Герман Вук - Это Б-о-г мой
Современный социализм в Израиле представляется мне отнюдь не воинствующей и атакующей идеологией советско-китайского толка. Насколько я мог понять из своих разговоров с молодыми израильтянами, их взгляды обращены не на Восток, а на Запад. Им куда как больше по сердцу система свободного предпринимательства, существующая в Соединенных Штатах, чем муравейники Китая или мрачная уравниловка стран за железным занавесом. Дух Израиля полностью свободен, над ним не довлеют цензура и принудительная регламентация. Но что израильтяне могут поделать? Во время Второй мировой войны мы в Америке согласились на распределение ряда товаров по карточкам и на федеральный контроль над экономикой. Когда в стране чрезвычайное положение, это неизбежно. Израилю постоянно угрожает смертельная опасность со стороны воинственных соседей; и, боюсь, при жизни нашего поколения эта опасность не исчезнет. Если на каких-нибудь полгода израильский народ ослабит свою бдительность, арабские армии предадут огню Тель-Авив и Хайфу. И потому в стране, сохраняется социалистическая регламентация и социалистическая бюрократия. И просто чудо, что, несмотря на них, страна живет и развивается.
Всеми этими соображениями объясняется, по-моему, то обстоятельство, что многие глубоко верующие евреи в Израиле и в странах рассеяния поддерживают молодое государство, хотя многие его лидеры не соблюдают формальных религиозных установлении, а некоторые даже гордо провозглашают себя агностиками и атеистами. Люди доброй воли понимают, что сейчас выковывается новая судьба еврейства и что все израильтяне — кроме горстки экстремистов — трудятся ради того, чтобы еврейский народ выжил. И какие бы ни возникали яростные споры по поводу того, что именно необходимо предпринять в тот или иной конкретный момент, и как бы ни накалялись страсти из-за вопросов, связанных с религией и неверием, — цель у всех израильтян одна, и в минуту опасности весь народ встает плечом к плечу. Как выглядит Израиль
Когда я в сумерках из окна снижающегося самолета увидел огни аэропорта Лод, я испытал такое чувство возвышенного восторга, какого я, наверно, уже никогда в жизни не испытаю. Затем самолет приземлился, и я обнаружил, что нахожусь еще в одном аэропорту, таком же, как все остальные, с обычной сумятицей и надписями на многих языках, — если не считать того, что среди этих языков был язык, на котором я с детства читал Тору. У выхода, ожидая меня, стоял мой дед — стройный, как тополь, несмотря на свои девяносто лет, и одетый в свой обычный черный лапсердак и свою обычную черную шляпу с круглыми полями. Он обнял меня. Так встретила меня Святая Земля.
Сама земля, конечно, была покрыта асфальтом, но тем не менее я почувствовал, что по мне словно электрический ток пробежал. Это романтическое ощущение быстро исчезло, растворившись в суете получения багажа и проверки документов, в быстром обмене семейными новостями, в официальных представлениях — ибо я был членом американской делегации, приехавшей на празднование седьмой годовщины независимости Израиля; главой делегации был Меннен Уильямс, губернатор штата Мичиган, он привез в дар израильскому правительству копию Колокола Свободы. В вестибюле нас приветствовал представитель Министерства иностранных дел. Я ожидал увидеть убеленного сединами чиновника в строгом темном костюме. Но представитель министерства оказался юношей лет двадцати пяти в светлом костюме без галстука и с отложным воротничком поверх лацканов пиджака.
Мы сразу же должны были ехать в Иерусалим, чтобы принять участие в радиопередаче, транслировавшейся за границу. Поэтому я расстался со своим дедом, который отправился к себе домой в Тель-Авив, и вместе с остальными членами делегации проделал автомобильную поездку в Иерусалим — такую поездку, от которой волосы могут стать дыбом. Мне доводилось водить машины в Париже, в Мексике, в Риме, на Ривьере и по фривеям Лос-Анжелеса, и, по-моему, я знаю, что такое лихаческая езда. Но израильский водитель на загородной дороге — это вовсе не шофер, а летчик, который просто не может оторваться от земли, ибо у автомобиля нет крыльев, и все же неустанно пытается. Иногда по пути он проделывает мертвую петлю, наподобие той, что сделал Орвилл Райт во время своего последнего полета в Китти-Хок. Тогда, в 1955 году, на израильских дорогах было довольно мало машин. Сейчас израильские шоферы стали ездить помедленнее, но душой они все еще — в голубой высоте. Кстати, шофер Министерства иностранных дел, виртуозно везший нас в Иерусалим, был парнишкой лет девятнадцати.
Приехав в Иерусалим, мы обнаружили, что полиция перекрыла некоторые улицы для того, чтобы люди на них танцевали. Наверно, в первые десятилетия после создания Соединенных Штатов американцы так же плясали на улицах Вашингтона и Нью-Йорка. Теперь мы повзрослели и посолиднели, нам даже фейерверки кажутся делом опасным, и 4 июля[10] мы сидим на пикниках или лежим на пляже. Израильтяне нас на полтораста лет моложе, поэтому они танцуют на улицах.
Полицейские на перекрестках были сущие юнцы: я не видел ни одного старше тридцати. В толпе, танцующей под большой цифрой «7» на главной площади, добрую треть составляли люди в военной форме. Опять же это были в основном юноши и девушки. Наиболее сильное впечатление в Израиле в тот первый день, после встречи с дедом, произвела на меня именно необыкновенная молодость израильтян. Это впечатление так и не померкло. Иногда кажется, что Израиль — это страна сплошных детей и молодежи.
Конечно, это лишь иллюзия: как и везде, в Израиле хватает стариков.. Но в молодой стране, окруженной врагами, главное — это энергия, быстрота, современное обучение. И поэтому молодежь занимает ответственные посты, вы ее найдете всюду. Когда я вышел в море на небольшом израильском военном судне, я обнаружил, что командир флотилии — это человек, который в США по возрасту мог бы быть только мичманом. Но он делал свое дело умело и уверенно. И, как я потом узнал, в одной морской стычке в 1958 году он показал себя знающим и опытным офицером.
Израиль — необыкновенно красивая страна. Об этом редко пишут в путевых заметках, ибо все внимание пишущих устремлено на описание новшеств и противоречий. На севере поднимаются горы, напоминающие Швейцарию; в центре страны лежит прибрежная равнина вроде тех, что можно увидеть в южной Калифорнии; а сухой пустынный Негев с почвой красноватого цвета и фантастическое Мертвое море — это нечто вроде того, что мы ожидаем увидеть на Марсе. Каждый раз, как я приезжаю в Израиль, я нахожу все новые и новые пейзажи, которые меня очаровывают. Из городов Израиля мой самый любимый — Хайфа: это бурлящий работой, белый город, раскинувшийся по зеленым склонам вокруг пурпурного средиземноморского залива. После Хайфы мне больше всего нравится Иерусалим; описать его торжественную магию я просто не в силах, но год за годом меня будут влечь к себе его величественные древние холмы. И, наконец, совершенно волшебны загадочные холмы Галилеи, с которых раскрываются бескрайние дали долин и голубое озеро Кинерет; и все это создает иллюзию, что Израиль — самая большая страна на свете, а вовсе не одна из самых маленьких. Если бы Израиль не привлекал к себе паломников своими святыми местами, он, несомненно, сделался бы одним из излюбленных мест туризма хотя бы только благодаря своей изумительной природе.
Я не могу себе вообразить, как чувствуют себя в стране евреев люди других религий. Во время своей первой поездки в Израиль я немало поездил по стране вместе с епископом методистской церкви из Сан-Франциско. Он был в полном восторге, он не знал усталости, и после долгого дня, проведенного в осмотре достопримечательностей, он всегда готов был еще и вечером куда-нибудь пойти. Конечно, верующему христианину Израиль должен показаться необычайно интересной страной. Но то особое чувство, которое овладевает человеком, всю жизнь принадлежавшим к национальному меньшинству и вдруг оказавшимся в стране себе подобных, — необыкновенная перемена, которая изменяет даже нервные реакции, — такое чувство может, по-моему, возникнуть лишь у еврея диаспоры, приезжающего в Израиль. Урожденные израильтяне этого понять не могут. Это сродни тому ощущению, которое возникает у человека, когда он в первый раз влюбляется, или вдруг начинает понимать Шекспира, или узнает о том, что у него родился ребенок. Потом ощущение новизны совершившегося события проходит, и человек становится таким же, каким он был раньше, — и все же не совсем таким.
Израильтяне чуть не убивают вас своим радушием, гостеприимством и демонстративной гордостью за свою страну. Вам надо обязательно увидеть и поташный завод, и цементную фабрику, и конвейер по сборке автомобилей, и больницы, и кибуцы, и серные копи, и иешивы, и техникумы, и детские сады; да, конечно, вы должны увидеть все это, и еще многое другое, и единственно чем вы можете отговориться — так разве только тем, что через несколько часов вы улетаете. И каждый вечер вас будут приглашать в гости, а поутру, чуть свет, вас повезут в Эйлат или Сдом, или на северную границу. Моя жена как-то имела неосторожность сказать парню из Министерства иностранных дел, что назавтра она никуда не поедет и ничего не станет делать, просто вымоет волосы и будет весь день сидеть на солнце. Он был совершенно потрясен.
