А. Спасский - Лекции по истории западно–европейского Средневековья
При ответе на этот вопрос должно различать положение несвободного населения сеньории от положения свободного феодала. Несвободное население судилось у помещика, при его личном участии или через посредство лица, специально для этой цели назначенного помещиком. Но кто же мог судить самого помещика? Каждый феодал в своем поместье был полноправным государем, но государя судить никто не может, если на то не последует его собственного согласия; отсюда и суд в феодальную эпоху мог принять только одну форму — ту форму посредничества, к которой прибегают иногда и государи наших дней, когда не хотят употребить аргумента варваров, т. е. войны, и рисковать собой и государством. Совершенно таким же посредническим характером отличался и феодальный суд — суд между двумя владельцами, зависящими от одного и того же сюзерена. Так как каждый феодал как полновластный государь и член благородного сословия был равен всякому другому лицу этого сословия, то выбор лиц, посредствующих между ним и его противником, мог состояться только из круга феодалов, и притом стоящих на одинаковой с ним общественной ступени, — из круга равных ему лиц. Так возник в феодализме суд равных и суд пэров; суд пэров представлял собой необходимую принадлежность феодального общества, принцип его, имевший полную силу в течение всей феодальной эпохи, т. е. в течение XI, XII и XIII вв.; он часто и в различных сочетаниях повторяется в документах эпохи, в жалобах, договорных грамотах и пр. У Гизо в его «Истории цивилизации Франции» приведено достаточно примеров подобного рода документов, и я не стану их повторять, так как желающие могут с удобством ознакомиться с ними по этому исследованию, и обращусь к решению вопроса, опущенного у Гизо, а именно к рассмотрению самого процесса феодального суда. Этот процесс весьма своеобразен. Круг равных или пэров не был судьей в нашем смысле слова, не разбирал процесса по существу и лишь присутствовал, при состязании спорящих сторон; он также не искал ни преступников, ни свидетелей. Дело происходило следующим образом: если вассал какого‑либо сюзерена обвинял другого в каком‑либо преступлении против себя, то оба они являлись ко двору сеньора, куда собирались по приглашению последнего и другие вассалы, т. е. пэры или равные; пэры выслушивали тяжущихся и их свидетелей и решали, кто из них первый должен подвергнуться очищению, т. е. доказать истину своих слов при помощи какого‑либо испытания; если же дело представлялось неясным, то суд предоставлял тяжущимся решить спор поединком. Так как каждая из судящихся сторон, т. е. обвинитель и обвиняемый, приводила с собой своих свидетелей, то в громадном большинстве случаев дело кончалось поединком, и поединок был преобладающей формой решений феодального суда. Кто побеждал, тот был прав, кто побеждался, тот умирал или уходил с поединка виноватым. Это значение поединка объясняется миросозерцанием средневекового человека: в глазах средневекового человека случай, так или иначе решающий исход борьбы, — случай, зависящий, на наш взгляд, от заранее сложившихся причин, — представлялся проявлением высшей силы, делом Божественной правды, карающей виновного, а потому прямо назывался «судом Божиим». При таком взгляде на поединок понятным становится та бездна подробностей, та масса всевозможных предосторожностей, какие принимались для того, чтобы поединок происходил честно и справедливо, чтобы какая‑нибудь человеческая хитрость или случайность не воспрепятствовала ходу Божественного правосудия. Перед началом поединка противники клялись перед крестом и Евангелием, а иногда и над св. мощами в правоте своего дела, а также в том, что не прибегнут к колдовству. Герольд выкрикивал в четыре стороны обращение к зрителям, призывающее к сохранению тишины; ни крик, ни жест не должны помешать бьющимся; все должны были воздерживаться от какого‑то бы ни было вмешательства в дело. В противном случае виновного в нарушении этого правила постигнет серьезное наказание: рыцарь может лишиться руки или ноги, а простолюдин — головы. Противникам отмеривалось одинаковое пространство, или, как тогда выражались, одинаковое количество поля, ветра и солнца. Случалось иногда, что битва прерывалась по какой‑нибудь особенной причине; тогда дозорные и герольды, следившие за поединком, обязывались внимательно осмотреть положение обоих соперников в минуту перерыва битвы, для того чтобы они непременно заняли опять то же положение, когда битва будет возобновлена. Прибегали к силе, и сила должна была решать спор, но при этом в самое решение хотели внести возможно больше правильности и справедливости. В предписаниях насчет поединков мы видим, таким образом, борьбу естественного чувства законности против варварской грубости судебной формы.
Поединок решал дело тяжущихся бесповоротно и окончательно: на «суд Божий» апеллировать было некуда; но суд сеньориальный, суд пэров, когда он оканчивался не поединком, а приговором, мог не всегда удовлетворять тяжущихся, — и вот в феодальном суде возникает своеобразная форма апелляции. Сторона, против которой высказался суд, могла обжаловать приговор, но обжаловать не в нашем смысле слова, потому что не было такого высшего учреждения, которое имело бы право пересмотреть дело; приходилось обжаловать совершенно иначе, в смысле опозоривания. После произнесения решения осужденный мог сказать судьям: «Я не признаю Вашего решения правильным и добросовестным», и тогда начинался поединок между обиженным и судьями, которые должны были считать себя опозоренными таким заявлением. Мы поймем эту своеобразную форму обжалования, если примем во внимание средневековый взгляд на поединок как на суд Божий; вступая в поединок с самими судьями, обиженный их решением этим самым апеллировал туда, куда только и оставалось апеллировать, т. е. к суду Божиему. Надо, впрочем, заметить, что этот путь обжалования имел более теоретическое, чем практическое значение; дело в том, что судьи имели полное право биться друг за друга, так что на практике поединок с судьями был почти неосуществим. — Точно так же была предусмотрена и другая возможность, а именно протест против свидетельских показаний. Если свидетельские показания казались пристрастными и неправильными, то какое было средство для их опровержения? Можно было опровергнуть, собрав убедительные доказательства противоположного характера, но этот способ в феодальном порядке вещей не практиковался; оставалось и здесь обратиться к тому же принципу, который действовал в процессе апелляции, т. е. к поединку между стороной и свидетелями, и такой поединок, предусмотренный феодальной теорией суда, иногда на самом деле осуществлялся. Из указанного принципа получились последствия, которые имели значение далеко за пределами непосредственного применения и непосредственной судьбы самого принципиального начала. В феодальном суде есть признаки, которые косвенно сказываются в постановке нашего суда присяжных, хотя на первый взгляд между ними не может быть ничего общего. Один из самых важных признаков суда присяжных — это невозможность апелляции, пересмотра дела по существу; в присяжном суде возможен пересмотр только вследствие нарушения законных форм, значит, насильственный порядок, а не апелляция. Это положение, обеспечивающее полную самостоятельность за присяжными, исторически представляет собой развитие одного из принципов суда пэров, где лица, равные подсудимому, высказывались относительно известного дела окончательно, потому что они судили не как представители власти, а как посредники; не было возможности пересматривать решение, так как дело, начавшееся в известном кругу, там должно было и кончиться и не могло никуда из него выйти. С точки зрения феодальных обособленных кругов, возможно было только одно обращение к высшей власти, а именно — в случае отказа пэров в суде, но это было уже обращение не в судебном порядке, а обращение в форме жалобы на то, что им отказывают в суде; в этом случае речь шла не о том, чтобы высшая власть сама и вновь разобрала дело, а о том, чтобы было назначено правильное и обычное судебное заседание.
Из сказанного о судебных порядках в феодальную эпоху вполне ясна становится та обязанность вассала в отношении к своему сюзерену, которая обозначалась в то время словом justitia. Сеньор один не мог производить суд над своим вассалом, так как вассал не был его подданным; для судопроизводства он нуждался в содействии других вассалов, которые и должны были по его призыву являться к его двору в назначенное время. Это была, действительно, обязанность, т. е. некоторого рода нравственная повинность; при той разобщенности, какая существовала в феодальном обществе, вассалы, призываемые судить равных себе, часто оказывались совершенно незнакомыми друг с другом; они жили на своих землях в одиночку и не вступали ни в какие отношения между собой; в делах своих соседей они были заинтересованы очень мало и часто их совсем не знали. Вследствие этого на феодальные суды они съезжались весьма неохотно, и сеньору для отправления правосудия приходилось довольствоваться очень небольшим числом присутствующих: тремя или даже двумя вассалами. Сеньор созывал тех, кто был ему с руки; он и не обязан был призывать всех вассалов; поэтому в составе суда пэров скоро нашел себе место произвол, и феодальный суд мало–помалу стал терять всякое доверие к себе в феодальном обществе.
