале этой книги: «Поистине я ничего не достиг[26] полным просветлением». Это утверждение как оптическая иллюзия – его можно рассматривать с двух сторон, из которых менее очевидная является более верной. Не то, чтобы он не достиг чего-то, но он достиг ничто.

— Понимаю, – сказала Лиза после того, как мы немного поговорили об этом, но она не понимала. Она не понимала, что Чак делал для выживания то же, что делает для выживания каждый. Она не понимала, что она сама совершенно одна на забытом богом острове, что у неё слегка поехала крыша, и что её ум перестроился, чтобы соответствовать её запросам, что её жизнь имеет смысл и форму только благодаря её способности к двоемыслию. Она не понимает, что безумные отношения Чака Ноланда с волейбольным мячом не уникальны – ту же самую тактику используют все люди всё время для того, чтобы удерживать состояние отрицания, необходимое для продолжения бессмысленного существования в вымышленной вселенной.

Но сегодня Лиза чувствовала себя немного измотанной, поэтому я не стал её этим беспокоить.

Написание книг предоставило мне искусственный контекст, внутри которого мне есть, что делать, и есть причины, по которым надо это делать, внутри которого одни вещи могут быть лучше или хуже, чем другие. Когда книга будет окончена, когда я перестану выводить каракули на песке, тогда я повернусь и встречусь со своим необитаемым островом почти тотальной безконтекстности, по существу, в первый раз. Было приятно что-то делать, иметь контекст, внутри которого можно это делать. Когда моё учительство и писательство будут окончены, и я перееду в свой новый дом со своей новой собакой, последние оставшиеся слои моего искусственного контекста исчезнут. Если в последствии я пожелаю вернуть их, мне придётся их создавать, если я ещё буду на это способен.

Я размышлял об этом ещё в первой книге: «Лениво скучая, я подумал, что же будет дальше?». Дальше будет остров, и я всегда знал об этом. Укромный оазис, свободный от выдумок и умопостроений. Чаку Ноланду не нравилось его изгнание. Он не хотел его и жил на острове, всё время желая сбежать и вернуться в свой прежний мир. В этом значительная разница между его состоянием и состоянием пробуждения. Я не могу вернуться в мир, из которого сам себя изгнал, и у меня нет такого желания. Быть может, я продолжу это любопытное занятие – записывание слов на песке, коль скоро я уже поднаторел в этом, но, вероятно, не в качестве какого-то соглашения со вселенной, поэтому это будет другой тип развлечения – хобби, а не призвание. Мой пёс будет моим Уилсоном, и у меня должна будет немного поехать крыша, чтобы это работало.

С этим у меня проблем нет.

28. Будь что будет.

Алиса подошла к развилке.

– На какую дорогу мне свернуть? – спросила она.

– А куда ты хочешь пойти? – отозвался Чеширский кот.

– Не знаю, – ответила Алиса.

– Тогда, – сказал кот, – это не имеет значения.

Я шагал взад-вперёд по песку, по которому шагал уже дюжину раз во время предыдущих визитов, как шагал уже много раз перед многими разными группами, многими разными вечерами. Разница была, в том, что сегодня я делал это в последний раз.

Лиза сидела с доктором Кимом в первом ряду, а другие семьдесят или восемьдесят человек сидели на песке и на трибунах. Казалось, всем было интересно, что я собираюсь сказать. И мне я тоже. Я видел свою тройную задачу так: произнести хвалебную речь Брэтт, говоря при этом то, что нужно услышать этим собравшимся здесь людям, и так, чтобы это по возможности лучше служило книге. В заднем кармане у меня лежал лист бумаги с некоторыми цитатами, и я почти совсем не думал о том, что я буду говорить кроме этого. Каждый должен был сегодня принести по двадцать долларов на памятный подарок дочери Брэтт Мелиссе, который ей вручат этим вечером. Некоторые принесли больше, а доктор Ким собирался позже внести щедрый вклад. Сам подарок будет сюрпризом для группы, но не для Мелиссы, которая знала о нём за несколько месяцев, с тех пор, как был запланирован этот вечер. Подарок в целости ждал меня в отеле, как я и ожидал, и теперь лежал в моём кармане.

— Мы посидим здесь несколько минут и послушаем меня, – начал я, когда все успокоились, – а затем я передам вас приглашённому мной оратору – Лизе. После этого мы все спустимся к озеру, где зажжём костёр и скажем должное «прощай» нашему – давайте скажем, другу – нашему другу Брэтт. Не знаю, как мы все поместимся там внизу, но таким вещам всегда находится решение. Когда мы пойдём вниз, к нам присоединится дочь Брэтт, и, возможно, её внучка, и там будет маленький сюрприз, от которого вы, вероятно, обалдеете – подарок для них, в который вы внесли свой вклад. У кого-нибудь есть вопросы на этот счёт?