Александр Хакимов - Последний экзамен
В январе 1997 года она поехала в Россию, чтобы получить у Шрилы Ниранджаны Свами инициацию и благоприятное имя Нирмала деви даси, «служанка безупречного, чистого, свободного от осквернения».
Мне не потребовалось много времени, чтобы заметить, что мужчины «таяли» в ее обществе, даже без ее усилий. (А что уж говорить, если она старалась!) И не только на распространении книг. Когда она пришла на помолвку моей дочери, за 12 часов ее пребывания в Денвере ко мне с мужем подошло 4 человека, спрашивая нас, могут ли они пообщаться с ней по вопросу замужества. Она была очень красива, с чудесной улыбкой.
Она поехала в Святую Дхаму, во Вриндаван, с Дханудхарой Свами и группой из десяти молодых преданных. Увлекательная программа Махараджа привлекала все ее внимание, и она смогла получить все преимущества своего паломничества.
Нирмала была такой забавной. Мне кажется, что многие не знают об ее остроумии, потому что она скрывала его от тех, с кем не чувствовала себя легко. Но Нирмала любила смешить меня, и даже за две недели до своего ухода она все еще шутила. Даже когда она испытывала ужасные боли, она все равно смешила меня. Иногда Нирмала шутила и над другими, это так, но чаще всего она смеялась над собой. Когда я пыталась повторить ее шутки, обычно люди не находили в них ничего такого уж смешного, так что, наверное, это зависит от взаимоотношений с ней. Любой, кто хорошо знал ее, понимает, о чем я. Нирмала говорила, что преданные из Восточной Европы и России не понимают ее юмор, потому что у них свой, так же не понятный нам, юмор. (Бостонский храм почти наполовину заселен преданными из России, Хорватии и их окрестностей. Нирмала была единственной американкой, живущей в храме)
Вскоре после того, как я приехала заботиться о Нирмале, я сказала, что ей необязательно развлекать меня, что она может использовать свои силы для внутреннего развития. Но она любила позабавиться, чтобы отвлечься от сильной боли, уменьшить депрессию и услышать мой смех.
Когда Нирмала ездила в Индию, она кое-что купила на будущее. Но до этого у нее почти ничего не было. Она была очень опрятной и чистоплотной, она обычно организовывала уборку в ашраме матаджи и в фойе по воскресеньям. Года полтора назад она позвонила мне и сказала: «Я поняла, почему ты так долго читаешь свою джапу (почти в два раза дольше, чем она сама). У тебя слишком много вещей, и они загромождают все твое сознание. Избавься от всего этого. Просто выброси». Особенно теперь, после переезда, я могу понять, как она была права.
Нирмала до того, как сильно заболела, читала книги Прабхупады каждый день, как минимум, пару часов. Думаю, она прочитала их все. Когда я говорила с ней по телефону, то всегда спрашивала, что она читает. Когда я узнала, что ей поставили диагноз «рак», то приехала в Бостон в сентябре, чтобы ее навестить. Хотя Нирмала похудела, и у нее из-за химиотерапии выпали все волосы, она казалась все такой же жизнелюбивой. Я пробыла у нее неделю и три дня ходила с ней в больницу на переливание крови, химиотерапию и лечение радиацией. Гитаприя деви даси так хорошо о ней заботилась, готовила, делала всю остальную работу. Я была потрясена ее самоотверженной отдачей. На Рождество мне позвонил Шрила Ниранджана Свами и спросил, могу ли я приехать и помочь в заботе о Нирмале, предлагая оплатить мой авиабилет. 13 января поздно ночью я прилетела в Бостон. Маникундала деви даси, добросердечная «старая» преданная 38-ми лет, родом из Венесуэлы, которая заботилась о Нирмале пару недель после отъезда матаджи Гитаприи, ввела меня в курс дела.
На следующее утро Нирмалу привезли в ашрам матаджи. Я немного нервничала перед этой встречей с Нирмалой, потому что ожидала увидеть ослабленную, истощенную женщину. Но вместо этого она показалась мне радостной и оживленной. Хотя она была очень худа и парализована, начиная от талии, она сидела на больничной койке, такая похожая на себя. Она немедленно заняла меня уборкой своей комнаты. Я еле управлялась. Нирмала любила находить дела для меня с Маникундалой деви даси все время. Зачастую мне казалось, что она очень требовательна. Я поняла, что она, как ребенок, нуждается в чувстве защищенности, в уверенности, что вы ее не бросите. Нирмала привязывалась к любому, кто о ней заботился. Когда я принялась выполнять эти обязанности, она стала более умиротворенной. Я называла ее теми же прозвищами, что и свою дочку: «Бэти» (на хинди это значит «дочка») и «ангелочек». Ей это нравилось. Я на 14 лет старше Нирмалы.
Она всегда хотела знать, чем я занимаюсь, когда я не с ней. «Куда ты ходила? С кем говорила? О чем вы говорили? Где вы разговаривали? Что ты ела? Это было вкусно? А кто лекцию читал? А о чем? А как были одеты Божества? Кому ты писала? А о чем было письмо?» и так далее. Ее жизнь была ограничена так, что таким образом она «жила через меня». Она была прикована к постели и даже не могла видеть солнца, земли, снега, а лишь только крыши зданий в окне и вещи в комнате. В ее комнате стояли самые красивые Божества Гаура-Нитай, которые принадлежали Садхусангананде. Они были сделаны из дерева нима, и руки Господа Нитьянанды были протянуты, как бы говоря: «Возьмите, возьмите! Забирайте любовь к Богу. Вот же, Я даю ее вам!» А у Махапрабху одна рука была воздета вверх, давая защиту, а другая — опущена вниз, даруя милость. Нирмала сшила для Них милые шелковые дхоти и чадары, обшитые по краям бисером. Темно-красные для Господа Чайтаньи, и синие для Господа Нитьянанды. У Них не было корон и украшений. Зато на Них всегда были цветы, которые присылала тетя Нирмалы, Даниэл, Рэйчел или Гитаприя.
Вайджаянти приносила маха-цветы. Ночью я иногда ставила свечу перед Божествами, и Их присутствие создавало уют и возвышало. Часто я молилась Им, чтобы быть инструментом Их любви, чтобы облегчить страдания Нирмалы, особенно когда я делала ей массаж. Маникундала и я часто часами делали ей массаж. Мы могли только представлять себе ту боль, которую чувствовала Нирмала. А насколько все ухудшалось из-за того, что она сама не могла двигаться. Разве что руки. Лежа на одном месте, не имея возможности усилить кровообращение в своих конечностях и размять мышцы, она испытывала ужасные боли в теле, особенно в спине. Ее ноги были парализованы, так что они ничего не чувствовали, но мы все равно разминали их.
Она говорила: «Я так молила Гаура-Нитай, чтобы эта боль ушла из моих ног, так и произошло. Но теперь, с 14 декабря, я парализована. Если бы я знала, что у моих молитв будет такой результат, я не думаю, что молила бы об этом. Думаю, я предпочла бы возможность ходить. Разве так многого я прошу — просто ходить? Чтобы я просто могла пойти в ванную и сама принять душ, чтобы я могла спуститься вниз в алтарную, на утреннюю программу. Раньше я всюду бегала. А теперь у меня всего четыре варианта: я могу лежать на спине, на левом боку, на правом или на животе. Да и то, если мне помогут перевернуться». А переворачиваться ей было очень больно.
У нее была очень строгая диета с тех пор, как в августе ей поставили диагноз «лимфома» и «рак костей». Ее основной пищей был «спирутеин» (белковый порошок), смешанный с соевым молоком. Она ела только кичри, приготовленное на пару, а также кое-какие легкие зерновые, изредка — немного сока из морковки и из травы пшеницы. А затем, думаю, она поняла, что, несмотря на ограничения, никаких улучшений не наступает, и решила, что будет есть все, что вздумается. Она просила нас приносить маха-прасад, даже жареную пищу и сладости. Она звонила Шачимате и просила ее сделать ей лазанью или тыквенный пирог. В тот вечер Шачимата привезла ей лазанью, а на следующее утро — тыквенный пирог. Она позвонила Даниэле и попросила ее сделать такой же пирог попозже, а также попросила ее мужа Джойа (он пекарь) испечь ей разного хлеба. А я ей сделала пирожки с горохом. Она съела все, что было на пиру на явление Господа Нитьянанды. А потом попросила Дики купить ей тостер. Пища стала ее самой сильной привязанностью, но она могла съесть лишь немного, а потом уставала.
Пищеварение у нее было очень слабым, а затем к этому добавилось воспаление мочевого пузыря. Спустя несколько дней Нирмала продолжала придерживаться своей легкой диеты и попросила меня приготовить кичри, «как Гитаприя готовила». Она любила, чтобы я ела с ней вместе, и делила со мной все ее особые «деликатесы». Она говорила: «Я так голодна, но вряд ли смогу что-то съесть. Ты ведь съешь это все? Ведь всего семь месяцев назад я ела так много. Поверить не могу, сколько я могла съесть на завтрак. Фрукты, сабджи, рис, дал, пять-шесть чапати, халаву и сладкий рис. Представь себе! Пять или шесть чапати! Я так много ела».
Я сказала ей, что она может почитать прасад в уме без болезненных последствий так же, как она может выполнять и любое другое преданное служение в уме. «Хорошо, — говорила она, — я бы сейчас съела штук шесть «Слоппи Джо», которые делает Кави. Боже, как они вкусны! А теперь я в ресторане «Говинда», в Тусконе. Я ем котлетки из тофу с соусом. А теперь я в «Говинде», в Лос-Анджелесе, ем вегетарианские бургеры, пиццу, салат и чипсы». Она часто говорила о «Слоппи Джо». Как-то я сказала ей, что могу взять рецепт и приготовить их для нее. Но она отказалась: «Да нет, ты никогда не сможешь приготовить их так, как это делает Кави. Даже не пытайся».
