Филип Янси - В поисках невидимого Бога
Когда мы успокоили отважного пса, Джо объяснил, что перед обычной двухчасовой утренней молитвой, чтобы проснуться окончательно, он всегда делает зарядку. В то время я, конечно, счел подобное поведение законничеством, пережитком затей Библейского колледжа. Но сейчас я понимаю, что этот скепсис лишь отражал мою собственную незрелость: моим другом не двигали ни фарисейство, ни комплекс вины. Он делал упражнения не ради соблюдения правил, а ради того, чтобы во время молитвы голова его была ясной. Мало кому захотелось бы вставать в пять утра в темном холодном чужом доме для зарядки, молитвы и чтения Библии, но Джо находил полезным для себя в любых обстоятельствах начинать день именно так. Зрелому христианину нет нужды действовать из чувства долга: в нем ровным светом горит огонь желания. Получается так, что если нечто приятно Богу, то оно приятно и самому христианину.
Я уже никому не даю конкретных советов касательно духовных упражнений. Вместо этого отсылаю людей к книгам Юджина Петерсона и Далласа Вилларда, или к размышлениям Томаса Мертона, или к трудам подвижников давно минувших веков — Бенедикта Нурсийского и Игнатия Лойолы. Простота, уединение, смирение, участие в богослужении, исповедь, молитва, пост, служение, послушание, исследование совести, поиски духовного наставника, паломничество, порядок, ведение дневника, чистота, дружба, благочестие, труд, послушание, свидетельство — все это играет немалую роль в достижении духовной зрелости, и все требует постоянной самоотдачи и старомодной самодисциплины.
Церковная история знает немало случаев, когда аскеты доходили до крайностей, умерщвляя плоть и полностью избегая удовольствий. Многие современные христиане считают аскетические усилия чем–то нездоровым. Но когда я читаю жития этих гигантов духа, мне бросается в глаза, что действовали они добровольно, и никто из них избранным путем не тяготился. А наши современники? Они не способны постичь, как можно выкроить полчаса в день на молитву, но зато истово почитают профессиональных футболистов, которые систематически истязают плоть, тренируясь по пять–восемь часов в день и регулярно перенося операции на суставах травмированных конечностей. Поэтому наша неприязнь к духовной строгости и аскетическому подвигу ради стяжания Духа и благодати в первую очередь характеризует нас, а не порицаемых нами святых подвижников.
Томас Мертон провел параллель между свободой и богатством. При желании богач может денежными купюрами раскуривать сигареты. По словам Мертона, до встречи со Христом он примерно так же прожигал свою свободу: шатался по бесконечным пьяным вечеринкам и тусовкам. Но если состоятельный человек обладает мудростью, он не будет проматывать свое богатство, а вложит деньги, чтобы потом получить прибыль. После обращения Мертон «инвестировал» свою свободу в монастырскую жизнь: удалился от мира и стал часами молиться. И никто, знающий Мертона, не скажет, что он растратил свободу впустую.
Когда я задумываюсь о таких людях, как Томас Мертон, Бенедикт Нурсийский, Франциск Ассизский, Джон Уэсли, Шарль Фуко, мать Тереза, я не вижу в их подчиненных строгой дисциплине душах фанатичной решимости. Но мало кто возьмется отрицать, что эти души наполнены радостью и удовлетворением от выбора, сделанного по глубоким внутренним причинам. «Инвестировав» свою свободу в духовную дисциплину, они получили ее не только приумноженной, но еще и в новом качестве, невиданную ранее, соприкасающуюся с бесконечностью.
Святой Бенедикт в созданном им Уставе советовал: «Немного строгости, чтобы исправить ошибки и сберечь любовь»[32]. Бог хочет от нас любви, а мы часто воспринимаем ее как зыбкое чувство, которое то приходит, то уходит. Но любовь — это не чувство, а состояние. Такая любовь нередко существует между мужем и женой в золотую годовщину свадьбы. Поддержанию этого состояния как раз и способствует духовная дисциплина. В свое время пуританин Джонатан Эдвардс составил список из семидесяти правил, которыми ему надлежало всегда руководствоваться в жизни. Двадцать пятое из них гласит: «Постоянно исследовать себя: что заставляет меня хоть в малейшей степени сомневаться в Божьей любви? И направлять все мои силы против источника сомнений».
Авторы книг о христианской жизни часто пишут, что с годами она не становится легче, а наоборот усложняется. В такие времена без духовной дисциплины не обойтись. Если человек решил взобраться на Эверест, ему нужно долго готовиться: лихой кавалерийской атакой эту вершину не покорить.
***Вот уже двадцать лет я как минимум три раза в неделю бегаю, или езжу на велосипеде, или занимаюсь гимнастикой. Не потому, что меня кто–то заставляет, и уж точно не ради удовольствия (довольно сомнительного), а ради цели — ради высокого качества жизни, которое дарит хорошая физическая форма. Ну, например, чтобы заниматься альпинизмом и кататься на горных лыжах, не чувствуя одышки, боли в мышцах, наслаждаясь красотой гор и самим движением. Такова награда за физические тренировки. Но вознаграждение за духовные упражнения неизмеримо выше. Как тут ни вспомнить апостола Павла, написавшего: «Упражняй себя в благочестии, ибо телесное упражнение мало полезно, а благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей» (1 Тим 4:7–8).)
Я неоднократно участвовал в относительно коротких забегах, но лишь однажды бежал марафон. С непривычки натерпелся я изрядно. Бежать очень долго: если бег на десять километров занимает минут сорок, то марафонская дистанция — часа три с половиной. Оказалось, что довольно трудно сосредоточиться. В более коротких забегах я постоянно думал, хорошо ли бегу, сколько еще осталось, каков будет результат. В марафоне же на меня словно надели шоры: сконцентрироваться никак не получалось. Вместо этого я думал о боли в большом пальце левой ноги, о наполненности мочевого пузыря, о напряжении в икроножных мышцах. Дело происходило в холодный дождливый день, и я чувствовал, что мокрые носки натирают ноги. Я надел ветровку, потом снял. Душевный подъем и отчаяние сменяли друг друга безо всяких видимых причин.
«Вперед, — говорил я себе, — когда–нибудь это кончится». Единственный способ добраться до финиша — бежать вперед.
Я заранее договорился с другом, что он встретит меня у пятнадцатикилометровой отметки. Когда друг не появился, я впал в самую настоящую депрессию, которая продолжалась целых восемь километров. Я заставлял себя смотреть на других бегунов и на чикагские улицы, слушать оркестры, расставленные вдоль трассы. Это помогало ненадолго забыть о беге. Когда я добежал до отметки в двадцать семь километров, по толпе пронесся рев: по радио объявили, что первые бегуны достигли финиша. Мне же оставалось еще целых пятнадцать километров.
На тридцать втором километре я испытал сильное искушение перейти на ходьбу. Но тут, наконец, появился мой друг, и впервые у меня нашлось с кем поговорить. Труся за мной, он объяснил причины опоздания: власти перекрыли столько улиц, что попасть в назначенное место было невозможно. Никогда не забуду того, что сделал для меня Дейв: чувствуя, как я ослабел, он бежал со мной оставшиеся десять километров в уличной одежде и подбадривал меня.
Новый Завет пять раз сравнивает христианскую жизнь с забегом. Не сомневаюсь: если бы апостол Павел писал свои Послания в наши дни, он уточнил бы, что речь идет о марафонском забеге. За сорок два километра во мне сменились все мыслимые человеческие чувства и состояния. Крайние, вроде особого восторга или отчаяния, быстро увядали. А не сойти с дистанции помогли терпение, а затем еще — и поддержка друга. Задним числом я понимаю, что все мои переживания можно назвать вполне нормальными. Но пока длился марафон, они так не воспринимались. А еще благодаря этому марафонскому забегу я навсегда усвоил: чтобы идти вперед и дойти до финишной черты, на каждом шагу требуется воля.
«Если не можете летать, бегите. Если не можете бежать, идите. Если не можете идти, ползите. Но только не останавливайтесь», — любил говорить своим товарищам Мартин Лютер Кинг. Его совет вполне применим и к христианам, которые вышли на марафонскую дистанцию — отправились в долгое паломничество к Богу. Жизнь с Богом подобна любой другой жизни, в которой имеются отношения. Она идет неровно, с непониманиями и долгими периодами молчания, победами и поражениями, испытаниями и триумфами. Чтобы достичь совершенства, которое и позвало нас в путь, мы должны дойти до финиша, дождаться конца забега, то есть смерти. Остается только добавить, что и само наше продвижение, и наше ожидание есть акт веры, воли и мужества.
Я думаю, все христиане согласятся со мной — хотя на первый взгляд кажется, будто христианство сводится к морали, долгу и соблюдению правил, вине и добродетели, оно ведет нас дальше, за пределы всего этого. Человек видит проблеск иной страны, где никто о таких вещах не говорит, разве что в шутку. Каждый в той стране исполнен добра, как зеркало исполнено света. Но никто не называет это добром, вообще никак не называют, об этом просто не думают. Там слишком заняты, там созерцают его источник.
